Владимир Набоков - Комментарий к роману "Евгений Онегин"
Англичанину порою туго приходилось с этой русской фамилией: «Автор этого воображаемого путешествия — русский князь Myска Пуска… [никто] как он, не исказил быта и нравов английского общества». Так пишет Джордж Бруммель одной даме 1 января 1836 г. из Кана, за год до того, как он начал терять рассудок (цит. по: Jesse, «Brummell», vol. 2, ch. 22). Однако путешественник Эдвард Дэниэль Кларк (1769–1822), посетивший Россию в 1800 г., почти правильно транслитерировал это имя в одной из сносок «Путешествия по разным странам Европы, Азии и Африки» (Edward Daniel Clarke, «Travels in Various Countries of Europe, Asia and Africa», 4th edn., London, 1817, t. 2, p. 126): Alexis Mussin Pushkin.
В ноябре 1825 г. Пушкин пишет Вяземскому из Михайловского в Москву, что ему известны лишь первые пять песен «Дон Жуана» (в прозаическом переложении Пишо). 21 июля 1825 г. он напомнил Анне Вульф, отправившейся в Ригу к своей кузине Анне Керн, чтобы та послала ему пишотовское переложение остальных песен (парижское издание 1824 г.), которое Анна Керн обещала для него достать. Вероятно, он и получил эту книгу в начале 1826 г. Пишо так переводит пассаж с «new skin»:
«…et Mouskin-Pouskin, tout aussi belliqueux que quiconque [a] fendu un homme en deux… Ils se souciaient peu de Mahomet… à moins qu'ils n'eussent pensé à faire un tambour de leur peau.»[606]
В рукописной критической заметке от 1827 г. (ПСС 1936, т. 5, с. 23) Пушкин пишет:
«Байрон говорил, что никогда не возьмется описывать страну, которой не видал бы собственными глазами. Однако ж в „Дон Жуане“ описывает он Россию, зато приметны некоторые погрешности: кибитка [не] малоудобная повозка без рессор [Байрон спутал ее с телегой]. Есть и другие ошибки, более важные…»
Это относится к байроновским словам («Дон Жуан», IX, XXX): «Проклятая коляска без рессор», которые пушкинский источник (Pichot, 1824) переводит как «maudite sorte de voiture non suspendue».
У русских в целом меньше затруднений с именами байроновских героев и его собственным, нежели у Байрона было с именами русскими (он, к примеру, рифмовал «Soúvaroff-lover of» и «Suwárrow — sorrow» вместо верного «Suvórov — more of»). Сочинения Байрона, как я неустанно повторяю, доходили до России большей частью во французских пересказах. Французское звучание его имени — «Birong» с ударением на последнем слоге, произносимом в нос; в русском нет аналога такому звуку. В России были попытки имитировать эту французскую форму написанием «Бирон». <…> Однако оно не прижилось из-за путаницы с именем знаменитого фаворита императрицы Анны (Bühren, по-русски писавшегося как Бирон). Наконец, было найдено правильное произношение «Байрон», которое идеально передает английский гласный звук. Но в то же самое время другая когорта лингвистов произвела на свет кошмарное «Бейрон», которое упорно употребляли Катенин, Вяземский, Рылеев, Языков и другие москвичи-германофилы. <…> (См. также коммент. к гл. 1, XXXVIII, 9)
13 На тройке чалых лошадей… — Ленский приезжает в санях, запряженных тройкой, то есть тремя лошадьми в одной упряжи, в ряд. «Тройка» (с опущенным «лошадей») используется как эллипс, означая экипаж, запряженный тремя лошадьми. <…>
Я заметил, что один из английских переводчиков, Сполдинг (1881), вручил Ленскому поводья, словно английскому аристократу, правящему своим фаэтоном; но действие все-таки происходит в России, где между дворянином и тремя лошадьми помещается кучер.
Слово «чалый» означает более или менее ровное смешение бледно-коричневого тона с сероватым, но иногда имеются в виду и другие оттенки. Здесь чалый видится мне довольно светлым, мягким оттенком коричневато-серого, однако, может быть, я нахожусь под впечатлением воспоминаний о петербургской школе верховой езды. Тургенев — Виардо, описывая лошадиную масть, дают перевод «fleur-de-pêcher» — цветок персика (то есть рыжеватый крап на белесом фоне), а Иван Тургенев был в этом деле дока.
Вариант
6 В отвергнутом черновике (2370, л. 77 об.) Онегин играет,
Кий опилив натерши мелом…
XLV
Вдовы Клико или Моэта
Благословенное вино
В бутылке мерзлой для поэта
4 На стол тотчас принесено.
Оно сверкает Ипокреной;25
Оно своей игрой и пеной
(Подобием того-сего)
8 Меня пленяло: за него
Последний бедный лепт, бывало,
Давал я. Помните ль, друзья?
Его волшебная струя
12 Рождала глупостей не мало,
А сколько шуток и стихов,
И споров, и веселых снов!
1—7 Вдовы Клико или Моэта… того-сего… [см. также XLVI, 5, 6 — Аи] — Вольтер («Светский человек» / «Le Mondain») видит в «écume pétillante»[607] вина аи «l'image brillante» «de nos Français»[608].
Байрон («Дон Жуан», XV, LXV, 8) говорит о пене шампанского, «столь белой, сколь расплавленные перлы Клеопатры».
Баратынский в «Пирах» (стих 139) находит в шампанском «подобье жизни молодой» (см. ниже).
Фамилия Жана Реми Моэта (Jean Rémi Moët, 1758–1841), основателя знаменитой фирмы шампанских вин и добродушного maire[609]города Эперне, на русском рифмуется с «поэтом». Трема над е в Moët и над i в Aï во французском указывает на расщепление дифтонга на два слога (naïf, Baïf), и не следует путать ее с диакритическим знаком над i в моей транслитерации русских слов, выбранным произвольно, чтобы передать трансформацию и в его открытую разновидность — ы (tï, Krïm, Yazikov и т. д.). <…>
Название прославленного шампанского происходит от французского Aï или Ау — городка в департаменте Марна на севере Франции, где в бассейне реки Марны, близ Эперне, располагались первые виноградники.
Пушкинское примечание 25 — не что иное, как отрывок из послания, адресованного брату Льву (четырехстопный хорей, 36 стихов). Этот стихотворный набросок, написанный в начале декабря 1824 г., так и остался неоконченным. Начинается он так: «Что же? Будет ли вино?»
На первый взгляд кажется, будто Пушкину пришло в голову, что стих 7 строфы XLV гл. 4 может прозвучать как издевка над строчкой из «Пиров» Баратынского, чьи чувства им всегда ревностно оберегались; и он тактично и лаконично цитирует свои собственные прихрамывающие строки в качестве прототипических, с тем чтобы задним числом доказать, что ни в коем случае не имел в виду Баратынского.
Но тому может быть и другая причина, более тонкая.
Вот отрывок о шампанском из «Пиров» Баратынского (изд. 1821 г., стихи 129–139):
И между тем сынам веселья
В стекло простое бог похмелья
Лил через край, друзья мои,
Свое любимое Аи:
Его звездящаяся влага
Недаром взоры веселит
В ней укрывается отвага,
Она свободою кипит,
Как гордый ум не терпит плена,
Рвет пробку резвою волной,
И брызжет радостная пена,
Подобье жизни молодой…
При подготовке издания 1826 г. (то есть сразу после восстания декабристов) цензор не одобрил этой метафоры (стихи 135–136) с ее неуместными свободой и гордостью, и эти строки были заменены (возможно, Дельвигом, как полагает Гофман в своем издании сочинений Баратынского 1915 г.) на «Как гордый конь не терпит плена». Что позволено лошадке, то не позволено человеку.
(В последнем прижизненном издании 1835 г. стоит: «Как страсть, как мысль она кипит» и т. д.).
В одном из писем Баратынскому его друг Дельвиг, следивший за печатанием «Пиров» и «Эды» (публиковавшихся вместе), говорит о своих бесплодных попытках убедить цензора пропустить первоначальные строки: «Монах и Смерть Андрея Шенье перебесили нашу цензуру».
Вполне возможно, что Пушкин, состоявший тогда в переписке как с Дельвигом, так и с Баратынским, обозначил свою осведомленность о дурацкой поправке, требуемой полицией. В его лукавой строчке «подобием того-сего» — подразумевалась невинная на первый взгляд цитата, немедленно напомнившая посвященным о «Пирах».
«Андрей Шенье», упомянутый Дельвигом, — это элегия, сочиненная Пушкиным в начале 1825 г.; в ней оплакивается смерть Шенье под ножом гильотины в 1794 г., на закате эпохи народной тирании. Состоящая из 185 вольных ямбов, она обращена к Николаю Раевскому и впервые была напечатана 8 октября 1825 г. с цензорскими изъятиями более сорока стихов (21–64 и 150) в сборнике «Стихотворения Александра Пушкина», вышедшем в свет 28 декабря 1825 г., через две недели после декабристского мятежа. Злонамеренные или же наивные читатели пустили гулять по рукам списки стихов (в которых автор устами Шенье призывает «священную свободу» и свержение царей) под фальшивым названием (придуманным неким Андреем Леопольдовым, студентом Московского университета) «Четырнадцатое декабря»; по этой причине озадаченная полиция докучала Пушкину и арестовала владельцев списков. Эта элегия, включая и подвергнутый цензуре отрывок, в действительности не имеет никакого отношения к российским событиям, кроме случайной ассоциации: нападая на робеспьеровский режим террора, она восхваляет (как и ода «Вольность», 1817) Свободу, основанную на Законе.
