Журнал «Если» - «Если» 2010 № 08
Автомобильчик полз вверх, как большой черный жук, с обочин потянуло запахом мокрой травы, очертания дальних гор заволокло туманом, одно крохотное облачко сползло со склона и улеглось на кроны сосен…
Они миновали деревушку в долине, там уже зажглись окна, на террасе в кресле-качалке сидел старик и смотрел на дорогу…
* * *
Женевьева сидела за конторкой и все еще читала эту свою книгу. Похоже, до завтра она ее одолеет. И что тогда? Возьмется за следующую? Наверняка у нее под прилавком целая пачка таких мерзких пейпербэков. Впрочем, услышав, как хлопнула входная дверь, Женевьева подняла голову и улыбнулась.
— Как отдохнули? Понравилась экскурсия?
— Да, — сказала она честно. — Очень.
— На завтра что планируете? Мы можем организовать прогулку верхом. Через перевал к пасеке. Попробуете альпийского меда. А после ужина — ночной лов рыбы. Это наша гордость! Представьте себе: теплое море, фонарь, опущенный в воду, вокруг него роятся рыбы. Как бабочки, что летят на свет. Хрустальное пятно там, внизу, в зеленоватой толще воды… Когда вынимают сети…
Женевьева вдруг показалась ей женской копией Винченцо. Фигня какая-то, нет, совсем не похожа. Во-первых, блондинка, во-вторых…
— …то кажется, — продолжила она, как во сне, — в них живое серебро. Капли падают в воду — словно жидкий свет в море света. А дальше — до горизонта — лунная дорожка, мрак, и над всем этим — цветные сполохи, изумрудный, алый… Спасибо. Мне хотелось бы это увидеть.
— Вот и хорошо, — Женевьева улыбнулась. — Добрый вечер, господин Броневский. Как рыбалка?
— Отлично, — Броневский под руку с женой направлялся на ужин, за пару дней он загорел до кирпичного оттенка. — Все по высшему разряду. Только, э… надо решить одну небольшую проблему.
— Предоставьте это нам, — Женевьева улыбнулась. — Не в первый раз.
— Если надо, я… за дополнительные услуги.
— Что вы? Все включено. Прошу к столу. — Женевьева захлопнула книжку, заложив страницу пальцем, и кивнула девушке как старая приятельница: — Вам тоже следует поторопиться на ужин. Сегодня — живая музыка! Ваши, кстати, уже вернулись.
По витой лестнице она поднялась в номер.
— Привет, — она вдруг поняла, что соскучилась.
Может, и хорошо, что они поехали все вместе? В конце концов, предки оказались вовсе не такими занудами, как она боялась, и не изводили ее своими нотациями.
— Поймали сегодня рыбу?
— Поймали, — отец был занят тем, что вдевал запонки, массивные, яшмовые, раньше она их у него не видела.
— Большую? Как вчера?
— Да-да, — он не отводил от запонок сосредоточенного взгляда. — Большая рыба. Огромная.
— Как она называется?
— Главное, Броневский доволен, — невпопад ответил отец. — Ты понимаешь, он когда-то имел дело с одной пакистанской фирмой. Они его кинули. Наверное, поэтому…
— Что — поэтому?
Отцу удалось наконец справиться с запонками, и он, повернувшись к зеркалу, начал повязывать галстук. В зеркале было видно, что руки у него дрожат.
— Надо быть современным. Жестким. Сейчас такая конкуренция. И переодеваться к обеду. Это очень важно — переодеваться к обеду.
Мать, нарядная, в золотисто-зеленом полосатом шелковом платье с открытыми плечами, подошла к нему сзади и, выглядывая из-за его белого рубашечного плеча, стала причесываться.
— О чем ты вообще говоришь, дорогой?
Отец встряхнулся, снял с вешалки пиджак.
— Это… просто рыбалка, — он потер переносицу с такой силой, что на ней осталось красное пятно. — Приятно, но утомительно. Доча, ты с нами?
— Да, — сказала она, — с вами. Сейчас. Только в ванную схожу.
Но дверь в ванную комнату была закрыта. Она несколько раз дернула ее, чтобы убедиться, хотя и так было понятно, что она заперта изнутри.
— Пасик в ванной, солнышко, — сказала мать неразборчиво, поскольку красила губы.
— Что он там так долго делает?
— Не знаю, солнышко. Просто сидит в ванной. Он сказал, что спустится чуть позже… Пойдем, дорогой, не надо заставлять Броневских ждать.
Они вышли рука об руку, хлопнула входная дверь, в ванной зашумела вода, стихла.
Она еще раз дернула ручку.
— Пасик!
— Отстань, тварь, — огрызнулся Пасик из ванной.
Она взяла со столика сумочку и достала записку. На сложенной вчетверо бумажке крупным детским почерком было выведено:
Г. Конотоп, ул. Красногвардейская 8, Перепелице Людмиле Ивановне.
Цифра «8» расплывалась и, скорее, походила на девятку. А может, это и была девятка. Или шестерка.
Она развернула записку.
Мамочка! Мы с Маринкой попали в ужасную историю. Маринка (густо зачеркнуто). Они сказали (зачеркнуто). Срочно поезжай (размытое пятно) и в посольство и скажи (размытое пятно) вернуться, или прямо в правительство, что угодно, ты только не волнуйся, но тут на самом деле очень плохо, все оказалось совсем не так, и я не знаю…
Она пожала плечами. Дура девка, такие вечно попадают в какие-то истории, думают, раз ноги длинные, весь мир принадлежит им, а если этот мир им не вручают в подарочной упаковке, перевязанный ленточкой, начинаются скандалы всякие, истерики. Надо будет, как приедем, засунуть это в нормальный конверт и отправить в Конотоп по адресу, хотя номер дома, честно говоря, и не разобрать. То ли восемь, то ли шесть… ну, это уже пускай у почтальона голова болит.
Нужно сегодня лечь спать пораньше, завтра длинный день, она никогда, никогда в жизни не ездила верхом, а ведь это, наверное, круто.
Пасик так и продолжал сидеть, запершись в ванной, свинство какое! Она стащила с себя сарафан, пахнущий дегтем и морской солью, переступила через него и влезла в вечернее платье, которое мать аккуратно разложила на кровати. Оторвала ярлык, повернулась, разглядывая себя в зеркале. Надо же, обычно то, что покупает ей мать, и надевать-то стыдно, а тут в кои-то веки… И она вроде похудела — нет? Она придирчиво оглядела себя. А если и правда покрасить волосы в рыжий цвет, завтра она уже не успеет, а послезавтра — может, действительно поехать в город с матушкой и этой задницей Броневской? Сходить к стилисту, пускай подберет оттенок волос и косметику, да и глупо упускать возможность закупиться, когда еще удастся сюда выбраться…
Снизу, с веранды донеслись звуки виолончели. Оркестр, вспомнила она, и, торопливо пригладив волосы, поспешила из номера — в конце концов совершенно не обязательно сидеть за одним столом со старыми уродами, они вроде и не настаивают, у них свои дела.
В холле ей пришлось посторониться, два деловитых человека разворачивали носилки, укрытые простыней, под которой явственно вырисовывались очертания человеческого тела. За носилками в молчаливой скорби шла пакистанская женщина, она прикрывала рот уголком темного платка, но было видно, что под глазами у нее багровые пятна, а смуглая кожа посерела. Невидящим взглядом женщина скользнула по ней и пошла дальше, ступая по блестящим плитам холла крошечными ногами в смешных, расшитых блестками тапочках. Винченцо, деловитый, в черном костюме, что-то говорил носильщику, у входа стоял фургон, водитель, опершись о капот, курил и нетерпеливо отбивал ногой ритм, вторя доносящимся с веранды звукам виолончели.
Дверь захлопнулась, Винченцо озабоченно бросил взгляд на часы, потом обернулся к ней.
— Приношу свои извинения, — сказал он. — Неприятное зрелище.
— Что случилось? — музыка с веранды влетела в холл и билась о закрытую дверь, точно огромная ночная бабочка.
— Несчастный случай, — Винченцо пожал плечами. — Семье будет выплачена компенсация, конечно. Все это так неловко. Я ведь как раз хотел тебя пригласить поужинать со мной. Зарезервировал столик у окна. Там, под окном, цветут жасмин и жимолость.
— Правда? — она подумала, что платье это ей к лицу и вообще все получается очень удачно. — Я… принимаю приглашение.
До чего он все-таки красив! Просто дух захватывает.
— И я попросил официанта, чтобы зажгли свечи. И поставили розу в бокале.
— Слишком красиво, чтобы быть правдой, — сказала она и улыбнулась.
— Как можно подделать музыку? — он протянул ей руку, и она оперлась о нее. — Как можно подделать красоту? Все это — для вас. Для тебя. Целая страна — к твоим услугам.
— И опять ты врешь, — она улыбнулась.
В панорамном окне было видно, как фургон, выпустив облачко сизого дыма, спускается по серпантину.
— Где? — возмутился Винченцо. — Когда?
— Ты говорил, тут безопасно. Совершенно безопасно. Помнишь, тогда… А я-то завтра собиралась прогуляться верхом. И если лошадь, скажем, понесет…
— Что ты, солнышко? — он, направляя ее твердой, сильной рукой, подвел к маленькому столику в углу веранды: ужин был сервирован на двоих, и розовое пламя свечи отражалось в серебряном колпаке, под которым скрывался сюрприз от шеф-повара. — Если тебе так спокойнее, я сам поеду с тобой. Но я говорю правду. У нас за все время не было ни одного несчастного случая. Мы заботимся о своих клиентах.
