Алла Латынина - Большая антология рассказа. Заметки о премии имени Юрия Казакова
Алла Латынина - Большая антология рассказа. Заметки о премии имени Юрия Казакова краткое содержание
АЛЛА ЛАТЫНИНА
Большая антология рассказа
Заметки о премии имени Юрия Казакова
В 2010 году мне предложили войти в жюри литературной премии им. Казакова[1]. Согласилась легко: занятие казалось необременительным, интересным и полезным. Но когда бессменный председатель жюри последних лет и по совместительству координатор премии Сергей Костырко прислал список из сотни рассказов, я приуныла. Это сколько ж мусорных текстов придется прочесть… Нет, определенно правом выдвигать собственные публикации на премию журналы злоупотребляют. Вот «Новый мир» выдвинул пять рассказов (примерно так же поступили старейшие конкуренты — «Знамя» и «Октябрь»), а молодой журнал «Контрабанда» — аж десять. «Сибирские огни» — и вовсе шестнадцать. Неужели среди авторов этого почтенного журнала столько хороших рассказчиков? Прочла все. От высшей оценки пришлось воздержаться.
Про журнал «Контрабанда» я кое-что слышала, но в руках не держала. А ведь эффектно себя позиционирует: «необычный журнал о современном искусстве». Возник он на форуме молодых писателей в Липках, на волне привычных жалоб: мол, толстые журналы и издательства молодых и талантливых не печатают, закоснели в своей эстетике, не понимают новых веяний. Ну так и прекрасно, ребята, флаг вам в руки: покажите этим косным «толстякам», как надо делать журнал и что такое настоящая, свободная, актуальная литература. Журнал оценивать не буду. Рассказы, заявленные на «казаковку», пришлось все же оценивать. По пятибалльной шкале. Увы — всем «неуд». И что самое обидное — ни одного авангардного, смелого текста, никаких поисков «новой эстетики», а просто — ученическая беспомощность.
Но удивило все же не обилие слабых рассказов, а обилие текстов профессионально приемлемых. Не скудость выбора, с которой я ожидала столкнуться, полагая, что лучшие рассказы окажутся раками на безрыбье, а наоборот — объем улова. Сквозь сеть первичного отбора ускользнула некондиционная мелочь, а то, что осталось, было товаром, соответствующим стандартам качества. Но увы — выбрать ведь было нужно то, что выходит за рамки стандартов. А как выбрать самую красивую и большую рыбу, если в неводе плещутся с десяток одинаковых лещей и окуней?
Я поставила высшую оценку Елене Одиноковой (незнакомое мне имя) — за безжалостную правду неполиткорректного рассказа «Жених»: неприятны здесь и недалекие хамоватые таджики, и грубые проститутки, и городские подонки, которые бьют таджиков, и менты, собирающие дань; Герману Садулаеву (имя знакомое) — за талантливо перелицованную многократно уже перелицовывавшуюся историю Павлика Морозова; Михаилу Шишкину — за зрелый, трезвый, умный и полный боли рассказ о матери, точнее — о своих отношениях с матерью, переосмысленных слишком поздно, когда уже ничего нельзя исправить.
В победители же, на мой взгляд, годились двое: Максим Осипов и Юрий Буйда. У каждого номинировано по три рассказа.
Юрий Буйда не удивил, он вообще писатель, нашедший свою узнаваемую манеру и мало эволюционировавший со времен «Прусской невесты». В рассказе «Юдо любви», как всегда у Буйды, жуткая история: сестра убивает умственно неполноценного брата. Не потому, что брат на нее покусился, а женщина не хочет инцеста (сюжет прошлых веков), но ровно наоборот: оскорбленная его отказом. Но мне больше понравился другой рассказ: «Идеал», опубликованный в «Знамени» (2010, № 10). В чем-то оба рассказа схожи: ну да ведь они и принадлежат перу одного автора, где соседствует любовь, патология, смерть, где нет «типических героев в типических обстоятельствах», — и герои необычные, и обстоятельства неестественные, и все расцвечено яркими красками из традиционной уже палитры рассказчика, не любящего полутонов.
Идеал Лимонников — персонаж, казалось бы, комический: нелепое имя, нелепое поведение, нелепая внешность: уродливый нос, гундосая речь, неопрятность, лень, невежество, иждивенчество, наглое высокомерие виршеплета — автор, кажется, не жалеет красок, чтобы вызвать у читателя брезгливое отношение к персонажу. Как этому нелепому созданию достается любовь университетской красавицы Алины? И все-таки в конце рассказа автор помещает среди теней великих поэтов тень нелепого Иди, влекомого «дьявольской тягой к саморазрушению» и «божественной страстью к полету», погибшего от руки любимой женщины, убившей его в приступе ревности и повесившейся в тюрьме.
Не то чтобы я считала этот рассказ лучшим рассказом года. Но в отсутствие такового мне казалось возможным поощрить писателя, много сделавшего для рассказа, но премиями не избалованного. С другой стороны, почему бы не отметить работу Максима Осипова, так уверенно заявившего о себе как о рассказчике именно в 2010 году? Его очерки и повести, публиковавшиеся в «Знамени», — это все были «записки врача». Что же касается писательского мастерства — так на «Радио Свобода» он как-то самокритично сказал: «Я старался писать по-бухгалтерски просто»[2].
Рассказ «Маленький лорд Фаунтлерой» («Новый мир», 2010, № 1) казался совершившим дрейф в сторону литературы. Герой, столичный врач-кардиолог, начинает по субботам принимать в заброшенной поселковой больнице неподалеку от дачи, вызывая недоумение местных врачей и добродушное подтрунивание друга: «В любви к народу упражняешься, Швейцер? Или семья надоела?»
Кульминацией сюжета является попытка героя спасти избитого местными футбольными фанатами юношу-таджика. С огромными сложностями, с помощью друга-врача, умирающего перевозят в Москву, а через несколько дней выясняется, что вся эта альтруистическая затея кончилась тем, что органы молодого таджика стали материалом для трансплантации. Когда-то мама подарила герою книгу с надписью «Чтоб жизнь тебе не мешала становиться добрее и лучше». Называлась она «Маленький лорд Фаунтлерой». Рассказ очень тонко и неназойливо теребит этот вечный вопрос: зачем быть хорошим? Точен психологический рисунок поведения героя, а ведь здесь так легко сбиться на фальшь.
Рассказ «Москва — Петрозаводск» мне представлялся банальнее. У Бориса Пильняка есть отличный рассказ «Жулики». Героиня проводит день, ожидая парома, в доме неподалеку от пристани и умиляется ладной счастливой жизни большой семьи (в ее собственной — разлад), а на обратном пути видит сгоревшую избу и узнает, что в избе этой жила семья разбойников, которые грабили и убивали людей…
О недостоверности интуиции, об ошибочности наших чувств и рассказ Максима Осипова. Герой, снова врач, по дороге на конференцию в Петрозаводск становится свидетелем жестокого избиения милицией своих попутчиков, как он думает — челноков, и весь кипит от негодования. Конечно же милиция творит беспредел, выполняет заказ конкурентов, дружно решают свидетели. Но оказывается, что попутчики — жестокие убийцы, а в сумках, которые сострадательно выносит из поезда наш герой, вовсе не товар челноков, а добыча грабителей…
Рассказ хорошо сделан именно как рассказ: запоминающиеся, бегло, но точно обрисованные герои, четкий сюжет с неожиданной новеллистической развязкой. Я тоже поставила ему высшую оценку. Но в свой гипотетический шорт-лист влючила все-таки «Маленького лорда Фаунтлероя». По итогам голосования победил, однако, рассказ «Москва — Петрозаводск». И в шорт-лист вошел не тот рассказ Буйды, который мне понравился больше, а тот, который понравился меньше.
Я задумалась: а как обстояло дело в предыдущие годы? Хотелось посмотреть на весь этот список лауреатов другими глазами. Награжденные рассказы со временем померкли? Или запомнились? Награжденные писатели отодвинулись в тень? Или остались на виду? Время подтвердило правильность решений жюри? Или оспорило? Эстетика рассказа менялась, или торжествовал некий стандарт?
И наконец, когда начиналась премия, члены жюри испытывали такие же затруднения с выбором лучшего текста, или он определялся сам собой? Из подобных вопросов в конце концов и возникла эта статья.
Прежде всего я решила перечитать рассказ «Псы полесья» Игоря Клеха («Дружба народов», 2000, № 7), с которого начинается премия. В свое время он мне не слишком понравился. Но почему-то хорошо запомнился. Это про собаку, которая поражает своим несобачьим поведением. Ведь что люди все время прославляют в собаках? Преданность хозяину. Двадцать лет странствует Одиссей, а когда возвращается домой в обличье нищего, только пес Аргус радостно узнает своего хозяина, заставляя Одиссея прослезиться. Сколько с тех пор пролито было слез умиления собачьей преданностью… Собака верна не только хорошему, но и нерадивому хозяину. Вон чеховская Каштанка. И не кормит ее вечно пьяный столяр, и бьет, и сын столяра с Каштанкой не столько играет, сколько ее мучает, а все равно бросает она сытную и интересную жизнь цирковой собаки, чтобы вернуться в тесное пространство под верстаком, где вместо вкусного обеда будет получать пинки.
