Саша Черный - Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3
Голос из-под кровати. Зачем же врут? Самолично можете убедиться.
Человек. Фантазия!
Голос. Какой несуразный человек! Вылезать, что ли?
Человек. Нет, ты постой, а может, ты мазурик?
Голос. Балда! Станет мазурик голос подавать.
Человек. Правильно. Ну, показывайся — никогда черта не видел.
Вылезает фигура в смокинге. Красный галстук, рыжая борода.
(Гусиным басом.)
— Имею честь! Мефистофель. Лучшие рекомендации…
Человек. Не надо. Хвост покажите на всякий случай.
Мефистофель. Помилуйте! Теперь не модно-с. Метрику, если желаете?
Человек. Эфиоп! Дворник я тебе, что ли? Так верю. Ну, садись и слушай.
Мефистофель. Есть.
Человек. Жить скучно…
Мефистофель. Скажите!
Человек. Обалдел, ничего не понимаю.
Мефистофель. Какую газету читаете?
Человек. Хозяйскую — «Голос из бочки».
Мефистофель. Серьезная газета. Книжками занимаетесь?
Человек. Читал Каменского. Обстоятельный писатель: кто, когда, с кем и где — все до тонкости. Однако раздражительно. В чувство придешь, а денег ни копейки.
Мефистофель. Пьете?
Человек. Какой вы черт, если вы все спрашиваете? Как сыщик! Говорю — скучно. В Думе был — скучно. В зверинце — тоже. При всем том никакого миросозерцания…
Мефистофель (подумав). Гм… Ну, так вот что: вы славы желаете?
Человек. Могу.
Мефистофель. И денег?
Человек. Ах, черт! Институтка… А еще с тебя господин Гёте писал.
Мефистофель. Ну вас! Женщин тоже?
Человек. Которые полные — обожаю.
Мефистофель. Bien[4]. Так вы будете (вращает белками): Рукавишниковым! Раз.
Человек Ах!
Мефистофель. Министром финансов. Два. И Дмитрием Цензором!!! Три!
Человек не выдерживает и падает в обморок.
Канарейка. Пи-пи-пи-пи! Цыц. Цыц-пыц. Цыц-пыц. Пик-пик-пик. Ти-вить.
Человек (приходит в себя, слабо). Запикала. Погоди радоваться-то. (К Мефистофелю, истомно.) Повторите.
Мефистофель (властно). Стоп. Становись в позу. Репетиция мертвая. Глаза зажмурь. Побледней. Еще. Еще. Так. Под мертвеца играешь, чучело? Не дыши. Голос мокро-простуженный. Жестов — ни Боже мой. Готово. (Грозно.) Втирай очки!
Человек. Буль-буль-буль-буль…
Мефистофель (рычит). Втирай очки, отцу твоему вилка в глаз!
Человек (жалобно). Я втираю…
(чревовещает)
Люблю
Виноградную гроздь
Очень. Вобью
Деревянный гвоздь…
Вобью? Ну да. Вобью.
Сбился, (к Мефистофелю) Куда вбивать-то?
Мефистофель. Цапля! По интуиции вбивай. Что ты меня спрашиваешь?
Человек (обрадовался). В читателя.
Брык. Все можно.
Что здраво. Что ложно.
Брык. Бя. Чик. Тля.
Я? Я! Я. Я.
Канарейка (подхватывает). Си-си-си-си. Пиль-пиль-пиль. Comme çа?[5]
Мефистофель. Не мешай, дура. Видишь — человек делом занимается. (Плюет на человека.) Очнись. Здорово! У тебя, брат, талант. Ну, теперь под министра. Действуй. Тут учить нечему.
Человек (скоропалительно). Господин Мендельсон, одолжите деньжонок.
Мефистофель. Брысь.
Человек. Ах, господин Мендельсон, уверяю вас, вы не будете в убытке.
Мефистофель. Обеспечение?
Человек (барабанит). Железные дороги, леса, конские заводы, небо, вода и воздух, Государственный совет, добрые намерения и колонии малолетних преступников… (Увлекается.) Господин, пожалуйста, у нас покупали… Господин…
Мефистофель. Стоп. Теперь под Цензора. Я дама. Делай умные глаза. Самые умные. Еще. Еще. Так. Голову назад. Возьмись за стул. Пошел.
Человек (центростремительно). Пупочка! Смарагд! Позвольте вам понравиться!
Мефистофель. «Нельзя ли от вас избавиться?»
Человек. Никак невозможно, потому я — Дмитрий Цензор.
(Смертельным голосом.) Цензор! Тот самый, который страдал за народ. В «Старом гетто». Я надушу тебя опопонаксом, я задушу тебя рифмами, лирическими, патетическими, вулканическими, меланхолическими… (Лезет целоваться.)
Мефистофель. Ради Бога!
Человек (вынимает из кармана). Вот:
Я наполню воздух раскатами
Беспардонно-трескучих созвучий!
Синий вечер алеет заплатами,
И сгущается холод колючий.
Мы уйдем в дешевые дали,
Я тебя безжалостно брошу!
Разобью пустые скрижали,
Прокляну безумную ношу,
И…
Мефистофель. Много осталось?
Человек. Строк двадцать.
Мефистофель. Не надо. Вперед знаю. Приди в себя!.. Теперь прощай и слушай: я черт добросовестный. Попробуй. Если понравится — заключим условия у нотариуса. Нет — твое дело.
Человек. А куда ты подлинники денешь?
Мефистофель. Пересыплю нафталином и в сундук. Мир не заметит. Засим — честь имею! (Лезет под кровать и исчезает.)
Пауза
Тумба в капоте (заглядывая в дверь). Иван Петрович! В последний раз спрашиваю, когда вы за комнату заплатите?
Человек (в трансе). Брык! Буль, буль, буль… Брык.
Тумба. Божественно! Изумительно! Браво, бис! Бис, браво. (Кричит.) Собинов, браво! (Пауза.) А как же деньги-то?
Человек (другим голосом). Госпожа хозяйка, одолжите деньжонок… Железные дороги, ветряные мельницы, поля, леса и конские заводы…
Тумба. Ах, ах! Что же ты до сих пор молчал? Сейчас, Ваше пр-во, не извольте волноваться…
Человек (скрежещет). Благодарю! Волшебница… Позвольте объять необъятное… (Обнимает ее.) Ах, и что я с тобой только разделаю! Не пощажу!!! Выпью. (Устало.) Позвольте прочесть одно лирическое. (Лезет в карман.)
Тумба. Ах, ах, ах, ах! Цензор! (Вонзается в него.)
Канарейка. Цыц. Чик-пик, чик-пик, чик-пик. C’est çа…[6]
Крышка.
<1908>
АУТОДАФЕ*
Claude Monet уничтожил целую группу картин, над которыми он работал три года.
Собираясь выставить их на суд публики, Моне подверг их собственному строгому суду и нашел их ниже своего искусства.
(Хроника)Пример подействовал. Первым решился Бальмонт. Поэт-бабочка глубоко заглянул в себя, ужаснулся и выбрал из 24 томов 16 стихотворений. Остальное сжег. Горели и корчились «Кипящие здания», «Литургия уродства», «Ко-фейные сказки», «Жар-Птица», переводы из Шелли и пр.
Плакал так, что чуть не залил огня — потом успокоился и через Ремизова поступил в Крестьянский банк на тридцать рублей.
Брюсов долго не решался. Перечитывал еще и еще свои «Chefs d’oeuvre’ы», но с каждым разом становился мрачнее. Наконец, сжег. 10 стихотворений все-таки оставил. А. Белый, как человек практичный, продал бумагу на вес.
Вырученные деньги пожертвовал на основание «сумасшедшего дома имени Андрея Белого».
Блок оставил стихотворений тридцать.
Кузмин сжег все и поступил в мужской монастырь.
Особенно ревел Рукавишников. Он был прилежен, как немец, плодовит, как кролик, самоуверен, как бык…
Но совесть вопияла громко и настойчиво. Стихи горели хорошо — потому что были деревянные. Когда остался один пепел, поэт сжег самого себя. Он знал, что не писать он уже не может.
Сологуб сжег «Навьи чары» и сказал: «Пока довольно!»
Куприн бросил в огонь «Морскую болезнь» и два ненапечатанных рассказа. Хотел жечь дальше, но его охватила такая лень, что он махнул рукой и поехал в «Капернаум».
Городецкий соригинальничал — утопил свои стихи в Фонтанке, а сам открыл табачный магазин.
Арцыбашев сжег «Санина» (все издания) и, чтобы быть последовательным, отрубил себе правую руку. Причем оказалось, что кровь у него холодная и черного цвета.
Жгли все — большие и малые, старые и молодые, в радостном просветлении и любви к человечеству.
Как ни странно — эпидемия не захватила только художников. Они собрали экстренный совет и большинством голосов решили, что Claude Monet несомненно сошел с ума и потому его пример ни для кого не обязателен.
