Леонид Громов - Реализм А. П. Чехова второй половины 80-х годов
Проблема пессимизма, актуальная для русской интеллигенции 80-х годов, была подсказана чуткому Чехову современной действительности. Но интерес к этой проблеме был продиктован также личным настроением Чехова в то время, когда он, всматриваясь в жизнь, вдумываясь в ее контрасты и противоречия, порой терялся перед сложностью жизни и выражал неверие в возможность глубокого познания жизни. В "Огнях" проявились те "грустно-скептические ноты", которые отметил Короленко в настроении Чехова второй половины 80-х годов. Об этих нотах свидетельствуют также письма Чехова той же поры. В жизнерадостные, брызжущие остроумием письма иногда врываются скептические и скорбные думы писателя о жизни. Так, в письме к М. Киселевой 29 сентября 1886 г, Чехов высказал такую мысль: "Когда я бываю серьезен, то мне кажется, что люди, питающие отвращение к смерти, не логичны. Насколько я понимаю порядок вещей, жизнь состоит только из ужасов, дрязг и пошлостей, мешающихся и чередующихся..." (Т. 13, стр. 235.)
Скорбным размышлениям автора "Огней" о том, что "ничего не разберешь на этом свете", соответствует в рассказе и грустный колорит природы: "... Когда, немного погодя, я видел перед собою только бесконечную, угрюмую равнину и пасмурное, холодное небо, припомнились мне вопросы, которые решались ночью. Я думал, а выжженная солнцем равнина, громадное небо, темневший вдали дубовый лес и туманная даль как будто говорили мне: "Да, ничего не поймешь на этом свете!"
Скорбные нотки в "Огнях" перекликаются во многом с грустными мотивами в эмоциональном содержании "Степи" - о скорбной мелодии в этом жизнеутверждающем' произведении говорилось выше. Так, в описаниях летней ночи лирико-философская тональность обоих произведений почти идентична. В "Огнях" читаем: "Огни были неподвижны. В них, в ночной тишине и в унылой песне телеграфа чувствовалось что-то общее. Казалось, какая-то важная тайна была зарыта под насыпью, и о ней знали только огни, ночь и проволоки..."
Грустно-скептические и даже пессимистические нотки звучат не только в "Огнях" и в "Степи", но и в других произведениях 80-х годов.
В "Свирели" пессимистически настроенный старик-пастух пространно рассуждает о "непорядке" на земле и в небе, о "погибели мира", и скорбным думам Луки Бедного аккомпанируют и тоскливые звуки свирели, и картина унылой природы.
Пессимизмом веет и от рассуждений юриста в рассказе "Пари". Изолировавшись от людей, добровольным узником в течение 15 лет он внимательно изучает по книгам; жизнь. В письме-обращении к людям он подвел итоги своему изучению: "Я презираю ваши книги, презираю все блага мира и мудрость. Все ничтожно, бренно, призрачно и обманчиво, как мираж. Пусть вы горды, мудры и прекрасны, но смерть сотрет вас с лица земли наравне с подпольными мышами, а потомство ваше, история, бессмертие ваших гениев замерзнут или сгорят вместе с земным шаром".
Пессимистическая нота ощущается и в рассказе "Поцелуй". Герой рассказа испытал в жизни ряд горьких разочарований, и в результате "весь мир, вся жизнь показались Рябовичу непонятной, бесцельной шуткой".
Грустно-скептические ноты звучат и в таких произведениях, как "Верочка", "Рассказ госпожи NN" и другие. Либерально-буржуазные критики объясняли эти ноты в творчестве Чехова прямолинейно-пессимистическим миро-
воззрением писателя. Наиболее остро и полно эта точка зрения выражена в книжке Ю. Александровича "Чехов и его эпоха". Автор клеветал на великого русского писателя, когда говорил о том, что Чехов был индивидуалистом, что Чехову не было никакого дела до ужасов русской действительности 80-х годов, что "его пессимизм останавливал свое внимание на совершенно иных объектах и совершенно не носил характера гражданской скорби. Скорбь Чехова - мировая скорбь" (Ю. Александрович. Чехов и его эпоха. 1911, стр. 265.)
По мнению Александровича, морально-философское миросозерцание Чехова не заключало в себе ничего оригинального, оно представляло собою смесь идей Толстого, Ницше и Ибсена.
Абсурдность - "концепции" Александровича настолько очевидна, что не нуждается в специальном опровержении. Говорил о пессимизме Чехова и В. Г. Короленко. Устанавливая идейную и эмоциональную эволюцию в творчестве Чехова, Короленко считает возможным говорить о пессимизме писателя как "настроении второго периода": "Оно совершенно' определилось, и всем стала ясна неожиданная перемена: человек еще так недавно подходивший к жизни с радостным смехом и шуткой, беззаботно веселый и остроумный, при более пристальном взгляде в глубину жизни неожиданно' почувствовал себя пессимистом". (В. Г. Короленко. Антон Павлович Чехов. Сб. "Чехов в воспоминаниях современников". 1952, стр. 79-80.)
Мы не можем полностью согласиться с Короленко. Он проявил чуткость, когда услышал в произведениях Чехова второго периода грустно-скептические и пессимистические нотки, но Короленко сшибался, когда категорически называл чеховское миросозерцание второго периода пессимистическим. Следует, однако, подчеркнуть, что Короленко рассматривает пессимизм Чехова только как этап в его идейно-художественной эволюции. Короленко говорил и о бодрых, оптимистических мотивах у Чехова-писателя, о его стремлении к лучшему и вере в это лучшее. Кроме того, Короленко тонко подметил особенный характер чеховской скорби в годы перелома - глубоко захватывающей, обаятельной, примиряющей и здоровой.
Об этом характере чеховской скорби говорил в 1904 г. и А. Куприн, одним из первых развенчавший легенду о Чехове как безнадежном пессимисте. Он писал: "Это была тоска исключительно тонкой, прелестной и чувствительной души, непомерно страдавшей от пошлости, грубости, скуки, праздности, насилия, дикости - от всего ужаса и темноты современных будней". (Сб. "Чехов в воспоминаниях современников". М., 1954, стр. 499.)
Надо отметить, что впервые указал на своеобразие пессимизма Чехова В. А. Гольцев еще в 1894 г. в публичной лекции о писателе. Он говорил о том, что пессимистическое мировоззрение Чехова не имеет гнетущего характера, что в печальном миропонимании Чехова всегда налицо "луч тепла и надежды". "Живая любовь к живому человеку и тонкое художественное чутье, с каким Чехов любит и человека, и природу, придают его думам о случайности и быстротечности жизни печальный, но мягкий оттенок..." (В. А. Гольцев. Литературные очерки. 1895, стр. 43.)
Пессимистические мотивы мы находим и у великих предшественников Чехова, его любимых писателей - Пушкина и Лермонтова.
Пушкин, "солнце русской поэзии", порой выражал в своих произведениях глубокую скорбь, называя жизнь "даром напрасным, даром случайным", признаваясь, что его томит "тоскою однозвучный жизни шум". Лермонтов скорбно восклицал: "И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая, и глупая шутка".
Пессимистические рефлексии встречаются в произведениях Баратынского, Тютчева, Тургенева и других русских писателей. На эту сторону творчества писателей обратили внимание великие русские критики-демократы.
Белинский писал: "Грусть Пушкина не есть сладенькое чувствование нежной, но слабой души; нет, это всегда грусть души мошной и крепкой... Пушкин никогда не расплывается в грустном чувстве: оно всегда звенит у него, но не заглушая гармонии других звуков души и не допуская его до монотонности. Иногда, задумавшись, он как будто вдруг встряхивает головою, как лев гривою, чтоб отогнать от себя облако уныния, и мощное чувство бодрости, не изглаживая совершенно грусти, дает ей какой-то особенный освежительный и укрепляющий душу характер". (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч. Т. VII. 1955, стр. 295. )
Этими замечательными словами, можно охарактеризовать и грусть Чехова - она тоже была грустью души "мошной и крепкой"; и у Чехова, жизнерадостного человека, большого жизнелюба, доминировало "мощное чувство бодрости", которое придавало и его грусти "укрепляющий душу характер". Несмотря на то, что грустно-скептические и пессимистические мотивы звучат во многих произведениях Чехова второй половины 80-х годов, изображенная в них жизнь не производит гнетущего, удручающего впечатления. Не говоря уже о том, что мы находим среди произведений этого времени много веселых, жизнерадостных рассказов ("Беззащитное существо", "Беззаконие", "Выигрышный билет", "Хороший конец", "Сирена" и другие), даже в произведениях, проникнутых скорбным настроением, часто слышатся бодрые, активные, жизнеутверждающие мотивы.
Пессимистические ноты в его произведениях имеют социально-психологический подтекст. Они объясняются главным образом разладом между высокой мечтой писателя о человеческой жизни и пошлостью окружающей его действительности. Скорбь у Чехова - сложное чувство; в нем - и грусть мощной и в то же время тонкой души, страдающей от пошлости, грубости, дикости собственнического мира, и гражданская скорбь писателя-патриота, удрученного несовершенствами русской жизни и мечтавшего о светлом будущем своей "прекрасной, суровой" родины.
