Степан Крашенинников - Описание земли Камчатки
Хотя гость, как у них обычай, ничего о причине приезда своего не объявляет, однако ж хозяин о том уже ведает и отдаривает ему по возможности.
А буде ничем не подарит, то гость, переночевав у него, запрягает собак своих на самой юрте и сидит на санках, потыкая ошталом в землю, пока чего-нибудь не получит от своего друга.
Ежели же другу его или отдарить случится нечем, или от скупости не захочется, то гость уезжает домой с великим неудовольствием и бывает его крайним неприятелем, но сие весьма редко случается: ибо обидеть друга своего за такое почитается бесчестие, что никто с обидевшим век не захочет дружиться. Таково ж бесчестно и другому за подарки свои требовать отдарков.
Таким же образом потчивают гостей, когда случается у них какая пирушка, однако ж жаром не морят и подарков не требуют.
Ежели потчивают нерпичьим или китовым жиром, то хозяин, накроми жира ремнями, становится перед сидячим гостем на колени, в одной руке жир, а в другой нож имея. Жир сует в горло, крича будто в сердцах «та» («на»), а ножом отрезает, сколько он в рот захватит.
Завидной вещи и любимой самому, у кого она есть, почти ничем, кроме объявленного способа, достать не можно: ибо при том случае, чего б хозяин у гостя ни потребовал, отказать ему стыдно; чему в доказательство можно объявить здесь смешной пример, который учинил Нижнего Камчатского острога некоторый казак из новокрещенных якутов.
Он имел у себя, по тамошнему обычаю, друга из камчадалов и, проведав, что он промыслил нарочитую лисицу, домогался всякими образами достать оную; однако ж камчадал крепился и, невзирая ни на какие его подарки, не хотел лишиться своего сокровища.
Казак, видя, что друг его ни на что не склоняется, поступил с ним по камчатскому обыкновению: зазвал его в гости, вытопил баню весьма жарко, наварил рыбы довольно и, посадив его на верхний полок, начал потчивать, не поддавая на каменку. Но как приметил, что камчадал недостаточный жар почитает за бедное потчивание, то начал он поддавать и столько наподдал, что и самому в бане быть нестерпимо было.
Чего ради вышел он, как хозяин, которому сие дозволяется, из бани вон и стоял в предбаннике; а между тем, отворяя двери, бесперестанно поддавал на каменку: и таким образом вскоре принудил камчадала взмолиться, но казак мучил его до тех пор, пока камчадал обещал ему отдать, о чем он старался.
Не можно сказать, сколь оное потчивание камчадалу приятно было: он клятвою утверждал, что сроду не видал такого жара, и никогда не мог надеяться, чтоб казаки гостей так изрядно могли потчивать, и лишения своего сокровища не токмо не себе за убыток, но казака оного дружество, яко доброе, прославлял у своих товарищей, объявляя им, что камчадалы нимало не умеют гостей потчивать, не то что русские.
Сие я не токмо от самого того казака, но и от прочих того острога служивых слышал, которые тем над ним смеялись; а происходило оное незадолго до моего в Нижно-Шантальский острог приезда.
Глава 16. О сватанье и свадьбах
Когда камчадал пожелает жениться, то высмотрит себе невесту обыкновенно в другом, а не в своем острожке, переселяется жить туда и, объявя невестиному отцу или матери о своем намерении, несколько времени работает, оказывая удальство свое и проворство и услуживая всем паче холопа, наиболее же будущеим своим тестю, теще и невесте, а потом требует позволения хватать невесту.
И ежели поступки его родителям невесты и сродникам, также и самой ей, понравятся, то получает он соизволение, в противном же случае или вовсе пропадают его услуги, или с некоторым награждением отпускается.
Иногда случается, что такие женихи, никому ничего не сказав, приходят жить в чужой острог и работают; и хотя всякий по услугам их может признать, с каким намерением они то делают, однако никто их о том не спрашивает и не говорит ни слова, пока они или сами, или чрез других не объявят родителям невесты о своем изволении.
Когда жених получает позволение хватать невесту, то он ищет такого случая, чтоб где-нибудь напасть на нее в малолюдстве: ибо она бывает тогда под охранением всего женского пола того острожка, которые редко от ней все отлучаются. Сверх того, во время хватанья бывает она одета в две или в три хоньбы, опутана сетями рыболовными и ремнями увязана так, что она не может поворотиться, как статуя.
И если жених улучит в малолюдстве свою невесту, то бросается с великим стремлением, дерет на ней хоньбы и сети, чтоб коснуться тайного уда: ибо сие у них вместо венчания почитается.
Между тем как от самой невесты, так и от других баб и девок происходит ужасный крик; и хотя сама невеста при том не противится, да и противиться не может, однако охранительницы поступают с женихом немилосердно бьют его, таскают за волосы, терзают лицо и всякие средства употребляют, чтоб ему не дать схватить невесту.
И буде жениху посчасливится предприятие свое произвести в действо, то он сам отбегает прочь от невесты, а она дает знак его победы умильным и жалостным голосом – «ни, ни». В сем состоит вся важность брачного их сочетания.
Однако сие получить жениху не в один раз случается, но между тем проходит иногда целый год или больше, а после каждого хватанья принужден он бывает несколько времени собираться с силою и раны залечивать. А есть примеры, что некоторые по семилетнем хватанье вместо невесты получили увечье, будучи сброшены от баб с балаганов.
Кто схватит невесту, то в следующую ночь приходит к ней невозбранно, на другой день увозит ее в свой острожек, без всяких церемоний[414], а для празднования брака возвращается к невестиным сродникам по прошествии некоторого времени, причем бывают следующие обряды, которые в 1739 году в камчатском острожке, что на речке Ратуге, и мне случилось видеть.
Молодой со сродниками своими и с женою ехал к тестю в трех батах. В батах сидели женщины, в том числе и молодая, и при них довольное число съестных припасов, юколы, нерпичьего и китового жиру, сараны и прочего, а мужчины, не выключая и молодого, вели оные баты на шестах, нагие.
Не доехав до острожка сажен сто, вышли они на берег и начали петь песни, шаманить, тоншич на прутье вешать и нечто на сухую рыбью голову наговаривать, которую потом, обернув в тоншич, отдали бывшей при них старухе.
По окончании шаманства надели на молодую сверх ее платья бараньи хоньбы, а на них натянули четыре куклянки, так что она стояла, как чучело, расширив руки и с нуждою могла двигаться. После того сели паки в баты свои и шли до самого острожка, где к берегу пристали. От пристани до самой юрты вел молодую под руку высланный из острожка небольшой парень, а за нею следовали прочие свиты ее женщины.
