Анатолий Баландин - Каменный пояс, 1983
— Так они уже переправились, — говорит Когтев.
— Вовремя, значит, мы их долбанули, — радостно констатирует Бравков.
В каждом вопросе, в каждом ответе слышалась нескрываемая удовлетворенность результатами совершенного дела. Переправа разбита, потерь нет. Все живы! И как же, черт возьми, им всем было весело! Всем хотелось говорить, кричать! Все равно что, но говорить, кричать, смеяться.
На стоянке, куда они подрулили с посадочной полосы, их встретил командир полка. Макаров привычным движением снял парашют и бегом устремился к командиру с докладом.
— Так! — произнес Лунев, выслушав доклад Макарова. — Сияющие лица ваших экипажей не оставляют у меня сомнений в правильности моей догадки о том, что самодеятельность в воздухе продолжается. Значит, спикировали, как было задумано?
— Так точно, товарищ командир! Спикировали звеном.
— С какой высоты, под каким углом?
— Тысяча восемьсот метров, с углом шестьдесят-шестьдесят пять градусов.
— Выход из пикирования?
— На выходе было семьсот метров.
— А какова посадка машины при выходе?
— Около двухсот метров.
— Значит, горизонтально встали на высоте пятисот метров?
— Да, но к этому времени мы были уже на своей территории, и зенитный огонь немцев нам не угрожал.
— А появись истребители?
— Уходили бы на бреющем полете. Они этой высоты не терпят, тек более на нашей территории.
— А строй как держался?
— Когтев держался молодцом. Пряхин немного оторвался, но пристроился быстрее, чем это можно сделать при одиночном пикировании. Мы ведь из пике выходили с разворотом, а в этом случае удержать дистанцию ведомым нелегко.
— Ну ладно! Так тому и быть, — подумав, заключил Лунев. — Теперь, пожалуй, проще будет говорить с командующим. Думаю, что твоя, считай, наша «самодеятельность» должна его заинтересовать. — Да, а как Лозовой, готов к такому вылету?
— Готов, товарищ командир.
— Ну что ж, дерзайте. Только не зарывайтесь. Особенно не доверяйтесь госпоже фортуне. Она — дама изменчивая.
В тот день тремя вылетами было уничтожено три переправы. Экипажи Макарова и Лозового переключались на бомбежку танковых колонн и мест скопления войск противника.
VА в штабе армии в это время на все лады склонялась фамилия Лунева. Оптимисты, в искреннем стремлении понять Лунева, принялись за поиски теоретических доказательств его решения. Открыто, по-хорошему завидовали Луневу и его летчикам командиры из молодых, считавшие себя обиженными судьбой, бросившей их на штабные стулья в прокуренных кабинетах. Но первыми взбудоражились, заговорили, замахали руками противники, не вдаваясь в рассуждения о существе дела. У них на все случаи была своя логика, подкрепленная аргументами: «Не положено», Не приказано». Особенно рьяным противником показал себя подполковник Петраков, осуществлявший координацию взаимодействий авиации и наземных войск.
В то время, когда звено Макарова пикировало на переправу, Петраков находился в расположении той пехотной дивизии, на участке которой и была переправа. Петраков видел, как летчики, не нарушая строя самолетов, разом свалили их в пике.
— Что делают, прохвосты! — возмутился он.
— А что, здорово! Такая сила как трахнет! — заметил малосведущий в делах авиации лейтенант, сопровождавший Петракова по участку.
— Не воюют, а лихачеством развлекаются, — вынес окончательный приговор Петраков, не обратив внимания на восторженное замечание лейтенанта. Все, за чем Петраков приехал в дивизию, перестало его интересовать. Громовой взрыв на месте переправы будто подтолкнул Петракова, и он заторопился в штаб, чтобы первым доложить командующему об из ряда вон выходящем случае. Он подгонял шофера скрипящей всеми суставами «эмки», не переставал думать: «До чего распустились! Что захотят, то и вытворяют. А может, указания какие-то есть? Да нет, я бы знал. Самовольничают, конечно. И ведущим, наверное, был сам Лунев. Иначе кто бы другой мог осмелиться».
Командующего Петраков на месте не застал. Он тоже целыми днями пропадал то в авиаполках, то у наземников, то в штабе фронта. Появился он во второй половине дня. Предупредив адъютанта, что будет занят, Мерцалов уселся за изучение сводки боевых действий авиации на всем Юго-Западном фронте за вчерашний день. Положение рисовалось не из легких. Полки бомбардировщиков и истребителей редели, теряли боеспособность. Превосходство в воздухе оставалось на стороне врага.
Как ни торопился Петраков, первым доложить командующему о случившемся, он опоздал. Его опередил командир дивизии генерал Сухотин, связавшийся с Мерцаловым по телефону, В пределах допустимого по телефону разговора Сухотин выразил признательность за выручку дивизии. И уже на иносказательном языке добавил:
— Посланные вами три корзины огурцов получили полным весом. Огурцы подоспели вовремя и оказались в середине стола.
— Очень рад, что овощи пришлись вам по вкусу, — улыбаясь наивности шифра, отозвался Мерцалов…
В приемной послышались приглушенные голоса. Вслед за чтим в кабинет вошел адъютант, доложил:
— К вам подполковник Петраков, товарищ генерал.
Погруженный в мысли о сводке, Мерцалов вопросительно посмотрел на адъютанта.
— Говорят, срочное что-то, — пожал тот плечами.
— Пусть войдет, — разрешил генерал.
Адъютант вышел. В дверь просунулась голова Петракова.
— Разрешите, товарищ командующий?
— Входите. Что у вас?
— Считаю своим долгом, товарищ командующий, доложить, что в дни, когда Родина переживает…
— Короче, товарищ подполковник.
— Будучи сегодня в дивизии генерала товарища Сухотина, я лично видел нетерпимое лихачество летчиков полка Лунева. Они, товарищ командующий, пикировали на переправу не по одному, как положено, а всем звеном. Явное превышение своих прав Луневым.
Мерцалов был озадачен. Лунева он знал, верил в него и был убежден, что тот не допустит необдуманного шага. Но он не мог отмахнуться и от сообщения Петракова. Сам факт пикирования звеном не вызывал у него удивления и в то же время заставлял думать: почему это произошло неожиданно, без его ведома?
— Лейчук! — позвал Мерцалов адъютанта, отпустив Петракова.
— Слушаю вас, товарищ генерал!
— Ко мне капитана Торгачева. Минут через десять пригласи начальника штаба. А завтра к девяти ноль-ноль приготовить У-2. Все!
— Товарищ генерал-майор, капитан Торгачев явился по вашему приказанию!
— Вы направляетесь, товарищ капитан, в дивизию генерала Сухотина. Ваша задача: как можно больше собрать сведений о сегодняшней бомбежке на их участке. По возможности лично обследовать, хотя бы визуально, оба берега реки и определить степень поражения самолетами, доложить мне.
VIЛунев только поздно вечером смог связаться по телефону с командующим.
— А, девятый, — узнав Лунева, заговорил Мерцалов. — Ты что же там переполох устраиваешь, людей возмущаешь?
— Не понял, товарищ четвертый.
— Ах, не понял? Жалуются тут на тебя. Говорят, не по правилам воюешь.
— Так вот я и хотел доложить…
— Опоздал, брат! Уже доложили. Но об этом завтра.
— Я долго добивался связи…
— Завтра буду у вас. А сейчас извиняй, не могу. Все!
Лунев в раздумье положил трубку. Разговора, на который он настроился, не получилось. Отношение командующего к совершившемуся факту осталось неизвестным. Напрашивался вопрос, что делать завтра до прибытия командующего? Продолжать начатое дело или отказаться от него? Убедив себя, что утро вечера мудренее, Лунев уселся за составление донесения на имя командующего. Надо было обосновать преимущество, возможность и необходимость применения массированного пикирования вместо одиночного.
Утром Луневу доложили, что из штаба армии в полк вылетел командующий. Когда время полета подходило к концу, из КП вышли Лунев, Овсий и Вороненко. Не делая обычного круга над аэродромом, Мерцалов, как летел, так прямо с ходу пошел на посадку. Как на автомобиле, он лихо подкатил к самому КП, резко развернулся на сто восемьдесят градусов и выключил мотор. Молодцевато выбрался из кабины, спрыгнул с крыла самолета на землю, не застегивая распахнутой летной куртки, без фуражки, остававшейся в кабине, пошел навстречу спешившему к нему Луневу.
— Подожди, майор, — остановил он Лунева, сделавшего попытку доложить по форме. — У нас не так много времени и не будем его терять.
Он обменялся со всеми рукопожатием, отпустил Овсия и Вороненко заниматься своими делами, а сам с Луневым пошел к примеченному им крохотному островку зелени среди пожухлого разнотравья. Генерал первым опустился на зеленую травку, еще хранившую запах утренней свежести.
