Г. Лелевич - О марксизме, богдановщине, пролетарской литературе и т. Румии
Не оставив камня на камне от приведенной моей цитаты практического характера, т. Румий затем изобличил меня в неумении пользоваться Плехановым: «Все это выведено из того места в статье Плеханова, где он доказывает, что „искусство для жизни“ не есть чисто революционное явление, но что и в консервативных, нередко прямо реакционных целях правительства (Николай I, Бонапарт, Наполеон III и т. д.) тоже прибегали к помощи принципа гражданского искусства. Так вот Лелевичу так понравились уроки Николая I (которые Плеханов приводил отнюдь не для того, чтобы их переняли члены революционной партии), что он решил сделать их основой для жестокой литературной дискуссии» (стр. 241). Эти строки повергли меня в самое убийственное настроение. В самом деле, как же это я захотел опереться на практику реакционных правительств, практику, которую Плеханов отнюдь не советовал революционным партиям?! Однако, раскрыв самого Плеханова, я увидел там следующие слова: «Всякая данная политическая власть всегда [6] предпочитает утилитарный взгляд на искусство, разумеется, поскольку она обращает внимание на этот предмет. Да оно и понятно: в ее интересах направить все идеологии на служение тому делу, которому она сама служит» («Искусство», стр. 141). Значит, Плеханов говорит здесь не о реакционных и консервативных правительствах, а о всяком правительстве? Или, по мнению т. Румия, советская власть не заинтересована в том, чтобы «направить все идеологии на служение тому делу, которому она сама служит?»
Полемизируя с принципами литературной политики партии, предлагающимися напостовцами, т. Румий сравнивает меня грешного с николаевскими душителями литературы, с Ширинским-Шихматовым. Нельзя сказать, чтобы такие сопоставления были очень новы. Меньшевистская печать давно поставила знак равенства между деятелями царистского деспотизма и деятелями пролетарской диктатуры. И если уж на то пошло, то мы готовы быть Ширинскими-Шихматовыми рабочего класса. Я только хотел бы предостеречь т. Румия от этого метода полемики и мышления, ибо, будучи последовательным, он должен будет отвергнуть вообще диктатуру пролетариата, от которой, продолжая его мысль, пахнет Николаем I и Муссолини. В конце концов, сравнивать диктатуру трудящихся масс, борющихся за уничтожение классов, с диктатурой кучки эксплоататоров, сравнивать их на основании внешнего сходства некоторых приемов принуждения — дело даже для меньшевика сейчас безнадежное. Что же выходит, когда за него берется коммунист?
Все это заставляет целиком согласиться с благородным признанием т. Румия, который пишет: «Нам ни теоретически ни тактически непонятна позиция товарищей из „На посту“ (стр. 240). Совершенно верно, наша позиция вам, т. Румий, ни тактически, ни теоретически непонятна. Но, в таком случае, может быть полезно было бы временно отложить мысль о громовой статье и обратиться к напостовцам за соответствующими раз'яснениями? Правда, ваша статья не внушает особой уверенности в том, что эти раз'яснения были бы усвоены, но попытка — не пытка.
В заключение считаю необходимым остановиться на одном характернейшем приеме т. Румия. В конце своей несравненной статьи он приводит цитату из старой статьи Ленина. Вот эта цитата: „Платформа „Впередовцев“ характеризуется тремя следующими особенностями. Во-первых, из всех групп и фракций нашей партии впервые выдвигает она философию и при этом под прикрытием псевдонима. „Пролетарская культура“, „пролетарская философия“ — вот что стоит в платформе. Скрывается под этим псевдонимом махизм, т.-е. защита философского идеализма под разными соусами эмпириокритицизма, эмпириомонизма и т. д.“ Приведя эту цитату, т. Румий делает следующий наскок на напостовцев: „Выше отмеченные „ужасные ортодоксы“ сейчас являются самыми рьяными защитниками пролетарской культуры, а значит, по справедливому замечанию Ленина, и махизма“ (стр. 250). Итак, в толковании т. Румия смысл приведенной цитаты Ленина сводится к тому, что пролетарская культура есть, вообще, псевдоним махизма. Слова Ленина слишком вески и важны, чтобы можно было просто игнорировать „превращение их в свою противоположность“.
Заранее можно усомниться в правильности толкования т. Румия, если вспомнить, что Ленин в 1913 г. совершенно недвусмысленно защищал идею классовой культуры пролетариата, а в 1920 г. на с'езде Комсомола самым серьезным образом говорил о способах создания ее.
Если же мы обратимся к этой же самой статье, которую цитирует т. Румий, т.-е. к статье „Заметки публициста“, напечатанной в N 1 „Дискуссионного листка“ от 6/19 марта 1910 г., мы увидим там нечто совсем иное. Я принужден привести ряд больших выдержек из этой статьи:
„Пролетарская наука“ выглядит здесь (в платформе „впередовцев“ Г. Л.) тоже „грустно и некстати“. Во-первых, мы знаем теперь только одну пролетарскую науку — марксизм [7]. Авторы платформы почему-то систематически избегают этого единственно-точного термина, ставя везде слова: „научный социализм“… Известно, что на этот последний термин претендуют у нас в России и прямые противники марксизма. Во-вторых, если вставить в платформу задачу развития „пролетарской науки“, то надо сказать ясно, какую именно идейную, теоретическую борьбу нашего времени имеют здесь в виду и на чью именно сторону становятся авторы платформы. Молчание об этом есть наивная хитрость, ибо суть дела ясна всякому, кто знает литературу с.-д. 1908 — 1909 г. г… Всем известно, что на деле под „пролетарской философией“ имеется в виду именно махизм, — и всякий толковый с.-д. сразу раскроет „новый“ псевдоним… Впрочем, нельзя было бы сказать, что целиком отрицательным является то реальное содержание, которое имеют цитированные слова платформы. За ними кроется и некоторое положительное содержание. Это положительное содержание можно выразить одним словом — М. Горький… М. Горький безусловно крупнейший представитель пролетарского искусства, который много для него сделал и еще больше может сделать. Всякая фракция с.-д. партии может законно гордиться принадлежностью к ней Горького, но на этом основании вставлять в платформу „пролетарское искусство“ значит выдавать этой платформе свидетельство о бедности, значит сводить свою группу к литераторскому кружку, который изобличает себя сам именно в „авторитарности“… Горький — авторитет в деле пролетарского искусства, это бесспорно. Пытаться „использовать“ (в идейном, конечно, смысле) этот авторитет для укрепления махизма и отзовизма, значит давать образчик того, как с авторитетами обращаться не следует. В деле пролетарского искусства М. Горький есть громадный плюс, несмотря на его сочувствие махизму и отзовизму. В деле развития с.-д. пролетарского движения платформа, которая обособляет в партии группу отзовистов и махистов, выдвигая в качестве специальной групповой задачи развитие якобы „пролетарского“ искусства, есть минус, ибо эта платформа в деятельности крупного авторитета хочет закрепить и использовать как раз то, что составляет его слабую сторону, что входит отрицательной величиной в сумму приносимой пролетариату громадной пользы» (цитирую по хрестоматии Истпарта, том 5-й, стр. 299 — 301).
Следует помнить, что «впередовцы» были одной из политических фракций внутри с.-д. партии. Ленин с ними боролся прежде всего как с политической фракцией, страдающей «детской болезнью левизны», и первое его возражение против платформы этой «левой» фракции было то, что политическая фракция не может делать своей платформой лозунги пролетарской науки, пролетарского искусства и т. д. Приведенная пространная выдержка неоспоримо свидетельствует, что Ленин признавал и ценил пролетарскую науку (марксизм есть пролетарская наука) и пролетарское искусство (Горький, как представитель пролетарского искусства, приносил огромную пользу пролетариату); но тем решительнее Ленин возражал против попытки превратить такую важную и необходимую идею, как идея пролетарской науки и пролетарского искусства, в прикрытие, в псевдоним, для махизма и богостроительства. И когда Румий пытается истолковать эти слова в том смысле, что Ленин считал пролетарскую культуру вообще псевдонимом махизма, мы имеем дело с чудовищным извращением ленинской мысли, с чудовищным передергиванием, с чудовищной спекуляцией на имени гениального учителя.
Нет, положительно тов. Румий выказывает такое же искусство в обращении с ленинскими цитатами, какое в свое время выказал его коллега по журналу тов. В. Ваганян в своей «знаменитой» дискуссионной брошюре об организационно-партийных взглядах Ленина.
Удельный вес нового противника пролетарской литературы и его выступления совершенно ясен. Т.т. Троцкий, Воронский, Осинский и их довоенный предшественник Потресов вряд-ли могут быть рады новому союзнику. Правда, он проявил великолепный апломб и яркое своеобразие мышления, но этот апломб прикрывал собою в лучшем случае удачный подбор классических цитат, в худшем — фатализм, хвостизм, непонимание и искажение мыслей оппонента, непонимание и искажение положений Плеханова, беззастенчивое извращение мысли Ленина, беспомощное обращение с марксистской диалектикой. В смысле критики богдановщины тов. Румий ничего не добавил к тому, что было уже сказано Лениным и Плехановым. Попытка же связать богдановщину с позицией напостовцев или опровергнуть эту последнюю позицию при всей своей резвости даже не пошатнула ни одного кирпича в напостовском здании.
