Конец российской монархии - Бубнов Александр Дмитриевич

«Министерская чехарда» — прозвал эту безумную смену министров известный своими остроумными словечками член Государственной думы Пуришкевич.

Обстановка появления князя Голицына у власти до того удивительна, что могла бы показаться невероятною, если бы она не была рассказана им самим.

Князь Голицын был самым обыкновенным членом правого крыла Государственного совета, но в период войны он занял место председателя одного из бесчисленных комитетов военного времени, находившегося под покровительством императрицы Александры Федоровны. По этой должности императрица его хорошо узнала и нередко вызывала к себе по делам комитета.

Однажды, в первый день праздника Рождества 1916 г., князь Голицын был вызван в Царское Село. Он очень удивился, когда вместо императрицы его принял государь.

— Мне нужен энергичный председатель Совета министров, и по совету императрицы мой выбор остановился на вас, — сказал император Николай II растерявшемуся от неожиданности князю.

— Ваше величество, я старый и больной человек. Я ничего для себя не ищу, не подготовлен и совсем не подхожу для такого ответственного поста. Года мои к тому же таковы, что не позволяют рассчитывать справиться с теми обязанностями, кои вы на меня предполагаете возложить. Прошу вас уволить меня от намечаемой миссии.

Государь не возражал и перешел на другие темы, так что Голицын, по его собственному признанию, получил уверенность в том, что чаша сия минует его.

Однако через два дня состоялся указ о назначении того же князя Голицына председателем Совета министров.

Назначение нового председателя Совета министров явилось, таким образом, несомненным результатом влияния на государя императрицы Александры Федоровны, но очевидно, что кандидатура эта была предварительно обсуждена и одобрена лицами, составлявшими ближайшее окружение царицы.

Почти одновременно с Голицыным на должность председателя Государственного совета, избиравшегося ежегодно государем из членов этого совета, был назначен бывший министр юстиции И. Г. Щегловитов — человек крайне правого направления. При этом с явною целью усиления правого крыла этого совета, игравшего у нас роль высшей законодательной палаты, в его состав было введено 18 новых членов, соответственно, конечно, подобранных.

Эти меры, ярко свидетельствовавшие об усилении безответственных влияний и о новой концентрации правых сил, заставили очень насторожиться Государственную думу, особенно после того, когда выяснилось, что сроки ее созыва все отдаляются. Вначале предполагалось созвать Думу в середине января, затем этот срок был перенесен на конец того же месяца и в конце концов решено было открыть заседание Думы лишь 14 февраля 1917 г.

Князь Голицын, по собственному его признанию, имел в виду воспользоваться отсрочкой заседания Государственной думы, чтобы провести ряд изменений в составе Совета министров. Но первое состоявшееся при нем назначение военным министром генерала М. А. Беляева не свидетельствовало ни об умении нового председателя Совета министров выбирать людей, ни о его независимости.

Генерал Беляев, назначенный на пост военного министра в самом начале января 1917 г., являлся, несомненно, избранником все того же кружка безответственных лиц, во главе коих стояла императрица Александра Федоровна.

Беляева я хорошо знал. Вся его служба прошла на моих глазах. Кроме того, он был моим сокурсником по Академии Генерального штаба. Кто мог бы предугадать тогда, что ему суждено занять столь ответственный пост, да еще в исключительно тяжелое время войны.

Забившийся в полутемные углы, вечно съеженный, точно ему холодно, юноша Беляев вызывал к себе то насмешливое, то жалкое отношение.

Необычайной усидчивостью, крайней деловой добросовестностью и знанием канцелярских навыков Беляев впоследствии приобрел в Главном штабе прочное положение и стал довольно быстро продвигаться по военно-бюрократической лестнице.

В войсках Беляев почти не служил и командного опыта не имел никакого. Не было у него ни размаха мысли, ни инициативы, ни духа творчества.

«Мертвая Голова» — так прозвали его за издали бросавшуюся в глаза голову с огромным лбом и глубоко посаженными глазами и еще за давящую мертвую мысль, эту голову характеризовавшую.

Однако служебные успехи постепенно развили в Беляеве некоторую самоуверенность и опасную привычку много говорить самому и мало слушать других.

— В России нет людей, — обычно жаловался он в конце своей длинной вступительной речи, которой встречал каждого из приходивших к нему посетителей.

— Да и как же вам их найти, — остроумно ответил однажды один из его собеседников. — Ведь вот я просидел у вас более получаса, но так и не мог изложить свое дело, — добавил он с досадой, вставая.

Война застала генерала Беляева в должности одного из начальников отделов Главного управления Генерального штаба. На фронте ему места не нашлось, и он был оставлен в тылу для заведования текущими делами названного управления. Путем знакомства с кружком Распутина ему, однако, удалось упрочить свое положение, и неожиданно для всех Беляев был назначен на должность начальника Генерального штаба…

При одном из военных министров Беляеву не повезло: он вынужден был расстаться со своим положением и смириться с относительно скромными обязанностями военного представителя России в Румынии, так как ни о каком строевом назначении думать ему не приходилось.

Не удалось ему, однако, удержаться и при главной квартире румынского короля; приходилось уже задумываться над вопросом: как быть дальше?

Но в этот тяжелый для него период времени экстренная телеграмма уже вызывала его в Петроград, в пути же он получил дополнительное указание немедленно и непосредственно явиться к императрице. От нее им и было получено предложение занять освободившийся после генерала Шуваева^[157] пост военного министра…

Одним из чрезвычайно неудачных мероприятий, осуществленных при генерале Беляеве, была передача в ведение военного министра Петроградского военного округа, состоявшего раньше в подчинении главнокомандующего армиями Северного фронта.

Непосредственное начальствование над всеми войсками этого округа, состоявшими из запасных частей, было сосредоточено в руках генерала Хабалова — человека теоретического направления, нерешительного и не обладавшего достаточным военным авторитетом. В условиях нормальной жизни генерал Хабалов, вероятно, мог бы считаться на месте, но в той исключительной обстановке, которая сгущалась вокруг столицы, он оказался лишенным необходимой воли и непригодным для самостоятельных решений.

Почти одновременно с передачей Петроградского военного округа в ведение военного министра Кронштадтская крепость, прикрывавшая морские подступы к столице, была передана в руки флота, в котором, более чем где-либо, свила себе гнездо революционная пропаганда.

Отметить оба эти обстоятельства необходимо, так как ими в известной мере характеризуется то положение, в котором оказалась столица в начале 1917 г. в смысле обеспечения ее от возможных беспорядков.

СУДЬБА РОССИИ

В БЕЗУМНЫХ РУКАХ А. Д. ПРОТОПОПОВА

«Убедившись в несоответствии А. Д. Протопопова на посту министра внутренних дел и зная, что государь находится под большим влиянием императрицы Александры Федоровны, — рассказывает князь Голицын в своих показаниях следственной комиссии Временного правительства, — я обратился сначала к государыне, указывая ей на необходимость удаления Протопопова. Императрица выслушала меня очень внимательно, но моя мысль, по-видимому, ей не понравилась».

Через два дня князь Голицын нашел необходимым доложить тот же вопрос императору Николаю. Государь, видимо, был предупрежден о вероятности такого доклада, но, по обыкновению своему, не дал сразу определенного ответа. Лишь во время следующего доклада председателя Совета министров он твердым голосом произнес:

— Я долго думал о Протопопове и решил пока воздержаться от его увольнения.