Виктор Конецкий - Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография
И пожалуй, беспрецедентный случай, большой писатель остался профессиональным моряком.
Итак, один из последних его рейсов, как уже говорилось, в Антарктиду, в котором автор по иронии судьбы и оказался третьим лишним. В чем же причина? Одна из них — это неопределенность и надуманность (второй старший помощник) должности, предполагающей опеку молодого, но уже опытного, высокообразованного и энергичного штатного старпома.
Вторая, и главная — личные отношения с капитаном, бывшим другом. В одной повести, рисуя собирательный образ капитана судна, В. Конецкий многое взял именно от него, кое-что от других, в том числе и такую пикантную деталь, как связь капитана с буфетчицей… И сколько бы ни убеждал автор, что образ капитана в той повести именно собирательный, успеха он в этом не имел, в результате капитан стал недругом, а жена капитана — врагом.
Над автором сгущаются тучи и со стороны высшего руководителя пароходства: оно не может простить ему «опорочивания» заслуженных и уважаемых кадров.
И вот так, казалось бы, счастливое сочетание писателя и моряка оборачивается против него самого. Но В. Конецкий остается верным себе и в «Третьем лишнем». На этот раз им взят под верный прицел наставник капитана, человек, в общем-то, неплохой, заслуженный, но свое отслуживший и в данном рейсе ничего полезного не приносящий (вот уж кто третий лишний-то!). Так вот, видимо, и появляются недруги.
По возвращении из рейса автору все-таки пришлось пойти на компромисс. После трудного и резкого разговора с начальником пароходства, уже склонного к освобождению его от дальнейшей службы на судах, он добивается разрешения на очередной, без промедления рейс в Арктику.
Ведь пока писатель — моряк, он не плавать не может. Ему нужен «живой» материал, который может дать только море, ему нужно дописать новую повесть и доказать руководству, что пишет он о том, что знает, что есть, что должно быть и как быть не должно!
Хотелось бы пожелать В. Конецкому еще многих интересных рейсов и новых бескомпромиссных произведений о море и моряках.
Л. Н. Баладин
Симферополь. 1982
Нет, Вы отдаленно не понимаете, какую дарите людям радость. Даже очень больной, можно сказать погибающий, человек снова встает на ноги, входит в широкий мир, видит далекие моря и знакомится с чудесными людьми и оживает — словно жизнь снова распахивает перед ним дверь, а Ваш юмор согревает читателю душу!.. Я очень больна и уже никогда, по-видимому, не попаду в Ленинград, а Вы, конечно, уж никак не попадете в наш городок. Так что могу только повторить — моя дерзость написать Вам продиктована только горячим восхищением Вашим талантом, страстным желанием сказать Вам спасибо и заодно попросить — не стойте в открытой стойке перед подонками, как делает один Ваш герой и, как мне кажется, делаете и Вы… вы так беззащитно искренни!..
С. Ф. Шершевская
Новокузнецк. 14.10.84
Только что вернулся с залива Креста, порт Эгквекинот. Это наш подшефный от Севморгео, филиал от ААНИИ. Мама настояла, чтобы я ушел с флота, т. к. мы почти всю жизнь не виделись. Она хочет моей спокойной работы на берегу, а я первый раз вышел в море в 1957 году, когда мне открыли визу, т. к. мне только исполнилось 18 лет. Плавал матросом, боцманом, затем окончил ЛМУ… По Вашим произведениям я вижу, что Вы человек свой — имею в виду преданный воде, как и я. Я с парохода уходил, у меня слезы ручьями текли. Причем слезы не пьяного человека. Просто я знал, что это почти «конец». Домой прилетел, а мама дает читать журнал «Звезда» — «Третий лишний». С собой я привез «В сугубо внутренних водах» — украл в библиотеке, т. е. сказал, что потерял, и заплатил в десятикратном размере. Ваши книги мне дороги отношением к морю и судам, к людям, работающим на них. Оно совпадает с моим взглядом на своих соплавателей и на весь флот в целом. Меня начинает трясти, когда я узнаю, что человек пришел на флот ради заработка. Я готов задушить такого. Море для меня — это жизнь. Причем жизнь, которую не каждый поймет. Дома я чувствую себя как в гостях. Стоит мне подняться по трапу — я дома.
Я, как и Вы, блокадник. Всю жизнь прожил в Ленинграде. В 1942 году, когда с матерью стояли в очереди за хлебом, началась тревога, но мы не успели укрыться, и мне в ногу попал осколок, что впоследствии доставило мне немало хлопот с медкомиссией… Родной отец погиб (летчик-испытатель), отчим был капитан 1-го ранга — подводник. Брат тоже моряк, капитан 2-го ранга… Чувствую, что на берегу не будет мне жизни, я даже, когда по телевизору морская тематика идет, не могу смотреть спокойно…
В. Селезнев
Ленинград. 1984
Хочу написать Вам одну народную мудрость, может быть, Вам и пригодится.
Когда Бог создал на земле Адама первым и других мужчин, то занял их работой, охотой. Адам приходит к Богу и говорит: «Нам скучно, создай нам кого-нибудь для развлечения». Бог сказал: «Возьмите каждый по своему ребру и создайте такую женщину, какая вам по нраву, и положите ей под язык кусочек сахара, чтобы женщина была сладка». Мужчины так и сделали. А один из них положил своей женщине два куска сахара под язык, чтобы она была слаще всех других. Привели они своих женщин к Богу. Он забрал их и сказал: «Приди в воскресенье». А когда они пришли, он раздал мужчинам женщин, кому какая попадется. Возмутился мужчина, который свою самую сладкую хотел получить назад. Бог и говорит: «Я вытащил у нее изо рта один кусочек сахара, теперь все женщины одинаково сладки и не ищите слаще той, что я вам дал…»
М. Саринова
Аркалык. 1984
Один из секретов Вашей «авторской прозы» — личность самого автора либо прямо присутствует, либо легко прочитывается. И это создает впечатление (полагаю, в большей степени иллюзорное), что он, автор, тебе знаком и можно ему написать как человеку близкому. У меня, например, полное ощущение, что все написано для меня, на моем языке, хотя о морской жизни и терминологии у меня весьма туманное представление…
Р. Шелепова
Ленинград. 1986
Извините, что отвлекаю Вас. Я не пионер и не пенсионер. Скорее я ближе к пионерии. Я в десятом классе. Читаю Ваши книги. Написала сочинение по «Последнему дню в Антверпене» и мне поставили 3/4. Тема была: «Труд в современной литературе». А Вы пишете или печатаете? Чапек говорил, что он пишет карандашом, ведь никому в голову не придет почесать затылок пишмашинкой или погрызть ее, когда ничего не сочиняется. Действительно, не придет.
Я пишу всякие глупости потому, что стесняюсь, и потому, что не знаю, что надо писать знаменитым писателям. Почему Вы не сочиняете сказок? Тогда бы я Вам написала много умных и полезных вещей. У меня братец двоюродный живет в Киеве, я рассказываю ему сказки на ночь, и он, бедняга, всю ночь не спит. Вообще, я действую людям на нервы. Например, мой отец (он с нами не живет) пришел как-то кран чинить, и мы пили чай, а чашки и блюдца снаружи перламутровые. Он так спокойно и шутливо спросил, что это за чашки, а я ему сообщила, что мы их только керосином полощем, чтобы продезинфицировать. Чай он, естественно, больше не пил.
