Уистан Оден - Лекции о Шекспире
Мне это в тягость; вам, я слышу, тоже.
Акт I, сцена 1.
Он обращается к Грациано:
Я мир считаю, чем он есть, Грациано:
Мир — сцена, где у всякого есть роль;
Моя — грустна.
Акт I, сцена 1.
Порция вторит ему в начале следующей сцены: "Правду сказать, Нерисса, моя маленькая особа устала от этого большого мира" (1.2). Однако она скрывает свои чувства, чтобы не утомлять других. Грациано — шалопай, пустомеля и антипод Шейлока. Грациано, кстати, единственный из представителей этого нееврейского общества, кто отказывается простить старого еврея. Сетуя на опоздание Лоренцо, Грациано заявляет: "За каждой вещью в мире / Нам слаще гнаться, чем иметь ее" (II. 6).
В отличие от феодального общества, основанного на земельной собственности, общество "Венецианского купца" зиждется на деньгах, источник которых — спекулятивная торговля, а не производство, как в промышленном обществе. Здесь возможно внезапное обогащение и столь же внезапное разорение, а деньги — это не только средство обмена, но и товар. Как заимодавец, Шейлок повинен в ростовщичестве. Антонио просит у Шейлока денег со словами:
Коль хочешь дать нам денег, так давай их
Не как друзьям. Когда же дружба ищет
Приплода от бесплодного металла?
Скорее одолжи их как врагу,
Чтоб, если обанкротился, спокойно
Взыскать с него.
Акт I, сцена 3.
Осуждение ростовщичества восходит к Аристотелю[54], а Вергилий, в песне XI "Ада" бичует ростовщиков и сравнивает их с мужеложцами:
Насильем оскорбляют божество,
Хуля его и сердцем отрицая,
Презрев любовь Творца и естество.
За это пояс, вьющийся вдоль края,
Клеймит огнем Каорсу и Содом
И тех, кто ропщет, Бога отвергая[55]
В Каорсе жили ростовщики-неевреи и еретики. Вергилий объясняет Данте, что в книге Бытия "Господне слово / Велело людям жить и процветать" а "Ростовщик, сойдя с пути благого, / И самою природой пренебрег, / И спутником ее, ища другого" ("Ад", песнь xi, 107–108,109-111).
Однако во время создания "Венецианского купца" традиционное отношение к ростовщичеству начало меняться. В обществе, основанном на прямом потреблении или меновой торговле, заимодавство — скорее исключение, а деньги — это не товар, который можно продать с целью извлечения прибыли (так ощущал бы себя человек, если бы его друг стал начислять проценты на одолженный ему доллар). В обществе, где деньги превратились в необходимость, возникает противоречие между отвращением к ростовщикам и нуждой в ростовщичестве. Лицемерие в том, что, несмотря на обличение ростовщичества и презрение к ростовщикам, люди все равно идут к ним. Шейлок утверждает, что хотя способ, при помощи которого Иаков разводил пестрых овец в стадах Лавана, не тождественен процентам "в прямом значенье слова", "путь к наживе, — он благословен… / Благословен барыш, коль не украден!" (I. 3). Антонио возражает:
Иакову помог счастливый случай;
Совсем не от него исход зависел:
Он небом был задуман и свершен.
Рассказ ваш был, чтоб оправдать проценты?
Иль ваши деньги — овцы и бараны?
Акт I, сцена 3.
Тем не менее, замечание Шейлока об овцах Лавана действительно использовалось богословами, пытавшимися придать заимодавству каноническую правомерность. Ростовщичество удовлетворяет потребность в наличных деньгах. Однако из-за того, что занятие это считается безнравственным, его препоручают чужакам. Бордель содержит мадам, но ходит в бордель и сенатор. Плохо, если чужак отказывается от честной работы, заниматься которой ему не препятствуют, и обращается к презренной профессии — ростовщичеству.
Богатство в венецианском обществе основано на спекуляции и принудительном труде. Шейлок указывает на это, когда, требуя причитающийся ему фунт мяса, говорит о нежелании христиан освободить своих рабов:
Какой же суд мне страшен, если прав я?
У вас немало купленных рабов;
Их, как своих ослов, мулов и псов,
Вы гоните на рабский труд презренный,
Раз вы купили их. Ну что ж, сказать вам:
"Рабам вы дайте волю; пожените
На ваших детях; чем потеть под ношей,
Пусть спят в постелях мягких, как у вас,
Едят все то, что вы"? В ответ услышу:
"Они — мои рабы". И я отвечу:
"Фунт мяса, что я требую, купил я
Не дешево; он мой, хочу его!"
Акт IV, сцена 1.
В привилегированном обществе Венеции и Бельмонта жизнь немыслима без любви, привязанности, изящества, ума, красоты, богатства. Неподходящие женихи воспринимаются как чужаки. Шейлок — воплощенный образ чужака. Он чужак отчасти из-за своей религии, но это не слишком важно, это, скорее, формальный признак, отчасти же из-за профессии, которая, в некотором смысле, отражает склонность общества к расточительству. Однако в первую очередь он чужак по своему характеру, который, в той или иной мере, сформировался под воздействием общества, хотя социальные условия не вполне определяют характер. В противоположность другим персонажам Шейлок угрюм, самодоволен и ненавидит музыку. Он запрещает Джессике слушать звуки маскарада:
Как, маскарад? Ну, Джессика, так слушай:
Запрись кругом. Заслышишь барабаны
Иль писк противный флейты кривоносой —
Не смей на окна лазить да не вздумай
На улицу высовывать и носа,
Чтобы глазеть на крашеные хари
Безмозглых христиан; но в нашем доме
Заткни все уши, то есть окна все,
Чтоб не проникнул шум пустых дурачеств
В мой дом почтенный.
Акт II, сцена 5.
Шейлок слишком серьезен. В действительности он не больший стяжатель, чем другие, ведь беззаботные венецианцы тоже ищут прибыли, но в нем сильнее развит инстинкт собственника, он скареден и не дорожит личными отношениями. Дукаты и брильянты волнуют его больше, чем собственная дочь. Он не представляет, как можно пожертвовать имуществом во имя личных отношений:
Ну так, так, так, так! Пропал брильянт, за который я заплатил во Франкфурте две тысячи дукатов! До сих пор проклятие еще не обрушивалось так тяжко на наше племя; я его никогда не чувствовал так до сих пор. Две тысячи червонцев — в одном этом брильянте, и еще другие драгоценные камни! Хотел бы я, чтобы моя дочь лежала мертвой у ног моих с драгоценными каменьями в ушах! Чтобы ее похоронили у моих ног, а червонцы положили в гроб! Так ничего о них не слышно? Ну, конечно! А сколько истрачено на поиски я и не знаю! О, чтоб тебя! Убыток за убытком! Столько-то украл вор, да столько-то — чтобы найти вора, и никакого удовлетворения, никакого отмщения. Нет такого несчастья, как то, что на меня обрушилось! Нет вздохов, кроме моих; нет слез, кроме тех, что я проливаю.
Акт III, сцена 1.
Почему Шейлок, в конце концов, вызывает в нас неприязнь, хотя мы и можем понять причины обуревающей его жажды мести? Отчасти потому, что его месть несоразмерна нанесенной обиде — это характерно для всех "пьес мести". Но, в первую очередь, Шейлок неприятен нам потому, что он пытается действовать наверняка, используя всеобщий закон в целях частного, личного отмщения. Стремление отомстить может положить начало кровавой распре, и это было бы простительно. Непростительно то, что Шейлок пытается отомстить, не подвергаясь опасности. Безграничная ненависть Шейлока — негативное отображение безграничной любви в обществе Венеции и Бельмонта, неписаные законы которого предлагают человеку следовать любви совершенно безрассудной. "Со мной ты все отдашь, рискнув всем, что имеешь" (II. 7) — эту надпись на свинцовом ларце можно вынести в эпиграф пьесы.
Одна из тем, рассматриваемых в "Венецианском купце", как и в "Мере за меру", — законность. Законы бывают всеобщими и частными. Закон всемирного тяготения — всеобщий закон, описывающий систему упорядоченного поведения тел с точки зрения незаинтересованных наблюдателей. В таком законе нет места для исключений и капризов. Для существования подобного закона необходима согласованность, а если исключение все-таки найдено, закон надлежит переписать таким образом, чтобы исключение стало частью системы. Предпосылка науки состоит в том, что события в природе подчиняются законам, — иными словами, физическое явление всегда соотносится с неким законом, даже если таковой пока неведом ученым. Частные законы, например, человеческие установления, — это система отношений, наложенная на такой тип поведения, который ранее системой не описывался. Для возникновения частных законов необходимо существование по меньшей мере нескольких людей, которые им не подчиняются: в Америке, например, нет закона против каннибализма. В отличие от всеобщих законов, подразумевающих описание события во всей его полноте, частные законы лишь предписывают или запрещают определяемый в них класс действий, и человек вступает во взаимоотношения с частным законом только тогда, когда встает вопрос о совершении или несовершении им одного из таких действий. Когда же его действия не входят в компетенцию закона, к примеру, когда он в полном одиночестве сидит в комнате и читает книгу, он вовсе не соотносится с законом. В "Венецианском купце" показано, что нравственность не следует воспринимать как пример всеобщего закона, что частные законы не способны описать все возможные действия и что этика основывается не на понятии права, а на понятии долга.
