Константин Аксаков - Богатыри времен великого князя Владимира по русским песням
Тогда князь просит Илью, чтоб он заставил Соловья посвистать по-соловьиному. Илья исполняет просьбу князя; Соловей слушается Ильи, засвистал, забил в ладони, зашипел и заревел, тогда:
Темны лесы к земле преклонилися,
Мать-река Смородина со песком сомутилася.
Потряслись все палаты белокаменны,
Полетело из дымолок (_труб_) кирпичье заморское.
Полетели из оконниц стекла аглицкия,
Еще князь-от стоит да в худой душе (_чуть жив_).
Князь просит Илью унять Соловья-разбойника. Илья стал унимать его по-своему, схватил за черные кудри, ударил о землю, кинул вверх выше наугольной башни и хлопнул его напоследок о сырой камень. Так погиб Соловей-разбойник. Илью повели слуги под руки, посадили его _с краю стола и с краю скамьи_ (а не в большое место). Тогда сам Илья говорит: "Славный князь киевский и владимирский! дай мне оберучную чашу зелена вина в полтора ведра!" Несут чащу Илье; он берет одной рукой и выпивает одним духом. Ему кажется еще мало. "Дай, — говорит Илья, — еще чашу оберучную зелена вина в два ведра". Илья взял одной рукой чашу и выпил одним духом. Тут Илью _маленько ошабурило_, он хотел поладиться, поправиться и поломал дубовые скамьи и погнул железные сваи; а у князя было много гостей, бояре, купцы, богатыри. Илья Муромец поприжал их всех в большой угол. Князь говорит Илье: "Илья Муромец сын Иванович!
Помешал ты все места да ученыя,
Погнул ты у нас сваи да все железныя.
У меня промеж каждым богатырем
Были сваи железныя,
Чтоб они в пиру да напивалися,
Напивалися да не столкалися".
Князь, сверх того, просит Илью: "Изволь у нас попить, поесть, изволь у нашей милости воеводой жить". Но Илья отвечает:
Не хочу я у вас ни пить, ни есть,
Не хочу я у вас воеводой жить.
Он встал на ноги, он вынул шелковую плетку о семи хвостах с проволокой, он стал гостей поколачивать да поворачивать, бьет и сам приговаривает:
На приезде гостя не употчивали,
А на поездинах да не учествовала, -
Эта ваша мне честь не в честь.
Всех до единого избил Илья, не оставил никого на семена.
Еще царь-то в ту пору, да в то времечко
Собольей шубкой закинулся, -
Илья-то тут — и был, и нет, -
Нет ни вести, ни повести,
Ныне и до веку.
Из последних слов видно, что Илья скрылся куда-то, и тем оканчивается о нем песня, напоминающая своим окончанием сказание о Марке-кралевиче и Фридрихе Варбаруссе.
Кроме богатырей, о которых мы так подробно говорили, есть и другие богатыри того же Владимирова времени; о них говорится в "Сборнике" Кирши Данилова. Скажем и о них; но отдавать такой же подробный отчет об этих богатырях мы не считаем нужным, ибо особенности их не выдаются в тех, по крайней мере, песнях, которые дошли до нас; вероятно, все это нашли бы мы в тех песнях, которые нам неизвестны; намеки на другие песни или рассказы о богатырях встречаются и здесь. Из всех других песен "Сборника" К<ирши> Д<анилова> видно, как все витязи, все удалые молодцы съезжались со всех сторон "к городу Киеву, ко ласковому князю Владимиру", и не только витязи, но и бояре и купцы богатые, да и все, кого только манил Киев и князь его, Владимир Красное Солнышко.
К Владимиру едет богатый Дюк Степанович, в своем серебряном куяке и панцире, в золотой кольчуге, с своими стрелами драгоценными, из которых трем стрелам цены нет.
Потому тем стрелам цены не было:
Колоты они были из трость-дерева,
Строганы те стрелы во Новегороде,
Клеены оне клеем осетра рыбы,
Перены они перьецом сиза орла,
А сиза орла, орла орловича,
А того орла, птицы камския.
В ушах у каждой стрелы вставлено по драгоценному камню; подле ушей перевито аравийским золотом. Сам Дюк молод и красавец; все гости Владимира дивились, глядя на него, когда явился он среди них на пиру княженецком. В рассказе о Дюке Степановиче виден также намек: ибо Владимир, оскорбленный тем, что Дюк осудил его пировое угощенье, и приехав в его богатый дом с намерением (как можно догадываться) неприязненным, говорит Дюку:
Каково про тебя сказывали -
Таков ты и есть.
Ко Владимиру едет и Михаило-казарин, почти так же, как и Дюк, богато вооруженный:
А и едет ко городу Киеву.
Что ко ласкову князю Владимиру,
Чудотворцам в Киеве молитися
И Владимиру-князю поклонитися.
У Владимира на пиру сидит и Поток Михайло Иванович. Послал Потока Владимир настрелять ему гусей, белых лебедей, перелетных малых уточек. Поток не пьет ни пива, ни вина, молится богу и идет вон из гридни. Скоро садится Поток на доброго коня; только его и видели, как он за ворота выехал, а там
В чистом поле лишь дым столбом.
Исполнил Поток просьбу Владимира, настрелял птиц и хочет уже ехать от синего моря, — вдруг видит белую лебедь; она была через перо вся золотая, головка увита красным золотом и усажена скатным жемчугом. Взял Поток лук и стрелу, натянул лук,
Заскрипели полосы булатныя,
И завыли рога у туга лука.
И только что спустить было ему калену стрелу, как заговорила белая лебедь: "Не стреляй меня, Поток Михайло Иванович; я, может быть, пригожусь тебе". Лебедь вышла на берег и вдруг обернулась красной девицей. Поток воткнул в землю копье, взял за белые руки девицу, целует ее в уста. Красная девица согласилась выйти за него замуж, опять обернулась лебедью и полетела к Киеву. Поток, не мешкая, поскакал туда нее. Окончание этой песни напоминает известный рассказ из "Тысячи и одной ночи".
На богатырской скамье, в светлой гридне Владимира, сидит и Иван, гостинный сын, хотя он, кажется, и не богатырь; он добрый и простой малый. На пиру княженецком и Иван Годинович, также не называемый богатырем; его сватает Владимир на дочери Дмитрия, богатого гостя в Чернигове. На пиру у князя и Ставр-боярин. На пиру же сидят и Авдотья, жена Блудова (Блуда), и Авдотья, жена Чесова (Чеса). Сын первой Горден Блудович тоже не в числе богатырей, но, может быть, это только по ранней молодости, потому что Горден — могучий юноша. Он заступается за мать, оскорбленную на пиру Авдотьей, Чесовой женой, перебивает всех ее девять сыновей и потом женится на ее дочери, Авдотье Чесовнчне. В Киев приходят и богомольцы, сорок калик со каликою, на пути в Еру салим; это песня высокого достоинства и весьма замечательна. Наконец к Владимиру приезжает богатый гость, Соловей Вудимирович. Мы не говорим о нем, как и о других лицах Владимирова времени, подробно; задача нашей статьи: богатыри киязя Владимира, но не весь мир его. Со временем, может быть, мы скажем о всей этой праздничной эпохе, также и о последующих, как представляются они в наших песнях. Песня о Соловье Будимировиче прекрасна; она начинается этими многозначащими словами, которые могут быть эпиграфом к русской народной поэзии:
Высота ли, высота поднебесная,
Глубота, глубота — океан-море,
Широко раздолье по всей земли!
В этих стихах становит себе размеры русский человек, — и какие размеры!
Примечания
1
Здесь и далее в скобках и курсивом отмечены пояснительные слова К. Аксакова. — Прим. ред.
2
"Московский сборник", т. 1, стр. 336–341. Слово _робята_ не употребляется о богатырях у Кирши Данилова, там оно значит _дети, сыновья_ {12}. — Следующая песня о Добрыне из "Сборника" Кирши Данилова.
3
Середа — сплошная цельная масса (среда) — здесь плоская.
4
_Зонтик_; у Стефана Яворского; _сонечник_.
5
Весьма замечательное указание. Итак, этот княжеский пир — складчина. Пир складчиной — явление совершенно русское и древнее; вспомним братчины, напр<имер> братчину Никольщину, где складочный пир и вместе союз, в котором выбирается и пировой староста. Это также чисто общинное явление; это — вольное видоизменение самой самородной общины, ее отпрыск, если так можно выразиться. К таким же общинным явлениям, возникшим из самой коренной общины, причисляем мы артель (не ротель {23} ли?) и также козацкое устройство.
6
Вместо: пирожныя, в издании "Сборника" К<ирши> Д<анилова> поставлены точки; это заменение сделано нами, ибо к крохам придается и этот эпитет {27}.
