Куртис Кейт - Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой
Это была простая правда, но для кого-то столь метафизически любопытного и столь мучительно переживающего этот вопрос, как Сент-Экзюпери, этой простой правды оказывалось мало. В «Южном почтовом» он стремился дать окончательный ответ: каждый самолет «Аэропостали» нес 30 тысяч любовных писем, сокращая мучительную тревогу ожидания для разделенных расстоянием любимых. Слишком мелодраматический ответ, чтобы звучать правдиво, даже притом, что Дора привил уважительное отношение к перевозке почты, скорости и регулярности ее доставки, которую почти возвели в культ. В «Ночном полете» Ривьер сам себе задает этот вопрос, выслушав душераздирающий голос жены Фабьена по телефону, но не знает ответа. «Неужели жертва пилота действительно стоит этого?» Когда-то инженер, склонившись над раздавленным лицом строительного рабочего, спросил: «Разве этот мост стоит этого раздавленного лица?» Если бы подобный вопрос задали любому из находившихся в тот момент поблизости раньше, все они, несомненно, согласились бы продолжать делать крюк, перебираясь на другую сторону через следующий мост. И все же люди продолжали строить мосты.
Если, размышляет Ривьер, человеческая жизнь имеет цену, мы всегда действуем, словно есть нечто превосходящее человеческую жизнь в ценности… Но что? «Возможно, существует нечто, что можно спасти в человеке, и что более прочно; и возможно, для спасения именно этой части человека и работал Ривьер? Иначе действие не имело бы никакого оправдания». Позже он вспомнил, – но где он читал об этом? – что оправдание находится в превращении человека в вечность. Подобно храму инков, который он видел в Перу, построенному в честь бога Солнца.
«Во имя какой жестокости, какой странной любви вождь древних людей вынуждает свой народ возводить этот храм-гору, таким образом заставляя их строить их собственную вечность? И в голове Ривьера появилась мысленная картина толп в провинциальных городах, прогуливающихся вечером вокруг эстрад. «Какое счастье находиться в этой упряжке!» Но вождь древних людей, если он скупился на жалость к страдающему человеку, то чувствовал безграничную жалость, касающуюся его смерти. Не смерти конкретного человека, но его обреченности: однажды он будет стерт с лица Земли, подобно следам на песке. И он заставил своих людей устанавливать камни, которые пустыня не похоронит».
Это слишком сверхчеловеческий, слишком неоромантичный ответ, достаточно хороший для Мальро, кто остался в этом отношении ницшеанцем, но не подходящий для Сент-Экзюпери, кто больше интересовался жизненной искрой существующих, чем мрачными руинами прошлого. Несколько иной ответ, таким образом, приходит к Ривьеру, чей взгляд прикован к страданию на лице жены Фабьена. «Мы не просим быть вечными. Мы не хотим видеть, как дела и вещи внезапно теряют свое значение. Пустота, окружающая нас, тогда внезапно разверзнется всюду». За дверью его конторы, в большой комнате, где размещались секретари и телефонисты, темп уже явно снизился. Почтовый рейс на Европу был отложен – похоже, они смутно догадывались – ввиду судьбы, которая настигла пилота Фабьена. Слабость, казалось, коснулась каждого и всех. «Смерть, вот оно что!» – думал Ривьер. Работа остановилась на его предприятии, теперь безвольном как лист, «подобно парусному судну, застывшему в безветренном море».
Когда Робино вошел в офис, желая высказать несколько слов сочувствия по поводу постигшей его неприятности, Ривьер смотрит на него долгим, проникновенным взглядом, который заставляет смущенно мявшегося инспектора напрячься. Слова сочувствия замерли на его губах; вместо этого он выпаливает: «Я пришел, чтобы получить ваши распоряжения». Ривьер, будто только и ждавший этого, достает часы и произносит: «Самолет с почтой из Асунсьона приземлится в 2.10. Подготовьте почтовый самолет на Европу к вылету в 2.15». Линия могла потерять пилота, но ночные полеты продолжаются.
Для случайного читателя все это, вероятно, казалось преувеличением, слишком надуманным событием. Но все же в этом случае вымысел лишь платил дань поэтического уважения действительности. Именно эта точность часового механизма в реальной жизни сделала «Аэропосталь» тем, чем была эта авиалиния в лучшие годы своего существования: самой быстрой и самой пунктуальной почтовой службой в мире.
Никакой особой проницательности не требуется, чтобы оценить, насколько появление «Ночного полета» обязано собственным впечатлениям его автора. Книга была посвящена Дидье Дора, которому Сент-Экзюпери читал некоторые страницы однажды ветреной ночью ноября 1929 года в примитивной, покрытой железной крышей гостинице Комодоро-Ривадавия. Ривьер – это Дора, перемещенный из Тулузы и превращенный в руководителя полетов в Буэнос-Айресе. Механик Робле, чьи натруженные руки заставляли Ривьера испытывать такую жалость, был литературным перевоплощением механика Тото, которого Дора выгнал за пьянство, но затем повторно взял на работу, тронутый его преданностью аэродрому Монтодран и фирме Латекоэра. Пропажа Фабьена и его радиста – одна из многих болезненных потерь, сопровождающих ночную бессменную вахту Дора в Тулузе. Всего 121 человек пожертвовали своей жизнью, чтобы превратить «Аэропосталь» в то, чем компания наконец стала. Действительно, если и есть за что критиковать «Ночной полет», так за то, что кульминационный момент романа менее драматичен, нежели реальная действительность. Когда Жан Мермоз решил, что «Аэропостали» следует приступить к ночным полетам, если компания собиралась выжить, общая реакция его коллег была: «Вы сумасшедшие!»
– На испанском и африканском направлении, – объяснял Мермоз Жюльену Пранвилю, руководителю отделения в Южной Америке, – воля человека восполнила несовершенство материала. Мы создавали коммерческую авиацию прежде, чем появились коммерческие самолеты. Мы займемся ночными полетами с нашими людьми и подождем, пока появятся подходящие механизмы.
– Это – ужасный риск! – заметил Пранвиль.
Но в ответ Мермоз парировал:
– Хорошо, я рискну. Первым курьером полечу я сам. И если я справлюсь с задачей, другие сделают это после меня. – И он справился, и победил ночь, и избежал судьбы Фабьена.
Участь Фабьена постигла пилота Элисе Негрэна: беда настигла его и Пранвиля, когда они совершали вынужденную посадку, чуть-чуть не долетев до Монтевидео, в темных водах Ла-Платы в мае 1930 года. Этот случай из реальной жизни стал основой для сюжета «Ночного полета». Дора потерял опытного летчика, когда-то бывшего его главным испытателем в Тулузе, так же как и «вторым в команде». В реальной жизни в пропаже Фабьена не было ничего необычного. Но если бы Мермоз упал в своем первом полете в воды Атлантики, это оказалось бы сильным ударом, и «Аэропостали» потребовались бы годы, чтобы от него оправиться. Но Дора все же обладал силой духа и послал Мермоза в путь.
