KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Документальные книги » Критика » Журнал «Полдень, XXI век» - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого 2010 № 6

Журнал «Полдень, XXI век» - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого 2010 № 6

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Журнал «Полдень, "Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого 2010 № 6" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

На балконе холодно.

— Вот и год прошел.

— Уже год… Пойдем, я озябла.

— Сейчас… еще минуту. Как ты думаешь…

В этот момент атмосфера Земли столкнулась с неподвижно висящим в пространстве обугленным и промерзшим космическим телом.

Метеор, что ярче Персеид, пронесся по ночному небу. Он летел долго, рассыпая искры по своему пути.

— Мам, смотри, смотри! Какой красавец!

— Желание загадала?

— У меня одно желание — чтобы папа вернулся…

— У меня — тоже…

Андрей Кокоулин

Чуть легче

Рассказ

Сумерки.


— Девушка…

Мне даже приходится защемить пальцами край ее пуховика.

— Ну…

Девушка оборачивается. Много косметики. Черная с белыми прожилками челка утесом висит надо лбом. Неестественно длинные, видимо, накладные ресницы. Подведенные глаза. Над глазами — зелень с попытками синего.

— Руку убери, — шипит она.

В голове моей щелкает. Это как будто электричество включают в темной комнате. Щелк! — и жидкое золото бьет в глаза. Потом гаснет. Потом на внутренней поверхности век проступают слова. «Сегодня. Завтра. Послезавтра». Чуть ниже еще: «Язык».

Иногда я представляю, как на щелчке в мой мозг проникает какой-нибудь потусторонний посыльный. Маленький. Юркий. С раздвоенной бородкой. Он оглядывается. Хмыкает. Достает из сумки бумажку с по-телеграфному коротким текстом. «Расписываемся! — кричит куда-то под свод черепа. — Почта!» Ну и — шлеп бумажку на веко…

— Девшк… — выдыхаю я. Слова торопятся, подталкивают друг друга, теряют гласные. Я очень боюсь забыть то, что надо сказать. — Пршу… позвните… Колтакв Лене позво…

— Ка-аму? — Девушка смотрит на меня мутным, будто спросонья взглядом. Свет лампочки на столбе желтит ей щеки.

Не помнит, с ужасом думаю я. Забыла.

— Лене… Колтаковой…

— Ага! Уже!

Пуховик вырывается из моих пальцев. Рука моя хватает пустоту, а девушка перескакивает антрацитовый зрачок лужи и превращается в белое, плывущее к арке пятно.

— Вы же ей жизнь сломали! — безнадежно кричу я вслед.

— Иди на х…! — плюет в ответ арочная тьма.

Ну и ладно, думаю. Слушаю затухающие шаги. Шевелю плечами. Ловлю лицом какие-то шальные снежинки, пока горечь фразы раскатывается внутри. Ладно.

В следующую секунду в глаза мне прыгает асфальт. И лужа. Да, еще лужа. Наверное, это должно быть больно. Не чувствую.

«Сегодня. Завтра. Послезавтра». Ниже: «Язык».

Полчаса я ворочаюсь, будто недораздавленный таракан. Или жук на шпильке. Даже не ворочаюсь, скребу ногой. Во рту стоит горечь. В правую скулу почему-то толчками отдает пульс. И кажется, что всем своим весом уселась на меня тварь какая-то. Скажем, откормленный, матерый слонище. Лишь с третьей с половиной попытки мне кое-как удается повернуть голову. Нет, думаю, кряхтя от натуги, какой же это слон. Это целое стадо. Три тысячи восемьсот сорок девять цирковых голов. Первый на мне, остальные на нем. Обученные, с-суки!

— О, ты смотри! — раздается нетвердый голос.

За каким-то чертом обладателя голоса несет ко мне. Несет его по странной траектории. Как кораблик в бурю. Шарканье подошв слышится сначала правее, потом вдруг левее. Так и представляешь: волна по правому борту! Волна по левому борту! Ка-армовой ветер!

В метре от меня шарканье прекращается.

Очень, знаете ли, неуютно лежать без движения, когда над тобой стоят. Чувствуешь себя уязвимым. Весь к услугам. Бей кто хочет. Нет, честное слово, это не двор, а хомострада какая-то. А между прочим, одиннадцать. И, между прочим, всего два подъезда. И амбразурки редких окон. И три стены по периметру — глухие. И кишка сквозного прохода изгибается так, что ни в жизнь не подумаешь, что она сквозная. Наконец, даже с дурацкой лампочкой на столбе — темно. Рассчитываете на безлюдье? Фиг вам.

Из своей лужи в обрезе света мне отчетливо видны теплые, на меху, коричневые ботинки. На одном распустился шнурок, выполз расслабленным червяком. На носу другого стынет мазок собачьих экскрементов. Выше, как я ни выворачиваю глаз, все плывет так, что и воздух, и дом, и человек образуют одно большое пятно.

Подошедший между тем бить не спешит, садится на корточки. Цокает об асфальт дно пивной бутылки. В поле моего зрения появляется кисть руки с зажатой между пальцев сигаретой.

— Лежишь?

Огонек сигареты светлячком упархивает куда-то вверх. Там со смаком затягиваются. Воздух на мгновение закручивается белесыми колечками. Я молчу. Мы молчим оба. Мне кажется, что человек, похоже, уже забыл, зачем приземлился рядом.

Есть, знаете, такое пьяное состояние. Вроде идешь ты из гостей домой. И маршрут давно знаком, и ноги слушаются, и легко тебе. Триста там, четыреста грамм алкоголя мягко всасываются в кровь. Вдруг — хлоп! — обнаруживаешь себя привалившимся к мусорному контейнеру, в боку ноет, рукав в побелке, в кулаке горсть пуговиц с рубашки, чуть ли не все пуговицы, что на ней были, а рядом копошится шуба о четырех конечностях и, сплевывая красноту, называет тебя гнидой. Самое интересное, где-то на периферии брезжит, что тебе здесь что-то было надо. А еще пронизывает ощущение, что только что, ну, буквально мгновение назад, чуть ли не божественное откровение снисходило на тебя насчет этого контейнера и этой шубы. Только вот не вспомнишь его никак. Так и здесь.

— Значит, лежишь…

Я почти вижу, как человек утыкается в меня взглядом. В сущности, угадать его мысли не составляет труда. Вот, думает он, рассматривая мою ногу, нога. Собственно, нога понимания ему не добавляет. Вот, думает он дальше по телу, задница. Ну, задница. И что? Нет, проехали задницу. Вот спина. С лопатками. И шея.

— Как же вы меня, бомжи, затрахали! — высверлив мне щеку, наконец с чувством произносит он. Я жду попытки членовредительства, но в меня всего лишь упирают пятерню, а потом с хеканьем отталкиваются и встают. Взмахивают шнурком на прощанье.

Молодец, устало думаю я, слушая удаляющееся шарканье. Не зря, получается, кренделя выписывал. Миссионер, мать его. Пришел, значит, с правдой-маткой к конкретному представителю. И всю ее — в рыло. А то мы, бомжи, такие. Нас хлебом не корми, дай кого-нибудь затрахать. Если, конечно, слоны сверху не прижимают. Со слонами уже проблематично. Слоны нас, бомжей, сами… Смешок у меня не выходит. Выходят пузыри. Надо, надо подниматься.

Я подтягиваю руки. Правую, левую. Левая почему-то сопротивляется и грохочет. Будто это не рука, а протез. Деревянный там или пластиковый. Ой, бля, вспоминаю я, это же пакет с судками. Это же я отнести в «Мотылек» хотел. К Салову. А там и пожрать…

Желудок тут же дает знать о себе голодным спазмом. Рот наполняется слюной. Нормально ел я в последний раз, наверное, недели две назад. Тогда чуть ли не с неба свалилась сотня. Просто-таки прилетела. И магазин подвернулся абсолютно пустой. Даже продавец попался — совсем мальчишка, лет семнадцати, никакого вам электричества, никаких посыльных в черепе. Эх, и попировал я! Завалился домой, выложил, смотрю-любуюсь. Пельмени «Приморские», килограмм. Все как наподбор — пузатенькие, аппетитные. Плюс две буханки хлеба. И все это со сметанкой…

Я мучительно сглатываю. Грохочу пакетом — никуда тебя не брошу, так как ты пакет хороший, вот. Медленно-медленно определяю левую на место. Так. Далее приподняться. Где-то вдалеке с ревом проносится «скорая». К кому, интересно? Или — уже с кем? Я дышу. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Рывок!

Если хотите, отделенная на руках от земли верхняя половина тела — одна из давно забытых шаолиньских стоек. «Тюлень изучает окрестности» называется. Совершенно бесполезна в бою. А я вот владею. И вообще, когда лицом не в луже — это кайф.

Вокруг совсем черно. Только в зените помаргивают звезды.

Покачиваясь, я осторожно подтягиваю к животу колени. Слоны мои, проявляя чудеса ловкости, перебираются со спины на плечи. Асфальт пытается прыгнуть еще раз, но натыкается на выставленные ладони и успокаивается.

А вы, господин Левочка, еще ого-го! — хвалю я себя.

По водосточной трубе — ах, труба моя, труба, тру-ру-ру и тра-та-та! — цепляясь за фиксирующие жестяные кольца, встаю в полный рост. Что ж, думаю, можно сказать, что Атлант по сравнению со мной — тьфу! Что он там держал? Небо? А хоботастых? То-то.

Минуту или две я отдыхаю, вяло охлопываю полы плаща, а затем, постукивая на манер какого-нибудь слепого пакетом в стену, медленно бреду в том направлении, где должна быть арка. Считаю шаги. На восемнадцатом пакет беззвучно проваливается во тьму.

Странно, но меня не покидает ощущение, что девушка в пуховике обязательно встретится мне на выходе. Шкандыбая мимо густо пахнущего мусорного бака, я зачем-то представляю, как она примерно через квартал вспоминает, что да, была в школе какая-то Лена, тихая некрасивая толстушка с крупной родинкой под нижней губой, и фамилия у нее была вроде бы Колтакова, а они — вполне уже оформившиеся гаденыши в пубертатном периоде — находили особое удовольствие в том, чтобы довести эту тихоню до слез. Боже мой! А потом я представляю, как она, выбивая каблучками по тротуару бешеный сердечный ритм, спешит обратно и, не решаясь пройти во двор, стекленеет рядышком. И ждет меня. И мерзнет. Мало того, мне даже кажется, что так оно и есть. Наверное, поэтому, вынырнув из арки под тускло посвечивающий рекламный щит, я чувствую себя обманутым. Никого.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*