Анатолий Баландин - Каменный пояс, 1983
— Садись, Максим Петрович! Садись и выкладывай, что и как тут у тебя? А чтобы ты не ходил вокруг да около, сразу скажу тебе, что вчерашняя ваша бомбежка переправы была эффективной, — подбодрил генерал Лунева.
Лунев рассказал все как было: и то, что он, соблюдая формальность, не разрешил Макарову осуществлять своего замысла; и то, что Макаров, уверенный в правильности своих действий, самовольно спикировал, как задумал; и о том, что он, Лунев, после первого вылета разрешил пикировать звеном. Говоря о Макарове и Лозовом, Лунев охарактеризовал их как достойных самой высокой похвалы.
— Я не сомневаюсь, Максим Петрович, в твоих людях. Да, формула боевого летчика сейчас слагается из сочетаний лучших его качеств и высокого понимания нашей общей цели — заслонить Родину от фашистов. Инициативу и настойчивость капитана Макарова одобряю. Но вот что я хотел уточнить: по вчерашним переправам мы собрали донесения от пехоты. И вот что характерно. Во всех трех случаях удар нанесен не только по переправе, но и по противоположному берегу, а на наш берег не упало ни одной бомбы. Что это — совпадение случайностей или результат преднамеренности?
— Это расчет Макарова, товарищ генерал. В своем донесении на ваше имя я указал о нем.
— Хорошо! Донесение я заберу с собой. А Макаров и его люди, думаю, достойны боевых наград.
— Я тоже так считаю, товарищ генерал. Достойны.
— Тогда распорядись, чтобы не тянули с оформлением документов.
Лунев вдруг поднялся на ноги, озабоченно прислушался.
— Идут!
С запада нарастал ровный гул моторов. Наконец появились и сами самолеты. Возвращение самолетов в полном составе всегда доставляло радость всем оставшимся на земле и приводило в уныние, когда в строю оставалось незанятое место.
— Кто? Откуда? — спросил Мерцалов, тоже довольный возвращением всего звена.
— Макаров, товарищ генерал, — с переправы на Скулянах.
— Жаль, не могу с ним поговорить. Пора возвращаться, — вставая с земли, проговорил генерал. — Еще одно дело, Максим Петрович. Для разведывательных полетов в тыл противника мне нужен от тебя надежный экипаж АР-2. Подбери, отдай приказом. Без моего указания, кроме как в разведку, самолет никуда не посылай. Вылет может быть завтра. Самолет соответственно подготовить. Обратить внимание на состояние вооружения и фотоаппаратуры. Вот и все. Макарову и его орлам передай мою благодарность.
— Вопрос можно, товарищ генерал?
— Слушаю.
— Прошу разрешить мне вылет на переправу и самому испытать вариант Макарова.
Мерцалов остановился, обернулся в сторону посадочного поля, где Макаров, выравнивая самолет, готовил его к приземлению. С профессиональным, никогда не угасающим у летчика интересом, Мерцалов проследил за посадкой и только потом ответил Луневу.
— Не старайся казаться наивным, Максим Петрович. Будто ты не летаешь и без моего разрешения, когда это кажется тебе необходимым. Я тебя понимаю. Но злоупотреблять моим доверием не советую. Твои полеты не меньше будут нужны и после войны. Ну, а вылет разрешаю. Просьба убедительная. Потом доложишь.
Поурчав запущенным мотором, Мерцалов с места бросил свой У-2 вразбег и на взлет. На бреющем полете самолетик быстро скрылся из виду.
С докладом о выполнении задания Макаров явился на КП, когда Лунев знакомил Вороненко и Овсия с содержанием своего разговора с командующим. Лунев выслушал Макарова, поинтересовался некоторыми деталями полета и, наконец, спросил: кого он из своей эскадрильи может рекомендовать в разведку для штаба армии, повторил требования командующего. Думали и говорили недолго. Выбор пал на экипаж командира звена Когтева, не раз уже бывавшего в тылу противника.
Итак, экипаж в составе его командира Когтева, штурмана Заблоцкого и стрелка-радиста Бравкова становился разведчиком. В каждом полете экипажу предстояло рассчитывать только на себя. В таких случаях все удваивалось в своем значении: и внимание, и воля, и выдержка. Но благополучие полета, в конце концов, могло зависеть от многих других факторов.
Самолет осмотрен, подготовлен, напутственный разговор командира полка с экипажем состоялся.
— Вот так, друзья-помощнички. Теперь дело за нами, — проговорил Когтев, когда они вышли из землянки КП.
— Уточняю, товарищ командир, — всех вместе и каждого в отдельности, — первым отозвался Бравков.
— Правильно! — согласился Когтев. — А что штурман наш скажет?
— Будем надеяться… — неопределенно начал Заблоцкий.
— Сказал утопающий и пошел ко дну, — гыгыкнул Бравков, перебивая его.
— Ты будешь когда-нибудь серьезным человеком, Бравков? — не принял шутки Заблоцкий.
— Какая может быть серьезность, Миша, когда брюхо шамовки требует, а там уже ужин готов и кружечка холодненького дожидается. Нет, до ужина серьезнеть я не согласен.
Время действительно подходило к ужину, и они свернули к столовой.
Разговор между командиром и штурманом не клеился. Вроде обидевшись на что-то, штурман угрюмо отмалчивался, как ни старался Когтев разговорить его. Когда смолк и сам Когтев, Бравков вдруг нараспев заговорил:
— Последний нынешний денечек летали с вами мы в строю, а завтра рано чуть светочек пойдем в разведочку свою.
Откуда было знать Бравкову, что этим он вторгся в тайные размышления Заблоцкого о том, как легко и просто было летать в строю и как сложно будет все делать и за все отвечать самому. Угнетала его мысль и о том, что одному самолету вдали от линии фронта не выдержать единоборства с истребителями.
— Угомонись, Бравков, — проворчал Когтев.
Бравков сорвался с места и побежал к предлесной полосе разнотравья, усеянной цветами.
— В чем дело, Михаил? Что за настроение? — спросил Когтев Заблоцкого. — Ты вот что. Если не готов или не уверен в себе, скажи, я попрошу комэска заменить тебя.
— Как то есть заменить? Ты что, командир? У меня и в мыслях не было…
— Но с таким настроением нельзя идти в разведку.
— Все будет в порядке, командир.
В полупустой столовой стояла тишина. Ужин еще не подавали. Опередивший командира и штурмана Бравков с букетом цветов за спиной демонстративно оттирал от официантки Сопи техника из первой эскадрильи.
— Андрюха, никаких шуры-муры! А ты, Сонечка? Я кто или никто?
— Кто, кто, Ванечка, — мило улыбаясь, быстро проговорила Соня.
— Слышали, сударь? А теперь займите место согласно вашему званию. Вам подадут, — тоном хозяина распорядился Бравков. Отдавая в руки Сони цветы, он запел:
Если в сердце сомненье вкрадется,
Что красавица мне не верна,
В наказанье весь мир содрогнется,
Ужаснется и сам сатана!
— Спасибо, Ваня, — пролепетала Соня, зарываясь зардевшимся лицом в цветы.
— Не стоит благодарностей, крошка. Моя оранжерея всегда к вашим услугам. Прикажите — и у вас будет ковер из душистых цветов, — рассыпался Бравков в надежде на успех своей затеи. Затем он взял Соню под локоток, отвел в сторону, что-то объясняя ей. Соня пожимала плечами, кивала головой и, наконец, улыбнувшись, убежала на кухню.
Бравков подошел к столу, за которым сидели Когтев и Заблоцкий.
— Вы не будете возражать, синьоры, если в этот знаменательный, я бы сказал, исторический для нас день мы отужинаем за одним столом? Кстати, заказ уже сделан.
— Садись, садись, не балабонь, — Заблоцкий подвинул Бравкову стул.
Подошла Соня, переставила с подноса на стол ужин и три кружки вина.
— Если меня станут гнать отсюда, заступись, командир. Разведчики должны сидеть за одним столом, а не где попало. Ну и в крайнем случае скажи, что я — «ШП», — тихонько произнес Бравков последние слова.
— Чего, чего? — спросил Заблоцкий.
— «ШП», говорю, — тихо повторил Бравков. — Теперь уж я могу сказать вам. А то завтра убьют, вы так и не будете знать, кто был ваш Иван.
— Ну и что же твое «ШП» означает? — опять спросил Заблоцкий.
— Тише ты, — с опаской огляделся Бравков вокруг и замолчал.
— Ну? — не унимался Заблоцкий, обуреваемый любопытством.
— Что ну? — спросил Бравков, будто и не было никакого разговора.
— Говоришь, что можно сказать нам, а сам молчишь. Про «ШП».
— Сказать-то сказал, Миша, а все-таки оно… понимаешь?.. А, ладно! — решил Бравков. Он склонился над столом и поманил пальцем к себе Заблоцкого.
Тот пригнулся к нему. Бравков приставил руку ребром к губам, приглушенным голосом проговорил:
— «ШП» — это значит «швой парень».
Сконфуженный Заблоцкий неодобрительно посматривал на трясущегося от смеха Когтева.
— Стоп, Миша, подожди, — опередил Бравков Заблоцкого, готового приложиться к кружке. — Давайте, братцы, за нашу удачу в разведке и в память тех, кого уже нет с нами!
