Виктор Гюго - Том 14. Критические статьи, очерки, письма
Жорж Санд
Брюссель, 4 октября 1865
Все лето меня не было в Гернсее, я много разъезжал. Теперь заехал в Брюссель в связи с женитьбой Шарля, потом вернусь на свой камень среди морских просторов. Поль Мерис рассказал мне о вас, и у меня явилась потребность вам написать. Позвольте же сказать вам, что всем сердцем я ваш. В жизни бывают часы, когда к восхищению, которое внушает большой ум, присоединяется глубочайшая и нежнейшая симпатия.
Преисполненный этих чувств, я приношу дань моего беспредельного к вам уважения.
Виктор Гюго.
Пьеру Верону
Конец марта или апрель 1866
Мой доблестный и дорогой собрат!
В наше время, когда письма перехватываются, я никогда не знаю, дошли ли мои письма или нет. Я писал вам, так же как и г-ну Шарлю Батай; думаю, что вы получили мои письма, ибо мне представляется, что я получил от вас ответы. Ваши ответы — это те сердечные и дружеские слова, которые приносит мне «Charivari». Сегодня я прочел написанную вами, полную благородства страницу о «Тружениках моря». Ваши суждения об этой книге замечательно верны. Я хотел прославить труд, волю, преданность, все, что возвышает человека, я хотел показать, что самая неумолимая бездна — это сердце, и если можно спастись от моря, то от женщины спастись нельзя; я хотел сказать, что когда добиваешься любви, «сделать все» отступает перед «ничего не делать» и Жильят отступает перед Эбенезером; я хотел доказать, что достаточно даже атому «хотеть и понять», чтобы одолеть самого страшного из тиранов — бесконечность. Все это вы мастерски раскрываете в нескольких, столь богатых мыслями, строках. Вы знаете, как я люблю ваш смелый, искренний талант, ваш ум, который так чудесно сочетается с совестью и достоинством. Вы идете в ногу с прогрессом; вы столь же всесторонне приемлете революцию в литературе, как и в политике. Вот почему вы владеете умами.
Жму обе ваши руки.
В. Г.
Альфреду Асселину
Отвиль-Хауз, 14 апреля 1866
Ты написал шесть просто замечательных страниц. Последняя из них вдохновенна и прекрасна. Ты заставляешь согласиться с метким истолкованием образа Моисея: «Ты гений, и ты выражаешь бога». Это великолепно. А все то, что ты говоришь об языке и стиле! Это ново, правдиво и содержательно. Это высокая критика, критика художника и поэта. Поэт — первый среди критиков, как и первый среди мыслителей; он познал всю глубину искусства и законы совершенства.
Какой ты даешь превосходный разбор «Тружеников моря» с трех точек зрения — сюжета, композиции и стиля. Все сказано в нескольких словах. Я не стану благодарить тебя, я тебя поздравляю.
В конверте лежат:
1) записка на получение у Лакруа твоего экземпляра;
2) титульный лист с моей подписью, который ты вложишь в самом начале первого тома.
До новой встречи и навсегда
Siempre tuyo [272]
В. Г.
Дону Венчесласу Эйгуаль де Изчо
Милостивый государь!
Я прочел ваши благородные стихи, прочел предпосланные им благородные слова, которые так любезно обращены ко мне.
Я благодарю вас, я восторгаюсь вами, я уважаю вас.
Смелее! Вы достойный испанец — этим сказано уже немало, вы достойный гражданин — что еще больше.
Если что-нибудь и можно поставить выше родины, то только свободу.
Любовь к свободе и любовь к родине — эти два чувства воодушевляют вашу красноречивую поэму, и в этих двух источниках вдохновения вся ваша душа.
В своем великодушии вы бичуете гнусные проявления Силы, со всей решительностью провозглашаете высочайшие Права человека на существование.
Возвысьте же голос, не падайте духом, ведь вы владеете истинной Силой — мыслью.
Слуги тирании — ничто перед носителями идеала. Идеал — такова цель прогресса, такова вершина цивилизации.
Я горячо люблю Испанию, я почти что один из ее сынов, и мне радостно видеть, что она, эта великая, прославленная Испания, ведомая такими благородными людьми, как вы, все больше и больше приближается к свету.
Распад и созидание — таков закон вселенной.
Когда распадаются тирании, созидается Европа.
Будем же европейцами.
Это начало всеобщего братства.
Поэт, философ, человек! Я с вами!
Ваше право указывает вам поле деятельности, ваш талант возлагает на вас миссию.
Вперед, вы победите!
Виктор Гюго.
Отвиль-Хауз, 20 апреля 1866
Лакоссаду
Отвиль-Хауз, 20 мая 1866
Милостивый государь!
Я знал и высоко ценил вас как поэта. Теперь вы предстаете предо мной как критик. Один достоин другого. Бесспорно, вы служите высокому искусству. Я только что прочел ваш превосходный, убедительно написанный очерк о моей лирике. Я был очарован, тронут и порой просто приведен в восхищение теми высокими качествами философа и художника, которые вы проявили на этих нескольких страницах.
Вы обладаете двумя достоинствами, без которых ум не может считаться совершенным: чувством современности и пониманием вечно прекрасного. Вы постигли девятнадцатый век и постигли идеальное. Отсюда сила вашей критики, отсюда ваша проницательность художника.
В наши дни много говорят о понимании прекрасного, и те, которые больше всего говорят о нем, менее всего им обладают. Для них прекрасное ограничено местным и преходящим — французским искусством семнадцатого века, — им совершенно чуждо то, что я сейчас назвал пониманием вечно прекрасного.
Так, во имя Буало они уничтожают Горация и во имя Расина отрицают Эсхила. Увести литературу от этого ложного понимания, вернуть ее к истинному пониманию прекрасного, оставшегося неизменным от Аристофана до Шекспира и от Данте до Мольера, — вот задача такого ума, как ваш. Когда говорят; задача, подразумевают: миссия; когда говорят: миссия, подразумевают: долг.
Продолжайте же свой большой труд, стремясь к идеальному. Благодарю вас за себя и рукоплещу вам от имени всех.
Виктор Гюго.
Мишле
Отвиль-Хауз, 27 мая 1866
…Ваш «Людовик XV» — одна из ваших лучших книг. Этот король покоился в могиле и давно уже сгнил. Вы явились и воскресили его. Вы приказали этому трупу: «Встань!» — и вновь вдохнули в него его омерзительную душу. Теперь он движется и возбуждает страх. Вместе с царствованием вы обрисовали и век: ничтожное и великое. В вашей книге и миазмы прошлого и дыхание будущего, поэтому в ней слышится и угроза и обещание лучшего, поэтому она поучительна.
Благодарю вас за нее; я всего лишь свидетель девятнадцатого века. В одном я отдаю себе должное — я понимаю все, что дала нам эта великая эпоха, в которой вы заняли столь высокое место. Я люблю свое время и своих современников — в этом моя единственная гордость и, можно даже сказать, единственная радость. Дорогой историк, дорогой философ, жму вашу руку и приветствую ваш светлый ум.
Виктор Гюго.
Генералу Гарибальди
Отвиль-Хауз, 17 июня 1866
Мой прославленный друг!
Скоро прольется кровь, благородная итальянская кровь. Вам потребуются добровольцы, хирурги и лекари для ваших лазаретов. Направляю вам такого добровольца — г-на Сент-Ива; он — сын уважаемого парижского врача и сам тоже врач.
Г-н Сент-Ив — ученый, хотя он и поэт, он — талантливый поэт, хотя он и ученый. Эти качества не исключают друг друга. Кроме того, он храбр, и он солдат, но солдат, обладающий драгоценным свойством — способностью исцелять нанесенные им раны. Позвольте рекомендовать его вам, мой дорогой Гарибальди, и в предвкушении победы с радостным волнением пожать ваши сильные, мужественные руки.
Виктор Гюго.
Жоржу Метивье
Отвиль-Хауз, 18 июня 1866
Я только что прочел, уважаемый господин Метивье, корректуру, которую вы мне любезно прислали. Ваше почтенное письмо глубоко меня тронуло. Для меня существует только два типа поэтов — поэт всемирный и поэт местный. Один воплощает идею «Человечество», второй представляет идею «Отчизна».
Идеи эти соприкасаются одна с другой. Первую из них олицетворяет Гомер, вторую — Бернс.
Порою отчизна — это сельская церковь, деревня, поле; это плуг или лодка — кормильцы человека. Идея «Отчизна», возвращенная, таким образом, к своим истокам, суживается, но значение ее не уменьшается; хотя она менее возвышенна, она не менее трогательна, и если она теряет в величии, она выигрывает в нежности.
