Дитрих Эккарт - Большевизм от Моисея до Ленина
— И пусть хоть целая вечность пройдет, ничего не изменится, — продолжил он, — ни в том, что касается наших царей, ни в том, что касается нашего правящего слоя. Им нужно его убрать, и если это не получается сделать силой, они делают это хитростью. Если правящий слой силен, евреям там нечего делать. Но такой слой силен только тогда, когда он полностью исходит из народа: если он до самых мелких деталей занимается благосостоянием народа, если он в твердой вере в свои ценности с самого начала исключает любое чуждое влияние, если он не только национален, но и социален до мозга костей. Что бы ни говорили, я утверждаю: однажды придет время, когда все основные народы мира будут управляться именно так; и тогда люди с удивлением узнают, что эти народы вместо того, чтобы, как это было до сих пор, уничтожать друг друга, будут друг друга уважать и беречь. Потому что тогда придет конец разжиганию жадности к чужим землям, погоне за властью, недоверию — всем тем чувствам, которые все равно идут на пользу только немногим отдельным лицам, но не доверчивой общественности; придет конец лживому расхваливанию беспорядочного человеческого братства, которое если и было бы вообще возможно, то только при условии исключения из него с самого начала вечного нарушителя спокойствия, еврея. Тогда, впрочем, эксперимент был бы излишним; народы и так нашли бы между собой общий язык.
Глава III
— Скажи-ка, — прервал я его, — считаешь ли ты, собственно, еврея националистом или интернационалистом?
— Ни тем, ни другим, — последовал ответ. — Чувствовать себя интернационалистом, это означало бы относиться ко всему миру так же хорошо, как к самому себе. Если бы мир действительно поступал так, то было бы хорошо. Прежде всего, нашим интернациональным мечтателям не следовало бы надеяться, что дело не столько в том, что они доброжелательно относятся к миру, сколько в том, что мир доброжелательно относится к ним. Во всяком случае, доброе намерение должно иметь силу. Но этого намерения совсем нет у еврея по самой его природе. Даже во сне он и не думает как-то подчинить себя всему человечеству. Он хочет владеть им, владеть ради того, чтобы иметь возможность эксплуатировать его по своему усмотрению. Если бы еврей был заинтересован в товариществе, у него давно уже было множество возможностей для этого. Заповедь Иеговы[22] не заключать союз с чужими народами, а, наоборот, пожирать их одного за другим, вот каково его самое сокровенное чувство. Еврея сначала повсюду встречали с сердечностью, в древнем Египте, в Персии, в Вавилонии, в Европе; и чертово копыто обнаружилось повсюду. Германские завоеватели встретились с ним, когда он обладал массой самовольно присвоенных себе прав, они оставили ему эти права; его владение землей было ему гарантировано; он мог торговать, где хотел, в том числе, в соответствии со своей любимой склонностью, заниматься работорговлей. Как и все остальные, он мог занимать официальные должности, в том числе быть судьей; и его так называемая религия была под строгой защитой государства.[23] Примерно так пишет Отто Хаузер, о котором никто, пожалуй, не смог бы сказать, что он не делал все, чтобы представить еврея в самом привлекательном виде.
— Еще бы! — кивнул я, — но им нужно наслаждаться с осторожностью, иначе не увидишь черный лес за «белокурыми» деревьями.[24] В общем, мне тут больше нравится Вернер Зомбарт, несмотря на то, что его берлинские лекции уж слишком кишат евреями.
— Ну, он говорит то же самое — воскликнул он. — По его мнению, евреи отнюдь не всегда были полугражданами; в древности у них даже часто были особые привилегии, их освобождали от определенных обязанностей, военной службы и т. д.[25]. Личное участие в военном походе, впрочем, как раз никак не было их сильной стороной. Во время Освободительных войн против Наполеона евреи из городка Дойч-Кроне в Померании направили королю петицию с просьбой позволить им остаться дома и не участвовать в походе в обмен на деньги, «потому что в нынешнее время трусы ничем не могут помочь, зато десять тысяч талеров наличными пойдут на пользу». Просьба была удовлетворена, причем не только по отношению к ним, но и к евреям еще пяти других прусских округов, которых всего-то было только семь.[26]
— Я знаю это место у Хаузера, — добавил я; — оно подтверждено документами. Но там еще сказано, что энциклопедический словарь Майера совершенно спокойно пишет, что евреи в Освободительных войнах своим героизмом проявили себя как достойные немецкие граждане.
— Как и во время мировой войны, — махнул он многозначительно рукой. — Если бы это зависело от меня, то во всех школах, на всех углах, в каждом ресторане висели бы плакаты, на которых были бы написаны только одни слова Шопенгауэра[27] о евреях: «Великие виртуозы лжи!». Лучше не скажешь. И это касается любого еврея без исключения, неважно, высокого или низкого, биржевика или раввина, обрезанного или крещеного. Порабощенный народ! Тысячелетиями подвергавшийся травле! И простодушный человек снова и снова попадается на этот наглый обман. Само собой разумеется, на них злились, но только уже после того, как они бесстыдно злоупотребили наивным добродушием и ограбили народ до нитки своим ростовщичеством и обманом. Так происходило везде, в древней Римской Империи, в Египте, в Азии, позже в Англии, Италии, Франции, Польше, Голландии, Германии, даже, как дословно пишет Зомбарт, «на Пиренейском полуострове, где они получили столько добра»! Уже Цицерон сетует на беспрерывное просачивание римского золотого запаса в Иерусалим![28] Его еврейский современник Иосиф Флавий[29] дает нам объяснение этого: свыше двух миллионов евреев из всех провинций гигантской империи тогда каждый год отправлялись к Храму Соломона в «благочестивое» паломничество. Когда позднее Тит захватил Иерусалим, там обнаружился неприятный сюрприз. В своих подземных подвалах «Дом Божий» скрывал огромное количество запасенного золота. Сегодня Америка, кажется, превратилась в такое укрытие. Генри Форд рассказывал, что на его родине все утверждают, что у США сейчас больше золота, чем у любой другой страны. Но где это золото? «Как давно ты уже не видел ни одной золотой монеты?». Правительство, погрязшее в долгах, отчаянно пытается экономить, оно даже не может заплатить пенсии инвалидам войны, и в Америке золото есть, без сомнения, но американцам оно не принадлежит.[30]
— Как давно больше не видели уже золотую монету и в Швейцарии, в Англии, в Голландии, во Франции, в Скандинавии? — добавил я, — в конце 1922 года я в Швейцарии не видел в обороте никакого золота, одна только бумага, как и у нас. И так во всем мире. Любой иностранец подтвердит это. Мы были очень глупы, когда несли золото в Имперский банк. Было бы благоразумнее сразу нести его в синагоги.
— Сегодня это так, и две тысячи лет назад было то же самое, — продолжал он. — Я думаю, этого достаточно, чтобы охарактеризовать сущность еврейского интернационализма. Тогда у нас осталось еще национальное самосознание евреев. Конечно, у них нет одного такого чувства для Германии, другого для Англии и т. д. На такую удочку уже не многие клюют. «Пришлите мне коробочку с немецкой землей, чтобы я хотя бы символически мог проглотить эту проклятую страну», писал немецкий еврей Бёрне, и Генрих Гейне унюхивал будущее Германии из ночного горшка.[31] Физик Эйнштейн, из которого еврейская реклама сделала второго Кепплера, заявляет, что у него нет ничего общего с немецких духом; традицию Центрального союза немецких граждан иудейского вероисповедания открыто показывать только религиозную общность евреев, но при этом не их национальную общность, он считает «неискренней».[32] Белая ворона? Нет. Просто это человек, который думает, что его народ уже добился нужного контроля, и поэтому больше не считает необходимым притворяться. Даже в самом Центральном союзе уже упала эта маска. Доктор Брюнн там без обиняков признал, что евреи не могут обладать немецким национальным самосознанием.[33] Мы как раз всегда путаем их невыразительное стремление приспособиться ко всему и к каждому, движением их души. Если это только приносит им преимущества, то для них нет никаких колебаний, уж тем более моральных, сколько галицийских евреев стали сначала немцами, потом англичанами, и, наконец, американцами! И каждый раз в один миг. С обезьяньей скоростью меняют они свою национальность туда и сюда, и стоит им где-то поставить свою ногу, как уже раздается либо «Стража на Рейне», либо «Марсельеза», либо «Янки Дудл». В том, что наши Варбурги, наши Бляйхрёдеры, наши Мендельсоны могут менять свое местонахождение вместе со своим патриотизмом уже на следующий день перенести в Лондон или Нью-Йорк, не станет сомневаться, пожалуй, даже доктор Хайм. «На бранденбургском песке азиатская орда!», зарапортовался однажды Вальтер Ратенау, говоря о берлинском еврействе.[34] Он забыл добавить: та же орда на Изаре, на Эльбе, на Майне, на Темзе, на Сене, на Гудзоне, на Неве, на Волге. И всюду с одной и той же лживостью по отношению к своему окружению. Но наши чародеи и гадатели делают различие между достойными и недостойными, местными и новоприбывшими, западными и восточными евреями; и если сбываются наихудшие ожидания, они пожимают плечами и бормочут: «У каждой страны есть те евреи, которых она заслуживает. То, что это сказал еврей[35], для них не имеет значения. Зато так хорошо звучит.
