Капитолина Кокшенева - Русская критика
Нынешний «журналистский стиль» главных телеканалов удручает страшным оскудением русского языка. Искажаются имена (даже имя Патриарха всея Руси чаще всего произносится неправильно), прививается развязный стиль общения между аудиторией и ведущими; панибратство и цинизм выдаются за «демократичные отношения». Журналисты не говорят о проблеме, но ее заговаривают — забалтывают примитивным «трепом», разбавленным дешевыми анекдотами и пошлыми шутками. И, естественно, нет уже никаких культурных границ — из массы «актуальных передач», как например недавней о секспросвете в школах и среди молодежи, вообще нельзя понять ничего: что хорошо и что плохо, что прилично, а что должно оставаться под запретом. Деградация уровня общей грамотности, снижение порога стыдливости, уничтожение языковой культуры, интеллектуального наполнения передач совершенно очевидны. Следовательно, СМИ, в том числе и молодежные, «несут значительную ответственность за деградацию культуры в нашей стране, падение уровня духовности», «влиянию СМИ не в силах серьезно противостоять ни школа, ни родители» (В.Сергеев).
Проблема «отцов и детей», конечно же, существует не только в классической литературе. Но мы как-то специально забыли, что тут важны и взаимное доверие, и взаимная ответственность, а не конфликт, не разведение мостов, не насильственное внедрение идеи о непонимании «темными предками» своих отпрысков, «просвещенных СМИ». Между прочим, опрос ЕНМЦ 2001 года на тему «Молодежная культура и молодежные средства массовой информации» дает весьма любопытные мнения. В частности, 19,7 % молодых людей считают, что в СМИ необходимо ввести цензуру, 40,2 % относятся к рекламе «скорее отрицательно, чем положительно», а 24,3 % однозначно отрицательно! Более трети опрошенных социологами (37,6 %) молодых людей подчеркнули мелкотемье молодежных передач, — им надоели избитые «тусовочные» темы. Но именно мнение этой трети молодежи совершенно не интересует СМИ.
У психологов есть такое понятие — «подростковый цинизм». Им «болеют» молодые люди в возрасте от 12 до 15 лет. За понятием стоят реальные психологические процессы, суть которых в том, что подросток «проверяет на прочность» табуированные границы культуры и нравственности. Переступая их намеренно, он ждет реакции от взрослых и оценки этому акту нарушения. Если он встречает социальный, культурный и общественный отпор, то он начинает признавать эти «пограничные зоны», считаться с ними и уважать их. Если же ответного действия не последовало, то он нарушение принимает за «новую норму», а сами границы считает не обязательными. Увы, в современной культуре именно взрослые первыми нарушили традиционные запреты и агрессивно утвердили их в качестве «свободных мнений».
Кажется, мы уже напрочь забыли о бескризисном целом сознании. Всякий человек переживает в течении жизни несколько кризисов, в том числе подростковый и юношеский. Но именно «кризисы молодости» «связаны с обнаружением того, что в собственном “Я” — ничего собственного нет, а есть только присвоенное из внешней культуры, что в пределах собственной жизни — собственного смысла нет (есть лишь окружающие чужие смыслы)». Внешняя культура, о которой говорит В.И. Слободчиков, предлагает как правило такие культурно-идеологические схемы, которые категорически упрощают действительность. Культура в ее поп-варианте (что сегодня синоним «молодежной») исключает возможность диалога с ее потребителем, а, следовательно, ничего не дает собственно «Я» человеку. Политика всегда составляла и составляет неотъемлемую часть поп-культуры, сколько бы не заявлялось о ее нонконформизме и сколько бы не старались резко обозначить границу ее отделенности от мира. Практически все течения молодежной субкультуры жестко контролировались и контролируются идеологами. Разве это не идеология, если, например, образ идеального панка включал в себя такие признания: «Я — идиот», «Я — агрессивен», «Я — извращенец», «Я — дерьмо». А центральная идея такой идеологии заключена в формулу — «У меня нет будущего».
Потребность молодого человека в «оформлении себя» в мире активно контролируется «взрослыми дядями», предлагающими пошло-стандартный культурный набор: мода, разговор о самом интимном, секреты красоты, новинки кино и видео, презентации компьютерных игр, шоу-бизнес и жизнь звезд, магию, гороскопы, предсказания. На глянцевой «красоте» и «красивой жизни» подобных журналов и передач лежит печать духовной порочности. И, в сущности, они толкают человека, их принимающего, к положению пассивного маргинала, но никак не взрослой социально-активной личности. Вот, например, в рекламной завлекаловке военной компьютерной игры RIOT STARS говорится, что «вы затеяли некий мятеж с дьявольски корыстными целями в некоей цветущей империи», а потому игра дает наслаждение от степени одновременных и грандиозных разрушений и повреждений. В другой игре можно мчаться по городу на мотоцикле, не соблюдая правил дорожного движения, «сбивая тормозных пешеходов». Если проиграешь, то из тебя сделают посмешище: «Помимо моральных опусканий могут дать бутылкой по шлемаку, либо запинать ногами, причем не последней в этом деле выступает ваша любимая девушка». Комментарии, как говорится, излишни. Хочешь не подвергнуться «опусканию» — дави пешеходов! Столь простая формула успеха именно через развлечение вбрасывает в сознание не просто «идею успеха», но успеха грубого, примитивного, не требующего труда и культурной работы. Все это подстрекательство молодежи к «безлюбости и бесштанности», к безмыслию, безверию и бездеятельности на наших глазах обернулось реальной трагедией последнего поколения ХХ века — поколения 90-х. Мне же представляется необходимым отметить следующее: да, журналы, книги, передачи, посвященные подросткам и юношам нужны — они были, есть и будут. Но опасна сама идея создания некоей замкнутой, кастовой сугубо «своей» субкультуры, в которой «свои законы», свои прихоти, свои клички и авторитеты, свои фишки, чума и шара…
В русской традиции (воспитания трудом и культурой) все-таки не было непреодолимой границы, принципиально разнящегося в нравственном смысле детского и взрослого мира. Детство оберегалось, отрочество знало о «зоне стыда», но знания и идеалы раскрывались (развертывались) перед человеком по мере взросления естественно. Просто с ходом жизни расширялся мир, который изначально был общим. И никакие «права ребенка» не требовалось выделять, оговаривать специально и формально. И никакой субкультуры — уродливого дитя искусственного, распавшегося на атомы мира — попросту не требовалось. А потому прислушаемся к голосу традиции — будем бороться за общность нашего с молодежью нравственного мира.
2004 г.
Все та же любовь…
Действительно, есть ли в современной литературе те, кого мы назовем новым поколением писателей? Действительно ли молодые писатели говорят от лица некой общности? Если это так, то необходимо, собственно, ответить на два вопроса: связана ли молодая проза с реально существующим молодым поколением? Или же, попросту, разговор о поколениях — это всего-навсего проблема литературной технологии, к которой вынужденно прибегают критики?
Определений поколений было множество. Можно вспомнить о «поколение рассерженных» и «потерянном поколении», о поколении «сорокалетних». Было «поколение разодлбаев» и были «шестидесятники», а среди них — советские «звездные мальчики». Есть и совсем свежие определения молодого поколения как «поколения секса» и «поколения кекса», «генерации пи» и поколения эгоистов (по определению нового модного журнала «Эгоист дженерейшн»). Наконец, было фронтовое поколение писателей, пожалуй, единственное, в котором имя не противоречило сути. Впрочем «новые люди», что уловила русская литература, появлялись с завидной регулярностью внутри своего поколения всегда, но именно по этим «отклонениям», и по этим «аномалиям» (по их выделенности из своей среды) зачастую все поколение получало имя. Но если нигилисты классического русского века носились еще с «общими идеями» и «общим делом», то, кажется, нынешние нигилисты обладают не именами, но кличками («поколение пепси»), которыми так быстро заменили «детей съездов».
Во всех этих определениях есть два центра, группирующее вокруг себя главные смыслы: попытки собрать поколение вокруг идеи (рассерженные, бунтующие, потерянные, нигилисты и так далее), или же собрать поколение в простом, хронологическом смысле, определяющим человеческую жизнь и время десятилетиями — вплоть до «поколения 1937 года» Владимира Бондаренко, который при всем игровом характере своего принципа, указал на мистический фактор формирования поколения. Но мистические смыслы истории поколений нас не будут интересовать просто потому, что не человеческого ума это дело. Останемся же в пределах нам доступных и посмотрим на тех, кто сам себя понимает или не понимает, ощущает или не ощущает частью некоего большего целого — поколения.
