Алекс Гольдфарб - Саша, Володя, Борис... История убийства
— Датчане не отдадут невинного человека на верную гибель, — сказал Борис с присущим ему оптимизмом. Мы сидели в его лондонском доме и обсуждали, как быть с Закаевым.
— Запад молчал, когда русские уничтожили двести тысяч мирных чеченцев. Почему же теперь он станет ссориться с Путиным из-за одного? — сказал я. — Судьба Закаева на волоске, и, боюсь, если мы не вмешаемся, то его выдадут. Одними заявлениями тут не обойдешься; предстоит сложный и дорогостоящий судебный процесс.
Я вновь испытал острое чувство, что стою перед выбором, который изменит мою собственную жизнь. Как тогда, когда я отправлялся в Турцию на помощь Саше Литвиненко, или решал, возглавить ли мне фонд Березовского, я понимал, что рискую, ввязываясь в открытую конфронтацию со столь могущественным противником, как Путин. Меня также беспокоила моя репутация, ведь к связям с “кагэбэшником” и “бароном-разбойником” теперь добавится “чеченский террорист”. Однако в данном случае появился еще один, новый риск: связь с Закаевым отнюдь не прибавит мне популярности не только в Москве, но и на Западе, особенно в еврейских кругах. Закаев — мусульманин, обвиненный в терроризме и взятый под стражу в европейской стране. На дворе 2002 год, и реалии “войны с террором” уже вошли в повседневную жизнь. Все, что имеет отношение к исламу, вызывает автоматическое, почти инстинктивное недружелюбие. К тому же контакты с персонажем типа Закаева неизбежно должны привлечь ко мне внимание всевозможных органов на Западе — банковских, налоговых, спецслужб. Кто знает, а вдруг администрация Буша уступит Путину и признает Масхадова террористом. В какой компании я тогда окажусь? Зачем, спрашивается, мне это нужно?
Борису тоже было непросто решиться открыто поддержать Закаева. Его собственная просьба о предоставлении убежища вот уже несколько месяцев находилась на рассмотрении в Хоум-офисе. Из Москвы постоянно шли угрозы предъявить ему обвинения в терроризме из-за его прежних контактов с чеченцами. Вряд ли ему следует связывать себя с человеком, обвиненным в организации теракта. Адвокаты настаивали на том, чтобы он держался подальше от Закаева. Пиар-советник Бориса, лорд Тим Белл, который время от времени разъяснял нам, что в действительности кроется за внешней доброжелательностью англичан, был сильно обеспокоен: “Вы даже представить не можете, насколько опасным может быть Уайтхолл, если решит, что затронуты его реальные интересы!”
Но мы все-таки решили вступиться за Закаева, и не только исходя из высших соображений, но следуя вполне прагматической логике: если Путин сможет заполучить Ахмеда, то Борис будет следующим. 1 ноября 2002 года “Фонд гражданских свобод” объявил, что берет на себя организацию юридической защиты Закаева и все расходы. Четыре дня спустя Россия направила в Лондон запрос о выдаче Березовского по обвинениям в мошенничестве, уклонении от налогов и отмывании денег.
4 ноября 2002 года. Россия обратилась к правительству Катара с просьбой об экстрадиции бывшего президента Чечни Зелимхана Яндарбиева по обвинению в причастности к захвату театра на Дубровке. До сих пор ни одна из арабских стран официально не поддерживала чеченских сепаратистов. Однако Катар отказался выдать Яндарбиева на том основании, что он является личным гостем эмира Шейха Хамада Бен Халифа Аль Тани.
9 НОЯБРЯ 2002 года я прилетел из Копенгагена в Лондон и остановился у Саши с Мариной в их квартире на Эрлз-корт. Накануне я сопровождал бывшего спикера Ивана Рыбкина при посещении датского парламента, где он объяснял членам юридической комиссии, почему не следует выдавать Закаева. Затем мы навестили Закаева в КПЗ копенгагенской полиции. Наутро мы разъезжались в разные стороны: Рыбкин возвращался в Москву, а я в Лондон. Прощаясь, Иван Петрович шутил о превратностях судьбы, но в глазах его стояла тревога. Не прошло и трех месяцев со времени их переговоров в Цюрихе, и он не сомневался, что Ахмед оказался за решеткой в отместку за вызов, который они вместе бросили Путину. Что теперь ждет его самого в Москве?
— Рыбкина убьют, — сказал мне Саша в тот же день за обедом. — Передай ему, чтобы приезжал в Лондон и просил убежища. Могу порекомендовать хорошего адвоката.
Весь день я провел в телефонных разговорах, организуя петицию к датскому правительству не выдавать Закаева. Автором петиции была актриса Ванесса Редгрейв, которая заполучила подписи знаменитостей из мира искусств, таких, например, как датский режиссер Ларс фон Триер. В мою задачу входило обеспечить поддержку россиян. Получить подписи Елены Боннер, Сергея Ковалева, Владимира Буковского, Рыбкина и Березовского не составило труда. И тут произошла неожиданность, которая впоследствии оказалась весьма важной для понимания обстоятельств отравления Литвиненко.
Разговаривая со мной по телефону из своего дома в Кембридже, Буковский передал трубку находившемуся рядом Владимиру Кара-Мурзе, лондонскому представителю “Союза правых сил”.
— А ты обращался к Немцову? — поинтересовался Кара-Мурза.
— Он не подпишет, — сказал я. — Он боится Путина.
— Ты не прав, — обиделся Кара-Мурза. — Я с ним недавно говорил, и он восхищается Рыбкиным. Почему бы не попробовать?
Через двадцать минут Кара-Мурза перезвонил: “Я дозвонился до Немцова. Он подписывается”.
Я не поверил своим ушам и попросил Буковского перезвонить Немцову, чтобы еще раз удостовериться в этом. Через несколько минут Буковский сообщил, что Немцов подтвердил, что ставит подпись в защиту Закаева.
— Чудеса! — только и мог сказать я. Отправив Ванессе Редгрейв факс с российским списком, я отправился с Сашей и Мариной в кино.
Когда мы вышли из кинотеатра, на автоответчике было три сообщения от Кара-Мурзы: срочно перезвони!
— Немцов передумал. Он снимает подпись.
Кара-Мурза рассказал, что вскоре после разговора с Буковским Немцову позвонил Чубайс и стал орать: “Ты соображаешь, что делаешь?! СПС перекроют кислород! Мы не пройдем в Думу в следующем году! Ты в своем уме?”
Как выяснилось, Чубайс узнал о подписи Немцова от Владислава Суркова, заместителя Волошина в кремлевской администрации. Тот позвонил ему около полуночи и сказал, что расценивает поступок Немцова как личный вызов Президенту со всеми вытекающими последствиями.
— Ты понимаешь, что это значит? — откомментировал произошедшее Саша Литвиненко. — В Москве сейчас суббота, вернее, уже воскресенье. Сурков не сидит на работе и не прослушивает телефон Немцова. Это значит, что в ФСБ анализируют разговоры с Лондоном в реальном времени, а не по записям. Между разговором Немцова с Буковским и звонком Чубайса прошло около часа. Ты только представь себе: на Лубянке постоянно дежурит аналитик, у которого достаточно мозгов, чтобы решать, о чем следует докладывать наверх. Затем дежурный по ФСБ связывается с дежурным в президентской администрации, и тот по спецсвязи разыскивает Суркова. И это в час ночи с субботы на воскресенье! Времени на распечатку разговоров и письменные рапорта у них не было. То есть все, что связано с нашей компанией, стоит на постоянном контроле как высший приоритет особой важности. С нами круглосуточно работает целая команда. Не удивлюсь, если Путин получает ежедневные сводки.
