Яков Цукерник - Три комиссара детской литературы
Фамилия Евы Петровны была Красовская, поэтому, когда класс ещё не был передовым, ей придумали прозвище «Евица-красавица». Потом прозвище забылось, но время от времени отдельные несознательные и нетипичные личности вроде Климова вспоминали его…
Потёмкин, прослушав чтение Фонвизиным «Недоросля», сказал ему: «Умри, Денис, лучше не напишешь!» Крапивин может умереть спрокойно — он создал этот страшный портрет, написал эти две-три сотни слов (с учётом тех, которые будут ещё процитированы добавочно). Но сделаем небольшое отступление от темы. Я выделил несколько слов и групп оных жирным шрифтом в этом отрывке, начав с выделения слова «словно». Я усомнился в искренности Евы Петровны — вслед за Крапивиным. Потому что идея выполнения долга, как тяжкого бремени, не понимаемого ни теми, ради кого ты это бремя на себя навалил, ни твоим начальством — отнюдь не такая уж скверная идея. И я сошлюсь в подтверждение этой мысли на гениального британца Редиарда Киплинга, рассматривая его с позиций гумилёвской этнологии — науки о законах, определяющих возникновение, взлёт, расцвет, застой, упадок и гибель этносов. Они, в отличие от социумов, развиваются по законам не исторического материализма, а — как и всякие общности живых существ, кроме человечества и его составляющих, по законам диалектического материализма.
Очень многое именно в сфере этнической было выявлено с древнейших времён именно писателями и поэтами. И Киплинг был одним из величайших гениев в этой деятельности, хотя Гумилёву как-то не пришло в голову его творчество под данным углом исследовать — у него других дел хватало и было, на кого ссылаться помимо Киплинга.
А мне как раз здесь самое время на него сослаться.
Итак, немного о Киплинге
Выполнение долга, как несение добровольно взятого на себя тяжёлого груза — это же киплинговское «бремя белого человека». То самое, после публикации стихотворения о котором многие порядочные люди отвернулись от Киплинга. По недопониманию? Ибо, если быть справедливым до конца, то точный смысл этих стихов отнюдь не плох. Или от даже этим порядочным людям привитого специфически-великобританского ханжества, именно в Викторианский период истории Англии расцветшего особо пышным цветом? Оно ведь и у порядочных людей может быть, ханжество, только в неофициальную сторону направленнное. Скажем, в России в ту же эпоху было принято жениться на проститутках, «ибо женщины не виноваты в страшной своей судьбе, так что данным своим поступком „я“ искупаю вину мужчин перед женщинами и даю этой достойной даме возможность изменить свою судьбу». А после Второй Мировой войны в Германии было модно жениться на уцелевших еврейках или выходить замуж за выживших евреев — «во искупление грехов перед этим народом», а не от искренней любви к данному человеку… Но великобританское ханжество воистину первенство держало среди всех аналогичных явлений, достаточно вспомнить произведения Диккенса, «Джен Эйр» Шарлотты Бронте или нашумевшую историю с некой дамой, требовавшей, чтобы окна всех школ не выходили на улицу, ибо, взглянув в эти окна, дети могут увидеть, что по улицам ходят голые лошади. Проще всего оценить указанное стихотворение, прочитав его. Здесь хватит и отрывков, а там — ищите его сами, дорогие читатели, да и прочие киплинговские стихи заодно. Не пожалеете. Итак:
…сей, чтоб твой подопечный
щедрый снял урожай…
…заставь Болезнь отступиться
и Голоду рот закрой…
…при жизни тебе не видеть
порты, шоссе, мосты —
так строй же их, оставляя
могилы таких, как ты!..
…Ты будешь вознаграждён
придирками командиров
и криками диких племён:
«Чего ты хочешь, проклятый,
зачем смущаешь умы?
Не выводи нас к свету
из милой Египетской тьмы!..»
Нет, Киплинг понимал «бремя белого человека» (в ту пору по достижениям своим могущественнейшего существа планеты) так же, как понимал свою задачу в революции Макар Нагульнов, как понимал её и избиваемый бабами Давыдов: «Для вас же!», как понимал её председатель чукотского колхоза «Быстроногий олень» из одноимённого романа Николая Шундика — Айгинто. А они соответственно понимали как Киплинг. Не зря переводили его Симонов и другие советские поэты, не зря многих из них обвиняли в подражании ему. А они не подражали даже, просто они имели некую общность цели с ним, хотя и обитали на иной грани кристалла бытия…
Просто даже в славящейся своим лицемерием викторианской Англии бросилось всем в глаза расхождение между наличествующими делами колонизаторов и словами Киплинга, которые колонизаторами были приняты как законный камуфляж для их кровавых и грязных дел… Но если убийца загнал нож под лопатку человеку, то виновен убийца, а не мастер, выковавший нож. Киплинг описал британский взлёт всесторонне, не минуя тёмных его сторон; но это был взлёт его народа, на глазах у Киплинга начала иссякать инерция этого взлёта, и он не мог, не имел права не искать причин, которые этот взлёт начали тормозить. Достаточно прочитать такие его стихи, как «Добровольно „пропавший без вести“», «Стелленбос», «Общий итог» или «Гауптвахту», чтобы понять — он смотрел на своих соотечественников отнюдь не сквозь розовые очки. Он призывал их к использованию своей могучей силы для подтягивания других народов до своего уровня, но он видел и препятствия на этом пути, видел, что «командиры» — не понимают… Он ли один оказывался в таком положении на этой планете? Разве не созвучна вышеизложенному русская пословица «Дуракам закон не писан. Если писан, то не читан. Если читан, то не понят. Если понят, то не так»? Очень даже созвучна. Так что же — законы поэтому не писать? Или стихи в киплинговском случае? А может — дойдёт «моя» правда до умных и сильных, избавив их от необходимости проделывать ту часть работы, которую «я» проделываю сейчас, и они смогут дальше рвануться по разведанным «мною» тропам, превращая их в те самые шоссе для всего человечества?.. Я утверждаю, что люди киплинговского типа — сокровище генофонда человечества, а достижения их — именно в общечеловеческом масштабе могут быть поняты, оценены и использованы. Никак не иначе…
…Но понимание Евой Петровной своего долга — не киплинговское. Она с самого начала видит свой долг в том, чтобы класс не стал, а казался. Она убеждена, что это именно и есть главное в жизни — казаться, ибо она не верит, что можно стать. Не отрицаю — слишком многое было сделано, чтобы доказать такую невозможность, доказать превосходство сил зла над прекраснодушием сил добра именно в нашей стране. Но переход на сторону зла остаётся изменой, отступничеством. Ева Петровна эту измену некогда совершила и обратного пути ей нет. Мы принимаем её как данность в нынешнем её виде, как и данность фадеевского унтера Фенбонга, который в мысленных диалогах с неким благопристойным джентльменом неизменно одерживал победу, зная реальности своего мира, не веря во что-либо положительное. Вот и она не верит во что-либо положительное, нет ни в одной точке совпадения её убеждений с идеалами коммунизма или хоть христианства — там ведь есть заповеди о том, что «не солги» или «горе тем, кто соблазнит малых сих», а она очень даже соблазняет своих подопечных ложью и лицемерием, возводя эти качества в абсолют.
И о понимании ею «прав и обязанностей школьника» тоже высказался Киплинг в стихотворении «Небокоптитель», которое стоит привести целиком, указав предварительно, что под «пиктами» Киплинг понимал не просто древнее население Шотландии, позже вырезанное ирландскими племенами «скоттов», а предполагавшихся «идеальных дикарей», ещё не скованных лицемерием законов и условностей, столь пышным цветом распустившихся в цивилизованном мире. «Не столь цивилизованные» как раз стали прикладывать могучую Великобританию «мордой об стол» или более интеллигентно выражаясь — «фейсом об тэйбл» — раз за разом, о чём он достаточно откровенно писал в стихотворении «Фуззи-Вуззи» и во многих других, что и заставило его искать причины таких конфузов. И «Небокоптитель» — одно из описаний не единственной, но достаточно серьёзной причины иссякания британского взлёта.
С первых дней, как ступил он на школьный порог, новичку, браня и грозя,
велят поскорей заучить, как урок, То, Чего Делать Нельзя.
Год за годом, с шести и до двадцати, надзирая любой его шаг,
педагоги твердят, чтоб он вызубрил ряд Вещей, Невозможных Никак.
(Средний пикт подобных запретов не знал, да, наверно, и знать не желал).
Для того-то — отнюдь не для пользы своей или даже пользы чужой —
он томится от невыразимых вещей телом, умом и душой.
Хоть бы пикнул! Так нет же, доучившись в колледже, он пускается в свет, увозя
высшее образованье — доскональное знанье Того, Чего Делать Нельзя.
(Средний пикт был бы весьма удивлён, услыхав про такой закон).
По натуре — лентяй, по привычкам — старик, лишь к брюзжанью всегда готов,
человека оценивать он привык по расцветке его носков.
Что же странного в том, что он мыслит с трудом и всему непривычному враг,
если он абсолютно осведомлён о Вещах, Невозможных Никак?
(Средний пикт потому-то ему и даёт сотню очков вперёд).
Эти стихи с точки зрения этнологии верны на сто процентов, но этнология — лишь одна из граней кристалла бытия, а к тому же следует учитывать и причины появления таких педагогов. Но если сравнить описанного здесь оценщика человека по расцветке его носков с молодым Львом Толстым, оценивавшим людей своего круга, не какую-нибудь чернь, по расцветке перчаток, то мы увидим некий общий закон, который только после этих предварительных изысканий можно исследовать. Без такого «фундамента» дальнейшая стройка невозможна во всех случаях сотворения чего бы то ни было.
