Владимир Набоков - Комментарий к роману "Евгений Онегин"
9—10, 12 См. коммент. к гл. 6, XL, 14.
9—11 Описывая забытую придорожную могилу Ленского в русской Аркадии, Пушкин передает упадок и забвение двумя замечательными анжамбеманами:
Но ныне… памятник унылый
Забыт. К нему привычный след
Заглох. Венка на ветви нет…
Переводчик от всей души желал бы в точности сохранить этот покрой и аллитерации (протяжное ны, ритмичность повтора двух односложных слов на з), но ему приходится довольствоваться следующим:
but now… the drear memorial is
forgot. The wonted trail to it,
weed-choked. No wreath is on the bough.
Заглох точнейшим образом переводится как «weed-choked»[747], но, строго говоря, в этом заглох не появляется никакого русского эквивалента английскому «weed»[748]. Это не имело бы особого значения, если бы не одно удивительное обстоятельство, напрямую связанное с английским «weed». Я сильно сомневаюсь, что в те годы, когда писались эти строки (с осени 1827 г. по 19 февраля 1828 г.), Пушкин настолько овладел английским, что смог не только прочесть английскую поэму длиною более чем в две тысячи строк, но и уловить все изящество ее ритма. Как бы там ни было, факт остается фактом — гл. 7, VII, 9—11 ЕО обнаруживает разительное сходство, как настроения, так и музыкального настроя, с отрывком из «Белой оленихи из Рильстона» («The White Doe of Rylstone») Вордсворта (сочиненным в 1807–1808 гг., опубликованным в 1815 г.), песнь VII, стихи 1570–1571, 1575–1576:
Pools, terraces, and walks are sown
With weeds, the bowers are overthrown,
………………………………………………
The lordly Mansion of its pride
Is stripped, the ravage hath spread wide…
(Пруды, террасы и дорожки заполонили
Сорняки, беседки развалились
…………………………………………………
Господский замок своей славы
Лишился, опустошение повсюду…)
12 …под… — В издании 1837 г. ошибочно напечатано над.
Вариант
1—10 В черновике этой строфы (2368, л. 36, 37):
Кругом его цветет шиповник,
Минутный вестник теплых дней,
И вьется плюш, могил любовник;
Гремит и свищет соловей —
В тиши пустыни онемелой,
И говорят, над урной белой
Поутру свежий ветерок
Колеблет иногда венок
На ветвях сосен устарел<ых>,
На урне надпись говорит…
Согласно Цявловскному (ПСС 1936, т. I, с. 757), следующее четверостишие повторяется на одной и той же странице дважды (2368, л. 36, по Томашевскому, Акад. 1937, с. 417):
Кругом его цветет шиповник,
Минутных вестник теплых дней;
И вьется плюш, могил любовник,
И свищет ночью соловей.
А далее идут семь строк, написанных дактилическим и анапестическим гекзаметром с женскими нерифмованными окончаниями (1827){153}:
В роще карийской, любезной ловцам, таится пещера:
Стройные сосны кругом склонились ветвями, и тенью
Вход ее заслонили на воле бродящим в извивах
Плюшем, любовником скал и расселин. С камня на камень
Звонкой струится дугой, пещерное дно затопляя,
Резвый ручей. Он, пробив глубокое русло, виется
Вдаль по роще густой, веселя ее сладким журчаньем.
VIII
В черновике (2371, л. 4):
<Но> раз вечернею порою
Одна из дев сюда пришла.
Казалось — тяжкою тоскою
4 Она встревожена была —
Как бы волнуемая страхом,
Она в слезах пред милым прахом
Стояла, голову склонив —
8 И руки с трепетом сложив.
Но тут поспешными шагами
Ее настиг младой улан
Затянут — статен и румян,
12 Красуясь черными усами,
Нагнув широкие плеча,
И гордо шпорами звуча…
IX
В черновике (2371, л. 4):
Она на воина взглянула.
Горел досадой взор его,
И побледнела <и> вздохнула,
4 Но не сказала ничего —
И молча Ленского невеста
От сиротеющего места
8 С ним удалилась — и с тех пор
Уж не являлась из-за гор.
Так равнодушное забвенье
За гробом настигает нас.
12 Врагов, друзей, любовниц глас
Умолкнет — об одио<м> именье
Наследиик<ов> ревнивый хор
Заводит непристойный спор.
9—14 Следует отметить, что, опустив строфы VIII и IX, Пушкин перенес эти строки в XI, 9—14.
X
Мой бедный Ленский! изнывая,
Не долго плакала она.
Увы! невеста молодая
4 Своей печали неверна.
Другой увлек ее вниманье,
Другой успел ее страданье
Любовной лестью усыпить,
8 Улан умел ее пленить,
Улан любим ее душою…
И вот уж с ним пред алтарем
Она стыдливо под венцом
12 Стоит с поникшей головою,
С огнем в потупленных очах,
С улыбкой легкой на устах.
1—2 …изнывая, /Не долго плакала она. — Обычное для Пушкина построение фразы (вместо того чтобы сказать: «Она не изнывала и не плакала»).
5—8 [Улан] увлек… успел… умел… — Трудно с точностью передать в переводе эту аллитерированную череду русских глаголов. <…>
13—14 С огнем в потупленных очах, / С улыбкой легкой на устах. — Чудовищная сценка. Далеко же мы ушли от первоначального образа наивной Оленьки, безгрешной прелестницы, резвящейся с юным Владимиром средь древних дерев родового парка (гл. 2, XXI). Теперь в Ольге, странным образом изменившейся после того кошмарного бала, есть что-то от коварного бесенка. Что должна означать эта улыбка легкая? Откуда у девы такой огонь? Уж не предположить ли нам — а я считаю, что так и следует сделать, — что улану несладко придется с такою невестой — хитрой нимфой, опасной кокеткой, вроде той, каковою станет жена самого Пушкина пару лет спустя (1831–1837)?
Вот вам пример абсолютно ненаучного комментария.
XI
Мой бедный Ленский! за могилой
В пределах вечности глухой
Смутился ли, певец унылый,
4 Измены вестью роковой,
Или над Летой усыпленный
Поэт, бесчувствием блаженный,
Уж не смущается ничем,
8 И мир ему закрыт и нем?..
Так! равнодушное забвенье
За гробом ожидает нас.
Врагов, друзей, любовниц глас
12 Вдруг молкнет. Про одно именье
Наследников сердитый хор
Заводит непристойный спор.
2 …глухой — Этот эпитет можно понять двояко. Когда он относится к местности (глухой край, глухая сторона), то означает «дремучий», «унылый», «мрачный», «отдаленный» и т. п.
9—14 См. коммент. к IX, 9—14.
Вариант
9—14 В одном черновике читаем (2371, л. 4 об.):
По крайней мере из могилы
Не вышла в сей печальный день
Его ревнующая Тень,
И в поздний час, Гимену милый,
Не испугали молодых
Следы явлений гробовых.
XII
И скоро звонкий голос Оли
В семействе Лариных умолк.
Улан, своей невольник доли,
4 Был должен ехать с нею в полк.
Слезами горько обливаясь,
Старушка, с дочерью прощаясь,
Казалось, чуть жива была,
8 Но Таня плакать не могла;
Лишь смертной бледностью покрылось
Ее печальное лицо.
Когда все вышли на крыльцо,
12 И всё, прощаясь, суетилось
Вокруг кареты молодых,
Татьяна проводила их.
После предыдущих превосходных строф эта кажется весьма слабой. Как это часто случается у Пушкина, когда он обязан заботиться о сюжете и разворачивать события, которые не представляют для него особого интереса, торопливая немногословность его оборачивается набором разрозненных банальностей и простодушной нескладностью. Ни он и никто другой из его современников-романистов не овладел искусством «перехода», которое тремя десятилетиями позже предстояло отточить Флоберу.
