Эйми Уоллес - Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой
— ЧТО? ОРУЖИЕ!? — он не сделал ни одной, хотя бы неуклюжей попытки скрыть ужас. — Это невероятно, это невозможно! Самоубийство? Самоубийство, Эллис? Я НЕ МОГУ принять это. Я отказываюсь верить в это. ЭТО НЕВОЗМОЖНО!
— Но, Саймон, она просила тебя прийти! Как ты думаешь, что это значит? Ты сделаешь это, ты убьешь себя? Я боюсь, пожалуйста, скажи мне правду, я хочу знать, совершишь ли ты самоубийство, если они попросят тебя?
— Я не знаю… Я просто не могу себе это представить. Эл, если они вспыхнут передо мной и сгорят, как они всегда говорили, это одно, но оружие — Я не знаю…
На следующий день я еще раз обрисовала ему эту картину и как безумная спрашивала его снова, присоединится ли он к договору о самоубийстве. Он был уклончив, до конца разговора отказываясь это обсуждать.
Флоринда руководила им — он работал над «элементами», как и все, кроме Гвидо, который был очень занят в производстве своего нового фильма.
Все другие строили, перестраивали, растаскивали почти все, что нагваль создал, — плитки, которые он положил, деревья, которые он привил. Клод и Фифи пришли, чтобы сажать мох, чем привели Флоринду в бешенство «Мох! В этот момент? Кто будет ухаживать за ним?! Я буду заниматься поливкой этого дерьма…
Клод всегда начинает эти глупые проекты и никогда не заканчивает их! МОХ!»
Она все более и более срывалась на Саймоне. Мало того, что она была измотана, у нее наступил климакс. Без сомнения, жестокий стресс и скудная диета только ухудшили ее состояние. Я каждый день пекла ей зерновой хлебец, который помогал регулировать баланс эстрогена, но его было недостаточно, чтобы прекратить вспышки гнева.
Однажды она сняла трусы и показала мне эстрогеновую прокладку, так как таблетки, прописанные доктором Карлоса Анджеликой, не помогали.
В это кризисное время доктор, которая то входила в группу, то нет, была принята заново. Я очень жалела, когда ее выгнали за обладание двуспальной кроватью. Но теперь колдуны нуждались в ней и пожелали не заметить оскорбления их принципов.
Я помнила женский семинар, когда Флоринда сказала группе, что у ведьм не бывает климакса, и практика тенсегрити будет служить профилактикой всех симптомов. Посетителям семинара советовали никогда не использовать гормональное лечение. Необходимость в гормонах была признаком того, что женщина не была прилежной колдуньей. Я была уверена, что они задолжали аудитории публичное извинение, но держала язык за зубами. Дни шли, Флоринда ела все меньше и меньше. Только хлебец, утреннее яйцо, шоколад и кока-кола. Иногда мне удавалось впихнуть в нее несколько пластинок prosciutto. Когда я могла себе позволить, я покупала ей икру, ее любимое лакомство: «Все эти икринки имеют так много ци», — восклицала она. Ее тотемными животными были лягушка и колибри, теперь «колибри» летала так быстро, что это пугало.
Однажды она свирепо набросилась на Саймона, который работал в саду. Очевидно, она получила директивы от Карлоса, (он теперь был так болен, что больше не выходил из комнаты), и передала их Саймону. В тот мрачный день он появился с деревом авокадо, которое внезапно понадобилось Карлосу. Потребовалось немало труда и серьезного напряжения сил, чтобы найти нужное дерево. Я знала, что наступил день для высаживания дерева, и с тревогой ждала результатов.
Когда Саймон наконец позвонил, он был опустошен, почти плакал:
— Эллис, он хотел посадить его около какой-то стены — но стены не существует. Я имею в виду, что не видел ее! Флоринда сказала мне, что я — задница, что она была там, но… Ее не было там, Эллис! Я клянусь, не было никакой стены…
Я поспешила к Саймону, он выглядел изможденным от боли и переутомления. Флоринда назвала его «доставучим», занудным, но больше всего ему досталось за то, что он не смог увидеть стену. Он был совершенно сломлен. Я постаралась сделать все возможное, чтобы успокоить его, но когда я прикоснулась к его плечам, чтобы помассировать их, он вдруг оцепенел. Я никогда ранее не сталкивалась с таким напряжением. Он так скорчился от боли и вины, что я не на шутку испугалась.
Среди этого хаоса мы с Флориндой соблюдали наш ритуала. Я читала ей «Нью-Йоркер», пока она занималась на тренажере. Я подавала ей свежевыпеченные хлебцы и слушала, как она говорила о мистическом значении происходящего.
— Плохо, Эллис! — говорила она. — В самом деле плохо! Он может оставить нас в любой момент. Я думаю, что что-то произошло со смертью-советчицей. Или: — Он перестал быть самим собой после того как ты отравила его, Эллис. Или: — Мне кажется, это вирус, который он подцепил в Мексике.
Все это время я работала над завершением моего второго романа при горячей поддержке со стороны Флоринды. Это были тщательно замаскированные любовные письма к Карлосу, и мне потребовалось несколько лет, чтобы составить книгу. Я была уязвлена Карлосом, который без конца повторял, что я была просто «порнографом», так что мне пришлось подвергать цензуре все любовные сцены. Мне очень хотелось, чтобы Флоринда со своим утонченным литературным вкусом прочитала рукопись, которая была написана лучше, чем когда-либо, — этим я гордилась. Но сейчас я не могла попросить ее об этом. Она настаивала на завершении книги перед первым чтением.
— Фло, мне неудобно беспокоить тебя сейчас, у меня так много вопросов!
— Нет-нет, Эллис! Я хочу прочесть! Я должна. Кроме того, это поможет мне отвлечься от… этого!
Давай!
Я дала ей книгу. Она просто проглотила ее и позвонила, дрожа от возбуждения:
— Эллис, некоторые куски требуют доработки, но у тебя получилось! Ты сделала! Я вижу! Отложи ее на время, а потом переработай, — она продолжила убедительную критику. Меня распирало от гордости — если и доверять чьему-то литературному вкусу в группе, то только вкусу Флоринды. Казалось, полученное удовольствие от чтения отчасти успокоило ее, ведь теперь она твердо знала, что может оставить возлюбленное дитя, — оно выживет.
Она принесла мне в подарок чашу, выполненную в технике перегородчатой эмали, которая, как она сказала, принадлежала Большой Флоринде, партнерше дона Хуана и ее наставнице. Когда Флоринда спросила у Карлоса, кому подарить эту чашу, то он ответил: «Разумеется, Эллис!», чем вызвал ее удивление.
Прощальный дар Флоринды — шкатулка из перегородчатой эмали, которая передавалась от нагваля к нагвалю, и нефритовая лягушка — тотемное животное Флоринды.
