Владимир Набоков - Комментарий к роману "Евгений Онегин"
См. также мой коммент. к гл. 4, XXXV, 3.
XVII
«Не спится, няня: здесь так душно!
Открой окно да сядь ко мне». —
«Что, Таня, что с тобой?» – «Мне скучно,
4 Поговорим о старине». —
«О чем же, Таня? Я, бывало,
Хранила в памяти не мало
Старинных былей, небылиц
8 Про злых духов и про девиц;
А нынче всё мне тёмно, Таня:
Что знала, то забыла. Да,
Пришла худая череда!
12 Зашибло…» – «Расскажи мне, няня,
Про ваши старые года:
Была ты влюблена тогда?» —
3 Уменьшительное имя появляется в романе впервые после одиннадцати упоминаний полного (Татьяна). Няня разбивает лед отчужденности, обращаясь к девушке как к «Тане» трижды в строфе XVII, один раз в строфе XVIII и один раз в строфе XXXV. С этого момента Пушкин назовет ее «Таней» тридцать три раза, что в сумме для всей поэмы составит тридцать восемь, то есть одну треть от частоты обращений «Татьяна».
3 Мне скушно… — Провинциальное произношение Татьяны, заменяющее «ч» на «ш» (несомненно, влияние матушки-москвички), дает Пушкину возможность рифмовать «скушно» с «душно» первой строки.
4 <…>
5 <…>
7 <…>
12 <…>
13 <…>
XVIII
«И полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
4 Меня покойница свекровь». —
«Да как же ты венчалась, няня?» —
«Так, видно, Бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
8 А было мне тринадцать лет.
Недели две ходила сваха
К моей родне, и наконец
Благословил меня отец.
12 Я горько плакала со страха,
Мне с плачем косу расплели
Да с пеньем в церковь повели.
1 <…>
5—6 Ср. в переводе у Эльтона:
«But then thy marriage, nurse, how came it?»
«Why, God's plain will it was to frame it.»[497]
Такое cheville (многословие) особенно смешно для американского уха.
12—13 Мне с плачем косу расплели… — «La tresse de cheveux que portent les jeunes filles est cachée au mariage et ne se montre plus désormais»[498], — сообщает Тургенев «Для того, чтобы переплести ее в две косы, когда девушка становится замужней женщиной», — добавляет Сполдинг. И оба правы.
В хорошо известной песне, написанной трехстопным хореем с грубым наклоном[499] на слове «мою», содержится та же самая мысль:
Рано мою косыньку
В ленты убирать —
Рано мою русую
На две расплетать…
***
В черновике примечаний, сделанных Пушкиным для издания 1833 г. (ПД, 172), читаем:
«Кто-то спрашивал у старухи [крепостной]: По страсти ли, бабушка, вышла ты замуж? — По страсти, родимый, отвечала она. Приказчик и староста обещались меня до полусмерти прибить [когда заставляли ее выйти за крепостного по их выбору]. В старину свадьбы как суды обыкновенно были пристрастны [добавляет Пушкин свой каламбур]».
XIX
И вот ввели в семью чужую…
Да ты не слушаешь меня…» —
«Ах, няня, няня, я тоскую,
4 Мне тошно, милая моя:
Я плакать, я рыдать готова!..» —
«Дитя мое, ты нездорова;
Господь помилуй и спаси!
8 Чего ты хочешь, попроси…
Дай окроплю святой водою,
Ты вся горишь…» – «Я не больна:
Я… знаешь, няня… влюблена».
12 «Дитя мое, Господь с тобою!» —
И няня девушку с мольбой
Крестила дряхлою рукой.
1 И вот ввели в семью чужую… — Повествовательная тягучая и печальная интонация напоминает здесь: «и так они старели оба» (гл. 2, XXXVI, 1). Это один из лейтмотивов романа.
XX
«Я влюблена», – шептала снова
Старушке с горестью она.
«Сердечный друг, ты нездорова». —
4 «Оставь меня: я влюблена».
И между тем луна сияла
И томным светом озаряла
Татьяны бледные красы,
8 И распущенные власы,
И капли слез, и на скамейке
Пред героиней молодой,
С платком на голове седой,
12 Старушку в длинной телогрейке:
И всё дремало в тишине
При вдохновительной луне.
5—7 …луна сияла / И томным светом озаряла / Татьяны бледные красы… — Во всех трех изданиях (отдельном издании третьей главы 1827 г. и полных изданиях романа 1833 и 1837 гг.) стоит эпитет «темным» (тв. пад.). Современные издатели считают это опечаткой и читают слово как «томным» (один из устоявшихся эпитетов луны) или восстанавливают «полным» по беловым рукописям (полный автограф хранится в ПБ, а автограф строф XVII–XX, 1—12 — в ПД). Черновик утерян (см. коммент. к варианту строфы VI). Эпитет «томным» появляется и в корректуре «Звездочки» на 1826 г. (альманаха, который не удалось выпустить Бестужеву и Рылееву из-за ареста в декабре 1825 г.[500]), и в «Северных цветах» Дельвига на 1827 г., которые вышли в свет около 25 марта; впрочем, вполне возможно, что это было опечаткой или чьим-то благонамеренным исправлением. Претенциозное представление о том, что лунный свет мог быть темнее бледной красы Татьяны, вполне согласуется с общим духом стилизации, пронизывающим эту главу{77}.
С другой стороны, эпитет «томный» по отношению к луне имеет свои аналоги в таких образцах английской поэзии, как «Весна» Томсона, стих 1038: «Под томным трепетом ее лучей» — и «Канун святой Агнессы» Китса (1820), стих 127: «И слабый смех ее раздался под истомленною луной».
12 …в длинной телогрейке… — Сполдинг в примечании на с. 265 сообщает, что такое одеяние называется по-французскн «chaufferette de l'âme»; но это буквальный перевод русской «душегрейки», которая, в свою очередь, синонимична «телогрейке».
Американские и западноевропейские читатели скорее всего представляют себе стеганый жакет домохозяйки в духе живописи голландской школы, нежели просторную теплую кофту, характерную для некоторых областей России.
Та разновидность, которую имеет здесь в виду Пушкин, вероятно, называется шушуном; это кофта, подбитая чем-нибудь теплым (см. мой коммент. к гл. 4, XXXV, 3–4).
13—14 И все дремало в тишине / При вдохновительной луне. — Не могу избавиться от ощущения подражательности этих строк. В последней строке прилагательное «вдохновительная» хотя в определенном смысле и не ново, звучит как-то странно искусственно. Я предполагаю, что Пушкин вспомнил комплимент, отпущенный любимым им критиком нелюбимому им стихотворцу, и воспроизвел по-русски французский эпитет, считавшийся смелым по меркам эпохи «хорошего вкуса» и «здравого смысла». В одном из своих произведений, «О литературе, рассматриваемой в связи с общественными установлениями» (J. de Staël, «De la Littérature considerée dans ses rapports avec les institutions sociales», 3 edn., 1818, vol. 2, pt. II, ch. 7, p. 246), когда-то очень популярном, а теперь безнадежно устаревшем, мадам де Сталь замечает: «Delille, dans son poëme de l'Homme des Champs, s'est servi d'un mot nouveau, inspiratrice» [501]. Она имеет в виду пассаж из первой песни смертельно скучной поэмы Делиля в четырех песнях «Сельский житель» («L'Homme des champs», 1800):
Que dis-je? autour de lui tandis que tout sommeille,
La lampe inspiratrice éclaire encor sa veille.[502]
Беловая рукопись в ПБ содержит отвергнутый вариант:
И все молчало, при луне
Лишь кот мяукал на окне
В корректуре «Звездочки» и в отдельном издании третьей главы (около 10 октября 1827 г) эти строки звучат следующим образом:
И все дышало в тишине
При вдохновительной луне.
В письме от 23 апреля 1825 г. наш поэт пишет из Михайловского брату в Петербург: «Ты, голубчик, не находишь толку в моей луне — что ж делать, а напечатай уж так». Распоряжение, вероятно, относится к передаче строф XVII–XX Бестужеву и Рылееву, которые платили по пять рублей за строчку этого «Ночного разговора Татьяны с няней».
XXI
И сердцем далеко носилась
Татьяна, смотря на луну…
Вдруг мысль в уме ее родилась…
4 «Поди, оставь меня одну.
Дай, няня, мне перо, бумагу
Да стол подвинь; я скоро лягу;
Прости». И вот она одна.
8 Всё тихо. Светит ей луна.
Облокотясь, Татьяна пишет.
И всё Евгений на уме,
И в необдуманном письме
12 Любовь невинной девы дышит.
Письмо готово, сложено…
Татьяна! для кого ж оно?
1—2 И сердцем далеко носилась / Татьяна, смотря на луну… — Деепричастие «смо́тря» вместо «смотря́», с ударением на первом слоге, звучало как проявление режущей слух провинциальности
