Вера Булич - Чужая весна

Любовь пришла неведомо откуда.
Смутила, опалила и ушла…
Но не забыть томительного чуда,
Касаний огненных ее крыла.

Неосязаемую позолоту
На всем оставил крыльев жарких взмах.
В руках — ответная тоска по взлету,
И отблески зарниц дрожат в глазах.

А из груди, где зной и пенье крови,
Со дна души, что вдунул в тело Бог,
К губам, полураскрытым в жадном зове,
Восходит медленно глубокий вздох.

Ворожи, знахарь, ворожи,
Наводи свою темную чару.
Ненароком мне предложи
Из травы приворотной отвару.

Одурмань чародейным вином,
Позабыть заставь про похмелье.
Только сам не хлебни тайком
Приворотного страшного зелья.

Ах, отравное это вино!
Час заклятья еще не минул,
Наваждение в полночь сильно,
Как бы сам ты, знахарь, не сгинул.

Ну, а я — не боюсь вина.
Талисман мой твоих чудесней.
Я далекому мыслью верна
И душою, и телом, и песней.

И когда крылом голубым
Робко утро об окна забьется,
Свею с глаз моих чары, как дым,
Ледяною водой из колодца.

И лицо обратив на восток,
Тихим словом, строгим и честным,
Помолюсь я о том, кто далек,
Осенив себя знаменьем крестным.

Бежать от жизни нехорошей,
Сойти со смутного пути
И, кинув все, единой ношей
С собой лишь сердце унести.

Сказав прости мечте лукавой
Земных и суетных гордынь,
Идти, топтать степные травы,
Сухую мяту и полынь.

Идти, впивая зной каленый,
В святые дальние места
В простой одежде небеленой
Из холодящего холста.

Следить, как вьется пух лебяжий
Крутых блестящих облаков,
И ждать в смирении, когда же
Блеснут мне главы куполов.

Лишь черствый хлеб в суме холщовой.
Но сладок отдых над ручьем —
Воды студеной родниковой
Черпнуть берестяным ковшом.

А зной томит, и путь мой долог,
Сереет под ногами пыль…
Но надо мною синий полог,
Небесная епитрахиль,

И солнце — чаша вечной славы,
И ветра благовест глухой.
Благоухают терпко травы,
И легче крест незримый мой.

И если белой райской двери
Мне строгий страж не отопрет,
В блаженной нерушимой вере
Останусь тенью у ворот.

У Бога с ладоней голуби
Зерна клюют.
У Бога голуби долгою
Жизнью живут.

Голуби или ангелы,
Не все ли равно?
Нами они прославлены
За то, чего нам не дано.

За сердце простое и мудрое,
Хранящее благодать.
За самое, самое трудное:
Уметь не страдать.

Мне бессонница голову гладит,
Взбила волосы, спутала пряди.
Простыни тяжелы, горячи.
А бессонница шепчет в ночи:

— Отрекись от того, что ты любишь,
И того не жалей, что ты губишь.
Среди смятых и душных простынь
Без мечты, без желанья застынь.

И тогда к твоей белой постели
Прилетят вихревые метели
И в горячее сердце твое
Ледяное вонзят острие.

Станет сердце из алого белым,
Станет сердце из слабого смелым
И, приняв за сияние тьму,
Растворится в метельном дыму.

Для всех на губах улыбка,
Доверчива и легка.
А сердце в груди — как скрипка,
Не знающая смычка.

Натянуты туго струны,
Молчаньем отягощены.
…Из моря всплывает шхуна
Невиданной величины.

И вот уж всплыла на небо
Малиновою луной
И тянет розовый невод
Над пепельною волной.

Качает музыку зыбко
Над миром чья-то рука.
…А сердце в груди — как скрипка,
Как скрипка без смычка.

Есть час в ночи, холодный, скользкий час,
Подслеповатый, серый и ползучий.
Когда отхлынул тяжкий мрак от глаз,
Но не пробился легкий свет сквозь тучи,
И плавают за вырезом окна
Седые хлопья мглы окоченелой…
Душа в хаос тогда погружена,
И цепенеет, замирая, тело.

Тая страшнейшую из всех отрав,
Тоска удушливая выползает
Из мутной мглы неслышно, как удав,
И цепкий круг над сердцем замыкает.
И в задыханьях смертных — сколько раз! —
Едва меня покинет сон блаженный,
Я думаю в передрассветный час,
Что наше тело, наше сердце тленны.

Пленная музыка билась в зале,
Металась в пролетах между белых колонн,
Исторгаясь из черных недр рояля,
Из труб златогорлых вырываясь, как стон,
Из скрипок, раненых тугими смычками,
Впиваясь стрелами, пронзала сердца,
Трепетала, как звездное заостренное пламя,
Искала исхода, освобожденья, конца…

И с последним взрывом оркестра — верьте! —
Оторвавшимся пламенем взметнулась в эфир,
Воплем, мольбою души о бессмертье —
В черный надзвездный недосягаемый мир,
Немою волной, насыщенной и упругой —
В высшую точку великого круга,
Туда, где звезды попирает сам Бог —
Мольбой о бессмертье, беззвучной, как вздох.

Сегодня солнце ярче и небо голубей.
Весна стучится в окна крылами голубей,

И клювом голубиным, и крепким коготком,
И дробною капелью, и вертким ветерком.

А на дворе служанки — шустры, бодры, щедры —
В весеннем исступленье колотят в такт ковры.

О, этот шум докучный весеннего двора,
Гремящего оркестра нестройная игра!

А солнце ярко блещет за пасмурным стеклом.
Весна по лужам плещет сверкающим крылом,

И плещет, и трепещет, и вьется, весела,
И солнечные брызги летят из-под крыла.

Весна стучится в окна. Открыла я окно.
Весна стучится в двери. Открою, все равно.

Весна стучится в сердце: — впусти меня, впусти! —
Нет, сердца не открою. Пусть будет взаперти.

Затворило сердце створки
От угрюмой зимней дрожи:
Слышен стук едва, едва.
…Зеленеет на пригорке
Вся колючая, как ежик,
Первая трава.

Кто там бродит между кочек
С солнечным лучом в руке?
Вместе с ветерком хлопочет,
Пробегая налегке,
То коснется вербных почек,
То плеснется в ручейке,

Здесь надломит тихо льдинку.
Дальше выпрямит травинку…
Не слышна и не видна
Крошка в шапочке зеленой,
Вербным мехом опушенной —
Новая весна.

Вот оно — простое счастье:
Жар дыхания земного,
В небе облака.
И раскрылось сердце настежь
От простого, голубого
Первого цветка.

Весна и вечер. Ласточек тревогой
По небу растекающийся крик.
В руках цветы черемухи убогой…
Восходит кверху лестницею строгой
Неосвещенной улицы тупик.

Всхожу по ступеням. И на площадке,
Вдыхая ветки запах пыльно-сладкий,
Я медлю… Трогаю перил гранит,
И руки мне сквозь тонкие перчатки
Шероховатый камень холодит.

Мотивы улицы многооконной:
И смех, и крик детей неугомонный,
И хриплый всхлип тягучий граммофонный,
И четкий шаг — стаккато каблука
О твердый лак асфальтного катка.

А там вдали — расцвет огней фонарных,
Больших и малых бусинок янтарных
Прерывистый, снижающийся ряд,
И над квадратами домов угарных
Реклама неба — розовый закат.

Широкий час блужданий вольных, праздных.
Обрывки фраз, случайных и несвязных,
И встречи глаз — осколки жизней разных…
Плетется, вьется бисер бытия.
Во мне вся жизнь, чужая и моя.

И вдруг окно. В мечту и в явь раскрыто.
И кажется, кирпичная стена
Потоком, вихрем, пламенем разбита:
Летит из плена пыльного гранита
Живой, горячей музыки волна.

Летит в простор, в сияющие зори.
За грани зорь, в лазоревое море…
…В душе запечатлелись навсегда:
На фоне неба черный крематорий,
Над ним одна огромная звезда.