Колин Уилсон - Мастерство романа
Манро был шотландцем, выходцем из семьи военных; высшие слои британского общества казались ему полностью исчерпавшими собственные силы. В то время как средний класс вызывал у него смех. Героями многих его рассказов являются молодые умные люди (или женщины), которые всегда берут верх над респектабельной публикой и откровенными посредственностями. Риджинальд и Кловис — герои его ранних произведений — стали первыми продолжателями традиции, положенной Уайльдом в образе Алджерона Монкрифа. Вот пример того, как Риджинальд описывает один неудачный день в гостях:
«Все куропатки убийственно похожи друг на друга; если вы промахнетесь в одну, то упустите остальных — об этом, по крайней мере, свидетельствует мой личный опыт. Занудные разговоры в курительной комнате о том, что я не смогу попасть в птицу с расстояния пяти ярдов, напоминали душераздирающее нытье, которое издают коровы, что есть сил отгоняясь от слепня и будучи уверенными в том, что тот их ужалит. На следующее утро я встал ни свет ни заря, — насчет последней я, впрочем, был уверен, так как в небе раздавалось пение жаворонка, а трава вокруг, казалось, была той же, что и прошлым утром, — затем разглядел-таки нечто, максимально напоминавшее очертание птицы, сократил положенное расстояние, насколько это было возможно, и расстрелял все свои патроны. Впоследствии мне указали на то, что птица была домашней; но это просто глупость, ведь после первых нескольких выстрелов животное просто озверело. Затем, понемногу затихая, оно в последний раз махнуло окружающему миру своей лапой, что позволило мне кликнуть сына садовника, который отнес добычу в холл, с тем чтобы перед завтраком каждый мог удостовериться в моих успехах. Завтракать мне пришлось у себя наверху. Смею предположить, что пища в тот день имела весьма нехристианский вкус. Согласен, что не к добру нести в дом перья убитого павлина; во всяком случае, уезжая из дома, я прочитал в глазах хозяйки весьма недобрый взгляд...»
Этот отрывок очень типичен для Саки (Манро заимствовал свой псевдоним из второго издания «Рубайата» Фицджеральда). Одни и те же сюжеты кочуют из одного его рассказа в другой; похоже, перед ним стояла задача убедить средний класс, что он виновен уже в самом факте своего существования. Местами цинизм в его рассказах приобретает черты паранойи; так, в рассказе «Средни Ваштар» дикий хомячок перегрызает горло деспотичной кузине маленького мальчика; рассказ становится видом психопатической фантазии, насквозь проникнутой ненавистью, как это произошло у По в «Бочонке амонтильядо». Но чаще всего выход своей ненависти писатель находил в колючих эпиграммах, наподобие следующих: «Ее платье из Парижа, но она носит его с сильным английским акцентом»; «Она потеряла все, что имела, но оставшееся отдала Богу»; «Она так любит говорить о картинах, «растущих с каждым днем», как если бы речь шла о грибах»; «Вальдо относится к тем людям, которые хорошеют после смерти».
Его первый роман «Невыносимый Бессингтон» вышел в свет в 1912 году, когда писателю был сорок один год. До сих пор он уже достаточно испробовал свои силы в небольших сатирах на малые формы английского общества; теперь он решил придать им больший масштаб. На оборотной странице титульного листа книги мы сталкиваемся с типичным для Манро «примечанием автора»: «В этой книге нет морали. Если она и указывает на зло, то во всяком случае не предлагая никаких рецептов». «Мораль» была тем, что требовал средний класс, предлагать рецепты осмелился лишь Бернард Шоу, — писатель, чьи взгляды оказались во многом противоположными позиции Манро. («Бернард Шоу открыл самого себя и с удовольствием предложил часть своего открытия миру»). Манро решился удержать за собой превосходство в этом открытии.
Судя по заглавию, можно предположить, что в романе «Невыносимый Бессингтон» речь должна идти об одном из тех enfants terribles, которые были героями произведений Саки, решившимися действовать в пику тому, что ожидают от них «уважаемые люди». Но уже на первой странице книги вы можете почувствовать то, как автор романа идентифицирует самого себя с позицией непривычной моральной двойственности. Вот его слова, сказанные о матери героя, Франческе Бессингтон, привлекательной вдове скромного достатка: «...Она не принадлежала к той банде извращенцев, которые возводят каменные сады на собственных душевных переживаниях, стаскивая в целые кучи все свои жестокие печали и никому ненужные невзгоды, которые они только смогли обнаружить поблизости...»; тем самым она не похожа на излюбленные объекты ненависти Саки, — на типичных добряков. Тогда, вероятно, она должна быть одной из тех героинь, к которым так благоволит писатель? Отнюдь нет. «Если бы в самый неожиданный момент Франческу попросили описать собственную душу, она скорее всего дала бы описание своей гостиной». Она очень сильно связана со своими социальными благами, — в частности, со своим любимым домом в Ист-Энде, который окончательно опустеет, как только ее племянница Эмелин выйдет замуж. Впрочем, Франческа надеется на то, что Эмилин выйдет замуж за ее сына Комаса — «невыносимого Бессингтона», — с тем чтобы они смогли жить вместе в одном доме. Но она допускает ошибку, отправив Комасу письмо, в котором просит сына быть особенно любезным с младшим братом Эмилин, — новичком, только что появившимся в той же школе, в которой учится Комас. Тем самым у Комаса появляется первая возможность избить мальчика, ставя крест на надеждах матери.
Два года спустя, став молодым человеком, ведущим светский образ жизни, Комас решает отказаться от судьбы полезного члена общества. Когда его дядя находит ему место секретаря при губернаторе в Вест-Индии, Комас уговаривает своего друга написать сатирическую статью о своем будущем работодателе, которую подписывает собственным именем; предложение о работе было тотчас отозвано.
И так далее; Комас остается человеком остроумным, извращенным, не лишенным ума, безнравственным, декоративным и решительно бесполезным. В него влюбляется богатая и довольно привлекательная девушка по имени Илейн; Комас же прилагает все усилия для того, чтобы вызвать в ней отвращение к себе, так что в результате девушка выходит замуж за другого человека. В конце концов, Комас был вынужден найти для себя работу в Западной Африке. Она тяготит его и вскоре вызывает в нем полное отвращение. К концу книги его посещает предчувствие скорой смерти. Последний раз он появляется в сцене, описывающей то, как герой сидит на темном склоне африканского холма, наблюдая за муравьиными движениями негритянских рабочих. «В его глазах присутствовало нечто совершенно тривиальное, полностью лишенное интереса к чему бы то ни было, но одновременно этот взгляд обладал единственной реальностью, серьезностью и непримиримостью». Вслед за тем Франческа получает телеграмму, в которой сообщается о смерти ее сына от малярии.
Саки последовательно развил те ценности, которые он отстаивал в своих ранних рассказах, и пришел к выводу, что они являются недостижимыми. Писатель оказался достаточно честным для того, чтобы посмотреть в глаза действительности. Но этот взгляд оставил его интеллектуальным и моральным банкротом.
Вопрос состоит в том, смог бы он выбраться из того тупика, в который сам же и попал? Ответ не менее очевиден: по всей вероятности, нет. Во всяком случае, надежды на правильное решение он связывал с войной. Если бы писателю удалось выжить на фронте, то вполне реальным выходом из сложившейся проблемы могло бы стать заветное хозяйство где-нибудь в Сибири: это явилось бы для него отказом от общества, возвратом к простоте природы... Но в «Бессингтоне» присутствует эпизод, который предлагает нам совершенно иной ответ на поставленный вопрос. Оказавшись в сельской местности, Илейн встречает человека, с которым некогда была знакома, — бывшего путешественника, ныне отошедшего от дел и ведущего хозяйство на небольшой ферме, — человека, описывающего жизнь наподобие «старых хроник средневековой Европы, во времена, когда на земле царило некое подобие управляемой анархии». Похоже на то, как если бы Саки хотел сформулировать в его словах свои основополагающие ценности. «Сидя вместе с ним в небольшом загоне, обильно поросшем тучным сорняком и дикими травами, закрытом тенью обветшалого сарая, потрепанного непогодой, и выслушивая хронику славных событий, отчасти выдуманных, отчасти реальных, она с трудом могла поверить, что лишь в нескольких милях отсюда в одном из садов в полном разгаре шла очередная вечеринка...» Ферма показалась ей «волшебным городом», и она призналась ее хозяину, что ему можно позавидовать. «Позавидовать?» — ответил он, и рассказал ей однажды прочитанную им историю о хромом журавле, жившем в парке: «Одно я запомню на всю жизнь: «Он был больной, а потому ручной»». Манро полностью осознал призыв Руссо «вернуться к природе», но дело в том, что у него просто не было лучшего ответа.
