Михаил Салтыков-Щедрин - Статьи. Журнальная полемика
А. А. Соколова и С. Егорова «Новгородцы в Ревеле», поставленной на Александринской сцене 24 октября 1862 г.
Стр. 164…наслаждаться… «Ермаком Тимофеевичем»… — Трескучая драма Н. А. Полевого «Ермак Тимофеевич, или Волга и Сибирь», прославляющая колонизаторскую политику царизма, была поставлена в Александринском театре в 1845 г., а 16 октября 1862 г. ее возобновили вслед за другими верноподданническими пьесами николаевской поры.
Рефютация (от франц. rèfutation) — опровержение.
Стр. 165…Вертяев… всенародно вертит в руках свою фуражку… — Фуражка в 40—60-х годах была признаком демократичности. Некрасов писал о П. В. Анненкове: «За то, что ходит он в фуражке/ И крепко бьет себя по ляжке, /В нем наш Тургенев все замашки/ Социалиста отыскал».
Стр. 167. Вертяев скрывается в Гейдельберге… готовит России, в лице своем, чернорабочего… и с чувством говорит о Гейдельберге, потому что в нем есть довольно много хороших людей. — После того как из-за студенческих «беспорядков» осени 1861 г. правительство закрыло Петербургский университет, усилилась тяга русской молодежи к западноевропейским университетам, особенно к Гейдельбергскому, старейшему в Германии, славившемуся тогда блестящим составом профессуры. В Гейдельберге находилось немало русских, которые еще на родине принимали участие в студенческих кружках и революционных конспирациях. На их специфическом языке слова «чернорабочий», «хорошие люди» обозначали тех, кто посвятил себя общественно полезной деятельности. Тургенев в «Отцах и детях» иронизировал над русскими «нигилистами» из Гейдельберга; Устрялов пробовал за них заступиться, но, как показывает Салтыков, лишь компрометировал тему поверхностным подходом к ней.
Колер (от франц. colère) — гнев.
«Не хочу учиться, хочу жениться!» — слова Митрофана из «Недоросля» Фонвизина.
Стр. 168…принимает Базарова за что-то серьезное, тогда как серьезного в нем нет ровно ничего. — Оценки, данные здесь и далее Базарову, отражают тогдашнее отношение к тургеневскому герою всей группы журнала «Современник». Роман о «нигилисте», то есть, по расшифровке самого Тургенева, о революционере, появился, когда классовая борьба в стране достигла большой остроты и переросла в революционную ситуацию. Такой роман поэтому не мог остаться для читателей тех лет в пределах только литературно-эстетического восприятия. Русское общество глубоко переживало предвестья революции. В свете отношения к революции и в перспективе ее оценивались все явления общественной жизни.
Тургенев не верил в тогдашнюю готовность русского народа и общества к радикальной смене порядка вещей, и Базаров был для него трагической фигурой революционера без революции. В своем герое писатель персонифицировал новую силу русской жизни: она уже связана с народом, демократией, но осуждена в данной общественной и исторической ситуации на бездействие, стоит лишь «в преддверии будущего», виды которого неясны, обречена поэтому не только на «бесплодие», но и на гибель, и, в конечном счете, исполнена социально-исторического и философского скептицизма.
Напротив, русская революционная демократия в то время страстно ждала всеобщего крестьянского восстания и была глубоко враждебна всему, что внушало неверие в дело революции.
«Революционеры 1861 г.» (Ленин), чьи отзывы об «Отцах и детях» широко известны, принципиально расходились с Тургеневым в оценке исторического момента и его перспектив и были единодушны в своем тогдашнем неприятии Базарова. «Время, тип — все было выбрано неудачно»,[231] — писал Герцен. Вслед за Чернышевским, Антоновичем, Елисеевым, всей группой «Современника» Салтыков отказывал тогда Базарову в праве быть «действительным представителем нынешнего молодого поколения», видел в нем человека без подлинного дела, стремлений и надежд. Отсюда салтыковская характеристика «слоняющегося из угла в угол» «хвастунишки» и «болтунишки». Дополнительные жесткие акценты в эту резкую памфлетную характеристику привнесла острота полемики «Современника» с «Русским словом», в частности, с позицией Писарева, занятой по отношению к тургеневскому герою (статья «Базаров» в третьей книжке «Русского слова» за 1862 г. и др.). С Писаревым, как защитником Базарова, Салтыков расходился прежде всего в вопросах мировоззрения: естественнонаучный, механистический материализм Базарова был чужд Салтыкову. Разделяли их и вопросы тактики: научным занятиям Базарова — «лягушке», его культурничеству Салтыков противопоставлял необходимость борьбы, хотя бы и чисто идейной, за социально-политические цели.
Впоследствии, когда крах революционной ситуации обрек целые поколения русской демократии на трагедию исторического «без дела», Салтыков пересмотрел свой взгляд на «Отцов и детей» — взгляд, вызванный «истиной минуты» и заостренный журнальной полемикой. Салтыков высоко оценил роман Тургенева, писал о Базарове как об одном из «действительных носителей» «добрых чувств» и вместе с тем «подлинных мучеников той темной свиты призраков, которые противопоставляют добрым стремлениям свое бесконтрольное и угрюмое non possumus» (см. написанный Салтыковым некролог Тургенева; см. также в т. 6 по указателю имен).[232]
…сам г. Лонгинов затруднился бы написать ее библиографию. — Библиограф М. Н. Лонгинов сочинял скабрезные стихи, ходившие в списках, из-за чего и поставлен в связь с разговором об охотниках до клубнички.
Стр. 169…дать ему скрипку в руки и заставить наигрывать, в ночной тиши, хоть не «Ritter Togenburg», а какую-нибудь песню о сладостях труда или, пожалуй, хоть английскую песню «о рубашке». — Салтыков допускает двойную ошибку: Кирсанов-отец играет на виолончели, а не на скрипке, и «Ожидание» Шуберта, а не музыкальную пьесу «Рыцарь Тогенбург» на тему баллады Шиллера.
«Песня о рубашке» — политическое стихотворение Томаса Гуда: переведенное в 1861 г. поэтом-революционером М. Л. Михайловым, оно было очень популярно у русской демократической молодежи шестидесятых годов.
Стр. 171…подобно знаменитой Закхеевой смоковнице, поражено бесплодием… — Здесь контаминация двух разных евангельских тем: Иисус проклял смоковницу, не найдя на ней зрелых плодов, и она засохла; мытарь Закхей взобрался на смоковницу, чтобы лучше видеть приход Иисуса в Иерихон.
Стр. 171–172. Всем известно, что г. Самойлов — актер великий… как был бы хорош г. Самойлов в балете! — Салтыков критически относился к В. В. Самойлову как актеру внешнего перевоплощения, хотя и хвалил его в роли Архипа из драмы Островского «Грех да беда на кого не живет» (см. наст. том, стр. 182). Здесь же писатель, говоря об архаичности внешних приемов игры Самойлова, вспоминает о нем в роли Пузыречкина из давней мелодрамы К. Д. Ефимовича «Отставной театральный музыкант и княгиня», поставленной в Александринском театре 24 апреля 1846 г. Упоминая роль Кречинского в «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина, Салтыков имеет в виду, что Самойлов, ее первый исполнитель (премьера в Александринском театре — 7 мая 1856 г.), тщательно оттенял такую внешнюю черту характерности, как польский выговор своего героя.
За упреками, которые адресует актеру Салтыков, возможно, таится главный, не высказанный по цензурным причинам: он связан с тем, что, по некоторым свидетельствам, Самойлов играл Вертяева, загримировавшись под Герцена. Устрялов признавался потом, что облик Самойлова — Вертяева «представлял удивительное сходство с наружностью и чертами лица того знаменитого писателя, о котором в то время можно было говорить лишь втихомолку, — Герцена» (Ф. Устрялов. Воспоминания о русской сцене в шестидесятых годах. — «Исторический вестник», 1884, т. XVIII, ноябрь, стр. 372). Это не могло не возмутить Салтыкова и, очевидно, объясняет смысл его слов о том, что Самойлов «и Вертяева играет вяло, хотя и старается к чему-то приурочить его…».
Впоследствии отношение Салтыкова к Самойлову переменилось к лучшему. В статье 1868 г. о комедии И. В. Самарина «Перемелется — мука будет» Салтыков писал, что Самойлов — «один из тех немногих сценических деятелей, которые могут украсить любую сцену» (см. т. 9 наст. изд.).
Стр. 172–173…капельдинерская традиция… процветает… «Маркитантка», «Параша-сибирячка» и мн. др…они все вместе «Цырульника на Песках» написали? — Речь идет о репертуарной политике, осуществляемой членами театрально-литературного комитета. С их согласия на Александринскую сцену хлынул поток старых верноподданнических пьес времен николаевской реакции. Псевдоисторическая драма Н. В. Кукольника «Маркитантка» с сюжетом из Петровской эпохи, шедшая в 1854 г., возобновлена 31 октября 1862 г.; драма Н. А. Полевого «Параша-сибирячка», поставленная в 1840 г., возобновлена 14 ноября 1862 г. Заодно упомянут — как характерный для уровня требований и вкусов комитета — водевиль П. Г. Григорьева (2-го) «Цырульник на Песках и парикмахер с Невского проспекта», шедший в Александринском театре с 1846 г. и исполнявшийся в сезон 1862/63 г. Пески — район в Петербурге, прилегающий к Неве около Таврического сада и Смольного; в ту пору считался окраиной.
