Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970
Хочу поблагодарить также за маленького трилобита из Юты, которого моя жена передала мне в Рождественский сочельник и который придает новый блеск моей коллекции. Я поражаюсь не только выразительной, но и чеканящей силе природы; сюда в данном случае еще добавляется тонкая обработка человеческой рукой.
Глядя на трилобитов, мне представляются, будто в определенной точке пересечения природа интуитивным образом ухватила идею трехчленного деления и перевела ее в простую модель. Голова, грудь и брюшко, корпус, руки, крылья или плавники, позвоночник и ребра, сегменты тела членистоногих и их придатки — все это возвращается снова в многократных комбинациях, зачастую с использованием новых элементов и поперек родословного дерева: именно как план и независимо от субстанции. Как выглядит дом, установлено; а строится ли он из камня, древесины, глины или кирпичей, определяют обстоятельства.
Сейчас я взялся за материал, собранный в Анголе. Приехав в следующий раз в Вильфлинген, Вы уже сможете увидеть добрую часть из этого».
1967
ВИЛЬФЛИНГЕН, 14 ЯНВАРЯ 1967 ГОДА
Вальтеру Нойманну: «Большое спасибо за Ваши добрые пожелания и песочные часики, которые сопровождали их в качестве голоса судьбы.
Несмотря на то, что я коллекционирую только старинное стекло, я залюбовался их совершенством, особенно однообразностью "песка", достичь которой раньше было настоящей проблемой. Используемый здесь материал настолько тонкий, что в верхней половине ампул он во время стенания располагается кристаллическими узорами. Сюда добавляется воздухонепроницаемая изоляция и твердая материя стекла, которую песок едва ли сможет сточить. Раньше они портились не только вследствие влажности, но и потому, что струйка постепенно растачивала талию, так что с годами часы "шли быстрее"».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 11 МАРТА 1967 ГОДА
Отмару Лангу: «Я говорю Вам большое спасибо за "Шверин" Фарнхагена[551]. Книга выходила несколькими изданиями, из которых это, 1841 года, является первым. Я сразу прочитал отмеченные Вами места, а также еще некоторые. Фарнхаген пользовался источниками, которые за минувшее время, вероятно, пропали. В 1928 году была опубликована еще одна книга о Шверине, составленная кем-то из потомков.
Дневники Фарнхагена я читал в 1934 году; характер я нашел малоприятным. Однако в них содержалось много фактов; я смог их использовать также, когда работал над Риваролем.
Шверин — это сангвинический тип с маленькими слабостями и большими достоинствами, благородный противник старика Дессауэра. Известие о смерти этого семидесятидвухлетнего человека в окрестностях Праги пришло, когда я был еще ребенком. Для меня это до сих пор является событием из ряда вон выходящим. Блюхеру (человек с похожим гусарским характером, но гораздо менее духовный) было столько же, когда его ранило под Линьи.
Один читатель из Южной Африки прислал мне несколько автографов; особенно порадовало меня письмо Максимилиана Мексиканского к матери одного из своих офицеров».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 18 МАРТА 1967 ГОДА
Клеменсу Плассманну: «Большое спасибо за то, что Вы столь любезным образом вспомнили "тот день".
Icb hab in meinem Sein sehr viel beim Wein gesonnen
und hab sehr viel beim Wein in meinem Sein
gewonnen.[552]
Тут у Пальм-Нессельманна сходятся два светлых ума: Омар Хайям и Ангелус Силезиус».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 1 АПРЕЛЯ 1967 ГОДА
Парапет разбитого Штирляйн небольшого сада камней населяют сейчас две стенных ящерицы[553]. У одной не хватает хвоста. Брем: «Под любым из валунов мы обязательно найдем один из таких экземпляров». Удивительно только, как быстро они появились, поскольку до сих пор я ни одной не видел здесь поблизости.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 5 АПРЕЛЯ 1967 ГОДА
Эрве Лавениру[554]: «Я с глубокой благодарностью поддержал Вашу любезную инициативу от 22 февраля.
Я тоже придерживаюсь того мнения, что в Европе будущего французскому языку отведена особая роль — прежде всего в дипломатии и вообще в сфере высокого взаимопонимания.
Молодым европейцам придется, наверное, выучить три современных языка, что, скажем, в сегодняшней Швейцарии является предпосылкой карьеры среднего и уж тем более высокого уровня. В планетарном общении необходимым, должно быть, станет английский язык.
К сожалению, идея Объединенной Европы из-за де Голля потерпела провал, от которого она не так скоро оправится».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 8 АПРЕЛЯ 1967 ГОДА
Ночью иней. Царский рябчик[555] склонился низко к земле, но в полдень снова выпрямился.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 17 АПРЕЛЯ 1967 ГОДА
Отто Клагесу: «Моя жена расположила для меня известковые шпаты[556] в точном соответствии с Вашими маркировками. Таким образом, они предстали во всем своем пестром великолепии. Примите, пожалуйста, еще раз мою сердечную признательность — благодаря Вам я становлюсь неизмеримо богаче. Прежде всего, меня порадовали кварцевые кристаллы, которые образуются под давлением в горной породе, затем обнажаются и, вероятно, замыкаются снова — они в отчеканенной форме странствуют по геологической эпохе. Красива фаза известкового шпата с нежным розовым налетом, которая возникает из серого цоколя.
Кроме Ваших пришло еще несколько камней — например, тяжелый экземпляр из ваших окрестностей: Ammonites Pachydiscus Zitt., месторождение Мисбург. На него наткнулся железнодорожник, работавший при разгрузке. Напротив, Rhaeboceras Halli Meek, из Биг Хорн Ривер, Монтана, США, был изящным, подлинной драгоценностью. Таковы приятные последствия книги "Камни"».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 19 АПРЕЛЯ 1967 ГОДА
Альфреду Фабр-Люку[557]: «Очередной номер "Nouveau Regime", который доставляется мне из Парижа, неоднократно напоминает мне о Вас, к сожалению, в мало приятной форме, а именно язвительными нападками.
Я воспринимаю это как знак того, что Вы неуклонно следуете идее Объединенной Европы. И это единственный путь, ведущий на простор. То обстоятельство, что после хороших начинаний его приходится оставить, огорчает меня как немца, как европейца и гражданина мира».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 11 МАЯ 1967 ГОДА
Дубовая роща, сильно изломанная ветрами. На сваленном стволе сидел молодой, еще не совсем самостоятельный канюк[558], который пристально смотрел на меня желтыми глазами, когда я приближался. Хотя он клевал меня в палец, я положил его к себе в грибную сумку. Потом на обратном пути привычным маршрутом у меня возникли сомнения — я вспомнил о встрече с подстреленной птицей на линии Зигфрида и о нашем Исаве в Килумбо, пошел обратно к стволу, на котором он сидел, и вернул его на прежнее место. Вскоре я услыхал в листве высокого ясеня хлопанье крыльев и осторожные призывные звуки. Мимолетное усыновление.
