Анна Бурдина - Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы
Другое обвинение, состоявшее в том, что письма Махатм написала сама Блаватская, было также исследовано. Два именитых эксперта-графолога, по просьбе Ходжсона, сравнивали письма Е.П.Б. с предполагаемыми письмами К.Х. Эксперты «пришли к заключению, – пишет В. Харрисон, – что документы написаны НЕ г-жой Блаватской…» Однако Ходжсона это не устроило. Он продолжал настаивать, что в Индии сам исследовал письма К.Х. и убедился, что они, за несколькими исключениями, написаны госпожой Блаватской.
Вскоре, в дополнение к своим выступлениям в печати, Эмма Коломб выпустила брошюру под названием «О моем общении с г-жой Блаватской», где вновь утверждала, что все феномены были поддельные и что они с мужем сами помогали Е.П.Б. производить их. Однако известные литературные критики, проанализировав это сочинение, пришли к единому заключению:
«Чего не хватает мадам Коломб – так это умения составить логичную с точки зрения здравого смысла историю из мешанины уже опубликованных и хорошо известных фактов, полуправды, лжи и клеветы с помощью отчасти подлинных, отчасти поддельных писем. Впрочем, этого никто не смог бы сделать; факты и подлинные фрагменты писем опрокидывают самые искусные хитросплетения. Мадам К. приходилось всячески изворачиваться в своих стараниях выглядеть правдоподобной, ведь она лжесвидетельствует об обстоятельствах, всем хорошо известных; в результате она совершенно запутывается… и под конец просто диву даешься, что кто-то вообще мог признать подобный документ за достоверное свидетельство».
Ричард Ходжсон пробыл в Индии недолго и вернулся в Англию в начале 1885 года. В конце июня 1885 года он прочел часть своего доклада о феноменах на собрании Общества психических исследований. Чарльз Джонстон, присутствовавший на этом собрании, посчитал его «скандальным и нечестным» и с сожалением констатировал:
«В результате собрания резко изменилось общественное мнение о теософическом движении: это мнение и без того никогда не было симпатизирующим, а теперь сделалось открыто враждебным. К госпоже Блаватской стали относиться как к мошеннице, а к ее сторонникам – как к глупцам. К сожалению, публика приняла доводы мистера Ходжсона без всяких вопросов и размышлений…»
Но самое удивительное – это вывод, к которому пришел Ходжсон после долгих рассуждений о мотивах «предполагаемого мошенничества со стороны госпожи Блаватской». Ходжсон заявил: «Она действительно была редкостным объектом психологического исследования, почти таким же редким, как какой-нибудь "Махатма"!.. После личного общения с г-жой Блаватской у меня практически не осталось сомнений в том, что ее истинной целью было содействие интересам России».
Елена была возмущена до глубины души: «Что же касается моего возвращения в Индию… Если вы хотите, чтобы я вернулась, вам придется согласиться с тем, что я первым делом привлеку Ходжсона к суду за то, что он обвиняет меня в шпионаже в пользу России. Относительно прочих вопросов, которые невозможно обойти (о Махатмах и феноменах), я не собираюсь вдаваться ни в какие объяснения. Мой иск [будет] касаться политики и клеветы, а вовсе не метафизики».
Однако Олкотт и видные юристы-индусы, члены ТО, думали иначе. Во избежание дальнейших политических обвинений в суд они так и не обратились и сделали все, чтобы и госпожа Блаватская не акцентировала свои претензии Ходжсону на политических вопросах.
Елена Петровна пыталась бороться в одиночку, продолжая публично отстаивать свою гражданскую позицию. В августе 1885 года она направила письмо в петербургскую газету «Ребус», где среди прочего писала:
«1) Хотя совершенно верно, что я горячо люблю мою родину и все русское, а англо-индийскому терроризму не только не сочувствую, но и просто ненавижу его; но не менее верно и следующее: не чувствуя за собою права вмешиваться ни в чьи домашние, тем более в политические дела, в продолжение моего шестилетнего пребывания в Индии строго следуя „уставам“ нашего Теософического общества, я не только что никогда не выражала перед индусами своих „антипатий“, но, любя их и желая им добра от всего сердца, старалась, напротив, помирить их с неизбежным и, утешая, постоянно проповедовала им терпение, прощение и внушала верноподданнические чувства. 2) В благодарность за это, прозорливое англо-индийское правительство узрело во мне, с первого же дня моего приезда в Бомбей – „русскую шпионку“. Оно не жалело ни трудов, ни денег, чтобы проникнуть ту коварную цель, которая могла заставить меня предпочитать „покорителям“ – покоренных, „тварей низшей расы“, как первые называют индусов. Оно окружало меня более двух лет почетным конвоем из мусульманских полицейских шпионов, делая мне, одинокой русской женщине, честь страшиться меня, как бы я была целой армией казаков за Гималаями. Только спустя два года и истратив – по сознанию сэра Альфреда Лайеля, более 50 ООО рупий на эту бесполезную погоню за моими политическими тайнами – которых никогда и не было – правительство успокоилось. „Мы сыграли в дураков“, – говорил мне очень откровенно затем в Симле некий англо-индийский сановник, – в чем я с ним учтиво согласилась».
Глава 54
Удар за ударом
«Не делай людям добро – не получишь зло»
(поговорка).В октябре 1884 года, в связи с разразившимся скандалом, Елена приняла твердое решение: «Я возвращаюсь в Индию, чтобы подать в суд на клеветников и составителей подложных писем».
Путь лежал через Александрию, Порт-Саид, Каир и Цейлон. Ее сопровождала чета Купер-Оукли, а в Египте к ним присоединился английский священник Чарльз Ледбитер, который оставил интересные заметки об этом путешествии. Он недавно вступил в Теософское общество, собирался жить и работать в Адьяре.
В Каире, где Блаватская провела десять дней, ее принимали «сливки общества», а 24 ноября она телеграммой сообщила Олкотту относительно Коломбов: «Полный успех. Объявлены вне закона. Официально подтверждено». Одновременно она отправила ему письмо с описанием их мошенничеств. Покинув Каир, Елена с сопровождающими отправилась через Суэцкий канал в Мадрас, а мистер Оукли остался, чтобы получить в полиции документы, касавшиеся Коломбов…
Индия встретила ее радостно. Спутники Елены вспоминали: «Навстречу нам на лодках вышла целая делегация в сопровождении духового оркестра… На пристани
Е.П.Б. приветствовали сотни людей, и восторженные местные теософы буквально потащили нашу повозку, украшенную бумажными розами, по пристани, и затем мы оказались в окружении множества улыбающихся смуглых лиц».
Пока готовились судебные иски, прошло два месяца, в течение которых ей были нанесены очередные удары. Елена получила от адвокатов письмо, адресованное ей, как «госпоже Митрович».
