Роман Белоусов - ТАЙНА ИППОКРЕНЫ
Рассказывать правду и проповедовать мораль — к этому стремился писатель Даниель Дефо. Однако «поставлять выдуманные истории — наиболее вредное преступление, — считал он. — Это вроде лжи, которая опустошает душу, постепенно порождая привычку лгать». И старался убедить, что пользовался не измышлениями, а опирался на факты и что его цель обратить на путь истины порочных или предостеречь простодушных. Но одно дело навязать вам факты, взятые из жизни, как писала Вирджиния Вулф в своем прекрасном эссе о Дефо, совсем иное — переосмыслить их и запечатлеть. Писатель, продолжала она, не просто знал гнет нищеты и беседовал с жертвами этого гнета, но сама неприкрытая жизнь, выставленная напоказ, взывала к его воображению, она была именно той самой необходимой для его мастерства темой.
Связи Дефо с преступным миром, его знание жизни лондонского дна, вплоть до воровского жаргона, заставляли многих недоумевать: откуда такая осведомленность? «Как откуда?! — отвечали всезнающие обыватели. — Ясно, что он сам причастен к грязным делишкам своих любимцев».
И стоило иным ворам, терроризировавшим по ночам улицы Лондона, позабавиться — выпороть стражника, отрезать нос запоздавшему пешеходу или прокатить в бочке какую-нибудь дамочку, как тотчас же по городу распространялся слух, будто и Дефо находился в числе бандитов. Следует напомнить, что и великое мастерство Шекспира в описании злодеев объясняли якобы причастностью его к темным делам и даже договаривались до того, что объявляли самого драматурга убийцей, коль скоро он сумел создать такие правдивые образы их.
Подчас клевета на Дефо настолько распространялась, что приходилось всерьез приводить доказательства своего алиби в ту ночь. Ему тем не менее мало верили и продолжали приписывать то, чего никогда и не было. Как когда-то Роберту Грину приписывали соучастие в воровских налетах, судачили, что он «сроднился со всяческим злом», в то время как на самом деле это был всего лишь «славный малый и забулдыга», окончивший дни голодным и полураздетым у чужих людей, подобравших его на улице.
Сэр Лесли Стивен, знаток XVIII века и отец Вирджинии Вулф, от которого она унаследовала любовь к Дефо, заметил однажды, что каждый из дефовских злодеев «чрезвычайно похож на добродетельное лицо лишь с тою разницей, что он, так сказать, поставил не на ту карту». С этим, пожалуй, можно согласиться. Однако с одной оговоркой. Некоторые прототипы персонажей Дефо вызывали в нем жгучую ненависть. К их числу относятся злодейские убийцы, бандиты и прочие душегубы. Не будет преувеличением сказать, что он ненавидел всех кровожадных разбойников — от мифического греческого Какуса, задушенного Гераклом за то, что тот похитил его быков, и до легендарных английских Фулька Фицуорена, Хайнда и Витни. Даже тех из них, кому молва приписывала добродетели Робина Гуда — благородство и мужество, скажем, Гамалиэля Ретси, образ которого запечатлела литература XVI века. Про него ходили рассказы, будто он грабил лишь богатых. Если же ему случалось ненароком обидеть бедняка, он не только возвращал деньги, но и покупал корову в придачу. На деле же настоящий Ретси частенько забывал о своей филантропии и совершал жестокие преступления. На дорогах он орудовал в страшной маске, приводившей в ужас тех, кому судьба уготовила встречу с этим разбойником. Под стать ему были и современники Дефо, такие, как знаменитый Дик Терпин, воспетый в балладах, и окончивший дни на «крючке», то есть виселице в 1739 году; и уличный грабитель Эдвард Бурнворс, история которого привлечет внимание Дефо; и, конечно, Джек Шепперд — герой лондонской толпы; и бандит Джозеф Блейк по прозвищу «Блюскин»; и даже художник и гравер Френсис Кейт, не брезговавший разбоем на большой дороге, известный и как фальшивомонетчик, чье имя, однако, осталось навсегда связанным с великим Генделем благодаря написанному им портрету композитора.
Но такой, как Джонатан Уайлд — ловец и растлитель душ и исчадие порока, был особенно ему ненавистен. И когда наконец с ним покончили, Дефо разразился две недели спустя после казни, 8 июня 1725 года, гневным памфлетом — «правдивым и подлинным рассказом о жизни и деяниях покойного Джонатана Уайлда». Особо автор подчеркивал то, что его повествование составлено не из выдумок и басен, а на основании собственных рассказов преступника и извлечений из написанных им самим бумаг.
Не ограничиваясь изложением внешней стороны отвратительной деятельности Уайлда Дефо рисует зловещую типическую фигуру — порождение века преступности и разврата. По поводу совершенного им писатель не находит иных слов, как «ужасное злодейство». И восклицает: «Его милосердие сводилось к тому, чтобы обучать подростков и брошенных малых детей воровству; и — еще ужасней! — многих из них, своих же приемышей, он потом выдал и дал повесить за те преступления, которым сам же и научил их».
Очерк Дефо о Джонатане Уайлде — по оценке профессора А. А. Елистратовой, произведение зрелого мастера-реалиста — положил начало долгой литературной жизни этого образа. О нем писали многие: от Джона Гея в «Опере нищего», где он выведен под именем Пичума, Г. Фильдинга в романе «История Джонатана Уайлда Великого», Т. Смолетта и Ч. Диккенса, вплоть до современных авторов и исследователей, таких, скажем, как Джеральд Хаусон и другие. Однако Даниель Дефо был первым, кто изобразил эту гротескную, уродливую фигуру современной ему английской действительности.
* * *
Примерно с 1713 года начинается новый этап жизни Дефо. Летом этого года прекратила существование его газета. Вслед за тем началась волна новых преследований за анонимные выступления в печати. Журналисты, охочие до сенсаций и скандалов, словно ищейки, выслеживали писателя, не скупясь на краски расписывали, будто он, спасаясь от закона, «забаррикадировался в доме и нужно было повести правильную осаду, пойти на приступ и уничтожить препятствия», чтобы захватить неугомонного автора клеветнических, как их называли, писаний.
Освободившись из-под ареста под залог, Дефо решает доказать, что всегда был независим и верен своим принципам. Он пишет «Призыв к чести и справедливости», где говорит о своей порядочности. В другом памфлете, «Наставник семейства», рассуждает об идеальной семейной жизни, которую следует проводить в молитвах и смирении.
Кажется, что стареющий писатель, сдавшись на милость обстоятельств, преисполненный скепсиса, превратился в ханжу и брюзгу. На самом же деле редкая способность к «обстоятельному вымыслу» побуждает его обратиться к созданию серьезной литературы. Именно в эти годы, окончательно порвав с политикой (наконец-то, хоть и с запозданием, он сдержал свою клятву), Дефо лихорадочно создавал одну книгу за другой. И действительно, только на склоне дней, уже шестидесятилетним, всего за шесть лет — самые плодотворные в его жизни — Дефо подарил миру лучшие свои творения.
Такой всплеск творческой энергии, как заметил однажды итальянский писатель Чезаре Павезе, последовал после трудной, зачастую неудачной борьбы за свое существование, после провалов в политике и заключений в тюрьмах. И в этом состоит парадокс Дефо. Крушение деловой карьеры и поражения на политическом поприще, постоянные преследования его как банкрота в торговле и политике, одним словом, злоключения всей жизни, все то, что пришлось пережить и увидеть, — все это, как ни парадоксально, сделало Дефо писателем, автором бессмертных книг, которые потом назовут романами.
Злопыхатели издевались: Дефо плодовит, как кролик, потому что ему надо сколотить на приданое своим дочерям. Отчасти в этом была доля горькой правды. Писательство к тому времени стало чуть ли не единственным средством его существования. В год Дефо создает по крайней мере по одному объемистому роману, а то и по два, не считая прочей литературной продукции. Судите сами: «Робинзон Крузо» — 1719, «Капитан Сингльтон» — 1720, «Записки кавалера» — 1720, «Дневник чумного года» — 1721, «Молль Флендерс» — 1722, «Полковник Джек» — 1722, «Роксана» — 1724.
Почти в каждой из этих книг, подобно художнику У. Хогарту, только средствами литературы Дефо рисует страшный мир нищеты, преступности и порока, где процветают удачливые, поклоняющиеся одному богу — золотому тельцу. Глава пиратской шайки Боб Сингльтон в погоне за золотом и богатством бороздит моря, пересекает пустыни и джунгли. Джек Полковник целых двадцать шесть лет промышляет воровством на лондонских улицах, попадает в солдаты, дезертирует, его похищают и продают на плантации в Америку, где наконец сам он превращается в преуспевающего хозяина невольников. Воровка и распутница Молль Флендерс, пережив многие злоключения, возвращается к честной, вполне благопристойной обеспеченной жизни. На все ради собственного благополучия, вплоть до убийства дочери, идет Роксана — леди, тщеславная и расчетливая в делах и столь же неразборчивая в средствах. Все они под конец жизни становятся вполне добропорядочными согражданами общества, где преуспевают предприимчивые буржуа. Образы, созданные Дефо, пришли на страницы его книг из жизни, «мотивы поведения его героев и героинь, — пишет профессор А. Аникст, — социально обусловлены и отражают влияние буржуазных порядков на человеческий характер». Тем не менее некоторые критики отказывали писателю в разработке характеров и называли его «безграмотным писакой», который, по их суждению, доступен пониманию лишь «грузчиков и сапожников и тому подобной грязной швали». Позже находились литературоведы, злословившие, будто Дефо не имеет ни малейшего представления об основах психологии, а является лишь регистратором фактов. Этим ниспровергателям писателя ответила Вирджиния Вулф. Она писала, что Дефо «достиг в изображении сущности такой правды, которая встречается и выдерживает проверку временем гораздо реже, чем правда фактов». И это верно. Задолго до того как сто лет спустя Жермена де Сталь, к удивлению многих, заметила, что характер одного и того же персонажа может быть многообразным и сложным, Дефо наделял своих героев различными качествами, стремясь не к прямолинейной и однозначной, а к разнообразной психологической характеристике их.
