Мицос Александропулос - Сцены из жизни Максима Грека
Старец закрыл уставшие глаза. Сколько раз за долгие годы вызывал он волшебное видение корабля, направляющегося наконец после стольких испытаний к Итаке: пятьдесят два сильных гребца, налегающие на весла, и Одиссей, забывшийся на палубе бестревожным, усладным сном…
«И, как знаете вы из Писания…»
Нет. Он взял перо и тремя толстыми линиями перечеркнул последние слова.
«Знайте же, что говорит и премудрый Гомер, законополагая о страннолюбии: пусть странник будет вам любезен не менее брата родного, а ежели пожелает уехать, отпустите его с миром в милую землю отцов».
Теперь Максим закончил, больше он ничего сказать не хотел. Голову так и тянуло вновь склониться на грудь, и он позволил ей опуститься, погрузиться в зыбкие разноцветные круги, небесные коромысла, ореолы славы, которые все множились и постепенно заполняли небосвод. Он чувствовал несказанную сладость, точно его уложили на мягкие подушки… Внезапно какой-то шорох коснулся его слуха: что-то соскользнуло и мягко легло на пол.
С огромным трудом открыл он глаза, оглядел стол. Потом опустил взгляд ниже и увидел свое перо: оно лежало у ножки скамьи, чуть в стороне от носка его башмака.
Максим улыбнулся ему. Хотел что-то прошептать, но губы не шевелились. Он снова закрыл глаза и отдался своему видению.
…Рассвет на Ионическом море. Отблески — лиловые, золотисто-зеленые, голубые: все цвета дня — младенцы в своей утренней колыбели. Корабль мчится быстро, даже орел не смог бы его обогнать, ничто теперь не в силах повернуть его вспять. Уже близко, близко, не тревожься, успокойся; вот гребцы расстелили на палубе ковер с белоснежной простыней, предайся же мирно своему сну:
Тою порой миротворно слетал на вежды
Сон непробудный, усладный, с безмолвною смертию сходный.
…Гребут быстрые весла, рассекая волны Амбракийского залива, куда, огибая луга и сады, несет свои воды Арахтос, река Арты.
ДВУМЯ ДНЯМИ РАНЬШЕ
(Заключение всей истории)
Двумя днями раньше епископ Исаак явился во дворец, чтобы проститься с царем Иваном.
По велению государя в палату принесли дары, которые должен был отвезти патриарху епископ. Были тут редкие меха стоимостью более двух тысяч золотых рублей. Сверх того царь Иван давал еще и денег на нужды Вселенской патриархии, а также крупный сапфир для самого патриарха, только что взошедшего на престол, чтоб украсил свою патриаршую митру.
Самому Исааку государь пожаловал саккос из Дамаска, расшитый золотом, с рубинами и жемчугом. Царица Анастасия подарила ему плащаницу, сотканную ее руками из золотых и серебряных нитей.
Ослепленный этой щедростью, епископ склонился до земли, поцеловал руку Ивана, осыпал его благословениями.
— Мы пребываем в ожидании, — напомнил царь, когда епископу пришло время удалиться, — надеемся, что грамота патриарха прибудет без промедления.
— Грамоту, какую угодно получить твоей милости, великий государь, — отвечал Исаак, — святой патриарх составит непременно, и вскоре ты получишь ее вместе с его святейшим благословением.
Иван кивнул головой. Однако епископ хотел что-то добавить. Некоторое время он постоял в нерешительности, потом отважился и проговорил:
— Хочу просить тебя еще об одной милости, великий государь!
Иван позволил ему продолжить.
— Вот уже много лет, со времен могущественного отца твоего, славного великого князя Василия Ивановича, — начал епископ, — живет в твоем царстве греческий монах со Святой Горы по имени Максим…
Тень пробежала по лицу царя Ивана, взгляд его с недоумением устремился к митрополиту Макарию. Тот был встревожен и расстроен.
Когда епископ Исаак прибыл в Москву, он с самого начала заговорил с Макарием о Максиме. Сказал, что сам патриарх просит оказать ему милость и отпустить старца на родину, в свой монастырь. Однако Макарий посоветовал епископу не заводить этого разговора с царем, не навлекать на себя его неудовольствия — и монаха он все равно не вызволит, и сам тех дел, ради которых приехал, возможно, не завершит.
Проницательный Исаак почувствовал, что слова его озаботили не только царя и митрополита, но и всех других вельмож, находившихся в палате. Он выдержал паузу.
И по прошествии нескольких минут продолжил:
— Старца этого, царь Иван, знаю я с давних пор. И все наши святогорские отцы его помнят. По прибытии своем сюда написал я ему, и он мне ответил. Что и говорить, теперь святой отец очень уж стар, и коли глубокая старость настигла его здесь, то, стало быть, таково желание господа, чтобы тут, в твоем христианском царстве, провел он свои последние дни.
Царь удивился еще сильнее. И снова обратил свой взгляд к митрополиту, который тоже выглядел изумленным.
— Однако, кажется мне, великий государь, что было бы верно и справедливо, — продолжал греческий епископ, — ежели бы я посоветовал тебе сделать что-нибудь для монастыря, пославшего его сюда; братья терпят сейчас большую нужду, испытывают лишения во всем. Пошли им что-нибудь, чтоб поминали тебя и ревностно молились о душе могущественного отца твоего.
Лицо Ивана прояснилось.
— Как же, — сказал он с готовностью, — мы всегда держим в мыслях своих Ватопедский монастырь и всю Святую Гору и не оставим их своей милостью…
Епископ засиял от радости. И, чуть наклонившись вперед, с улыбкой прошептал, будто хотел, чтоб его услышал один только царь Иван:
— И игумену, государь, и проту… Пошли им что-нибудь, надобно послать…
Глядя на лоснящееся от удовольствия лицо епископа, Иван вдруг пришел в веселое расположение духа. Ему захотелось рассмеяться, но он сдержался и сказал:
— Да, да, им тоже пошлю… Пошлю, владыка. — Он умолк, внимательно посмотрел на Исаака и громко добавил: — Но и тебе за добрый твой совет сверх того, что уже подарил, пожалую еще соболей!
И снова Исаак отвесил царю Ивану земной поклон. Коснулся лбом ковра.
— О грамоте, государь, можешь не беспокоиться. Святой патриарх составит ее немедля и пошлет еще за грамотами всех других православных патриархов.
Опершись локтем о ручку трона, Иван опустил голову на ладонь.
— Мы ожидаем, — сказал он и закрыл глаза.
В исторических источниках мы находим указание, что греческий епископ уехал не сразу. Еще несколько месяцев прожил он в России. Что касается патриаршей грамоты, то она запоздала. Однако все-таки пришла. В ней патриарх утверждал Ивана в сане царя. Признавал, что права у него могущественные и древние, коль скоро царская династия России берет начало свое от Анны, сестры самого императора Василия, а еще потому, что другой славный византийский император, Константин Мономах, послал с митрополитом ефесским великому князю Владимиру Мономаху золотой венец, золотой скипетр и все необходимое для венчания на царство.
