Г. Лелевич - О марксизме, богдановщине, пролетарской литературе и т. Румии
Тщетно, однако, стали бы мы искать каких-нибудь доказательств в пользу такой характеристики платформы. Разве формулировка платформы содержит в себе хоть какие-нибудь указания на «всеорганизационный» принцип, разве в ней есть хоть намек на понимание мира, как «социально-организованного опыта», разве в ней есть хоть в зачатке мысль об «организационных» поправках к марксистской диалектике? Нет, всего этого нет и в помине, да и не может быть, ибо напостовцы всегда были враждебны богдановской «тектологии». Откуда же цицероновские обличения т. Румия? Как же, в формулировке платформы встречается слово «организация»! Видимо, т. Румий, затрудняясь самостоятельно бороться с богдановщиной по существу (когда нет под рукой подходящей цитаты из Плеханова или Ленина), решил избрать наиболее легкий выход и кричать «караул!» при каждом упоминании слова «организация». Каждому беспристрастному и умеющему понимать прочитанное читателю ясно, что приведенная формулировка платформы «Октября» имеет более чем простой смысл: пролетарское искусство воспитывает, согласовывает, систематизирует, организует психику и сознание читателей в сторону коммунизма. Никакой софист не докажет, что слово «организует» здесь не равнозначно со словом систематизирует, т.-е. с тем словом, которое употребляет в аналогичном случае тов. Бухарин: «Наука систематизирует мысли людей, приводит их в порядок, прочищает их, освобождает их от противоречий, из обрывков знаний, из клочков шьет целые покрывала научных теорий и систем… Искусство… систематизирует… чувства» («Теория исторического материализма», стр. 215). Что же, это тоже «убийственно богдановская» формулировка? Если бы я хотел прибегнуть к терминологии тов. Румия, я бы должен был здесь употребить не мало выражений вроде «совсем, совсем ребяческий вздор».
Столь же убедительны и верны принципам марксизма рассуждения т. Румия о создании новой формы. И здесь т. Румий обращает громы и молнии против заключительного пункта платформы «Октября», который гласит: «Задачей группы является не культивирование форм, существующих в буржуазной литературе или эклектически привнесенных оттуда в пролетарскую, а разработка и выявление новых принципов и типов форм путем практического овладения старыми литературными формами и преобразования их новым классовым пролетарским содержанием, а также путем критического осмысливания богатого опыта прошлого и произведений пролетарской литературы, в результате чего должна создаться новая синтетическая форма пролетарской литературы». Этот пункт подвергнут т. Румием страшнейшему разносу. «Во-первых, — указывает он, — ни „принципы“, ни „типы“ (!!) форм так не вырабатываются каким-нибудь кружком» (стр. 247). А кем вырабатываются новые художественные формы? Быть может, классом в целом? Полагаю, бесспорно, что новые формы вырабатываются литературными практиками, в частности, новые формы пролетарской литературы вырабатываются пролетарскими писателями, одним из отрядов которых является группа «Октябрь» (кстати, сейчас это платформа всей организованно пролетарской литературы). «Во-вторых, — возражает т. Румий: «узаконением какой-либо формы вопрос о ней не решается». Совершенно верно, но, если память мне не изменяет, в платформе говорится вовсе не об узаконении, а о «практическом овладении старыми литературными формами и преобразовании их новым содержанием». К чему же тратить свои драгоценные силы, сражаться с ветряными мельницами и возражать против вымышленных утверждений?
Еще пикантнее соседнее заявление: «Напостовские поэты только на страницах „На посту“ были великими нигилистами, а в своем творчестве у них хватает чувства не ломать себя в угоду рационализму своих вождей… Отрадно то, что истинные поэты, даже среди „напостовцев“, идут к преодолению старого через овладение его.» Оставив в стороне стиль, спросим только: когда напостовские «вожди» выступали, как «великие нигилисты», и не совпадает ли целиком путь напостовских поэтов «к преодолению старого через овладение им» с процитированной формулировкой платформы «Октября»? Тов. Румий выдумывает, якобы, напостовские принципы, а потом удивляется, когда напостовские практики этим фантастическим «принципам» не следуют. Если это занятие доставляет удовольствие т. Румию, я охотно готов примириться с ним, но необходимо помнить, что это занятие является оригинальной забавой, вроде «бильбокэ», а никак не теоретической полемикой.
Среди талантливых рассуждений тов. Румия об этом пункте платформы имеется только одна мысль, которая может быть признана возражением по существу: «Диалектик хорошо знает, что форма развивается развитием содержания, изменяется изменением его, но форма в своем развитии и изменении выявляет и собственную имманентную диалектику». Это, по крайней мере, аргумент. Но дело в том, что имманентное развитие формы есть лишь накопление количественных изменений. Переход количества в качество, создание принципиально новых форм, может иметь место лишь на основе качественного изменения содержания, изменения, в свою очередь социально-обусловленного.
Таким образом, гневные вопли о «богдановщине», о «наивности», о «ребяческом вздоре» и т. д. оказываются милым и своеобразным развлечением. К этой же области относится и патетическая итоговая тирада: «Всякая попытка заменить точку зрения диалектического материализма идеалистической „всеорганизационной“ или просто организационной есть антинаучная попытка и прямехонько приводит к извращению, упрощению и непониманию фактов» (стр. 248). Не подлежит никакому сомнению, что вообще заменять чем-нибудь точку зрения диалектического материализма есть антинаучная попытка, приводящая к самым плачевным результатам. В частности, к таким результатам приводит попытка Богданова заменить марксизм «всеобщей организационной наукой». Но соль румиевской тирады иная. Эта соль заключается в том, что, мол, Богданов заменяет марксизм «всеорганизационной точкой зрения», а напостовцы — «просто организационной». Но зачем же делать секрет из своего интересного открытия, зачем же скрывать от читателей, что такое «просто организационная точка зрения»? Что такое «всеорганизационная» точка зрения, — известно. И выше я уже указывал, что попытки связать эту точку зрения со взглядами напостовцев весьма мало плодотворны. Что же такое «просто организационная точка зрения», известно (известно ли?) только Румию. Есть все основания предполагать, что «просто организационная точка зрения» означает употребление в платформе слова «организует». Однако, до тех пор, пока это слово не изгнано из докладов, прений и резолюций на всех партс'ездах и партконференциях, мы считаем возможным его употреблять, хотя испытываем сильнейшее страдание при мысли, как вредно отражается это слово на здоровье т. Румия.
Было бы неестественно, если бы, проявив такие блестящие полемические способности и такое несравненное понимание марксизма в теоретических вопросах, т. Румий изменил себе, перейдя к вопросам литературной политики. Прежде всего оказывается, что Лелевич настаивает не только на «защите своей литературы», но и на «изничтожении не своего» (стр. 241). Это безукоризненное изложение моих затаенных желаний сделано на основании одной моей старой статьи, в которой я писал: «Партия может при помощи критических выступлений в органах печати популяризировать определенные литературные течения, писателей и произведения или, наоборот, бичевать либо замалчивать их» («На литературном посту», стр. 17). Разве я говорил здесь об «изничтожении не своего»? Я просто указывал сторонникам «нейтралитета» партии в вопросе искусства на необходимость и возможность определенной политики правящей партии по отношению к современной литературе и на некоторые практические способы осуществления этой политики. Вряд-ли можно сомневаться, что клеветнические и порнографические произведения следует бичевать, что бесспорно обывательские и бездарные произведения полезно часто просто замалчивать, ибо не стоит тратить на них энергии, что произведения пролетарские и, вообще, действительно революционные, талантливые и яркие, следует популяризировать, пропагандировать, рекомендовать. Т. Румий проявил в своей статье бездну самобытности и оригинальности и непонятно, зачем ему понадобился еще избитый, истрепанный старый жупел, будто напостовцы хотят «изничтожения не своего». Право, этой сказкой теперь даже младенца не испугаешь.
Не оставив камня на камне от приведенной моей цитаты практического характера, т. Румий затем изобличил меня в неумении пользоваться Плехановым: «Все это выведено из того места в статье Плеханова, где он доказывает, что „искусство для жизни“ не есть чисто революционное явление, но что и в консервативных, нередко прямо реакционных целях правительства (Николай I, Бонапарт, Наполеон III и т. д.) тоже прибегали к помощи принципа гражданского искусства. Так вот Лелевичу так понравились уроки Николая I (которые Плеханов приводил отнюдь не для того, чтобы их переняли члены революционной партии), что он решил сделать их основой для жестокой литературной дискуссии» (стр. 241). Эти строки повергли меня в самое убийственное настроение. В самом деле, как же это я захотел опереться на практику реакционных правительств, практику, которую Плеханов отнюдь не советовал революционным партиям?! Однако, раскрыв самого Плеханова, я увидел там следующие слова: «Всякая данная политическая власть всегда [6] предпочитает утилитарный взгляд на искусство, разумеется, поскольку она обращает внимание на этот предмет. Да оно и понятно: в ее интересах направить все идеологии на служение тому делу, которому она сама служит» («Искусство», стр. 141). Значит, Плеханов говорит здесь не о реакционных и консервативных правительствах, а о всяком правительстве? Или, по мнению т. Румия, советская власть не заинтересована в том, чтобы «направить все идеологии на служение тому делу, которому она сама служит?»
