Валентина Чемберджи - XX век Лины Прокофьевой
И потом, когда у неё появилась возможность приобрести какую-то аппаратуру, она очень радовалась, если кто-то из внуков показывал ей, как пользоваться кнопками «вкл» и «выкл». Как включить всё это.
– Она осталась в ваших воспоминаниях энергичной, независимой?
– Прежде всего, независимой. Потому что её всегда окружали люди, кто-то всегда был рядом с ней. Это та независимость, которая даётся возрастом, когда не нужно к чему-то привязываться, к месту, к дому, к человеку. Она же всегда куда-то уходила! Ведь в её доме можно было разве что скромно позавтракать. Никакой еды не было. Ничего не было для этого приспособлено. История с мясом принадлежит к исключительным событиям…
У неё была масса друзей, и она всегда отсутствовала. Потом театры, концерты. Все кассирши и билетёрши всегда давали ей все на свете места, несмотря на любой ажиотаж. Она всегда проходила. Она ничего не пропускала. В 16-м служебном подъезде Большого Театра её встречали как родную, с восторгом. Я на своей памяти в 99 процентах случаев входил сбоку. Может быть, даже это не так уж интересно, потому что пропадает часть «театральности». Попадаешь сразу в эту ложу и ограничиваешься своим местом и прилегающим салоном. Выход прямо вниз.[102].
– Она была полностью сосредоточена на музыке Сергея Сергеевича?
– Всё-таки да, конечно. Он ведь и сам с ней много советовался. Хотя композитор не нуждается в поправках.
Молодых же, наверное, лучше не хвалить. Сужу по дочери, которая учится в художественном училище. Кстати, мою дочь зовут Лина. И когда прабабушка узнала, что её так назвали, она была очень рада. Правнучка родилась в 1981 году, и они даже говорили по телефону.
Святослав:
– И когда Серёжа послал ей фотографию, она говорила, что в своей квартире в Париже (на улице Рекамье) повесила её и разговаривает с ней.
– Я вот не знала, что вы жили вместе на Николиной Горе.
– Да, она реконструировала там весь верхний этаж, на котором невозможно было жить. То есть я, конечно, мог бы, но она превратила его в квартиру, сделала там всё очень хорошо и с удовольствием там бывала. Потому что к этому времени у неё уже была машина, и она могла ездить со своим шофёром куда хотела.
– И всё же она хотела уехать…
Святослав:
– Она хотела уехать уже очень давно. Например, в промежутке между 1945 и 1948 годом.
Как ни странно, Андропов пошёл ей навстречу.[103].
Он нашёлся, между прочим, в тех коробках, которые Фрэнсис отдала в архив. Там может быть и что-то другое. Когда Олега не стало, всё осталось у Фрэнсис и никто с ней не поговорил об этом. Слава Богу, что она вообще не выкинула всё это, а собрала и отдала Ноэль Манн, в Архив.
Когда я приехал в архив и увидел все эти коробки, мне стало так обидно…
«Во время своих посещений Авы, – продолжает Сергей, – я помню её часто склонённой над письменным столом, с ручкой в руках. Она ведь всё время всё записывала, может быть хотела писать дневник или воспоминания. У неё было бесконечное количество маленьких тетрадочек, – назывались „тетради для записей“. Линованные. Она их использовала как ежедневники, линовала от руки, проставляла числа и где-то там ставила даты разных спектаклей, концертов или других каких-то дел, а в некоторых тетрадках она делала свои записи, писала что-то из воспоминаний, заметки. Они лежали повсюду. Я совал нос, любопытство всегда брало верх, не всегда это легко читалось, но я смотрел. Часть этих книжечек – тетрадочек я видел в архиве в коробках Фрэнсис».
Святослав:
– У неё были там расписаны и всякие дела по дням, в котором часу, где и пр. Кстати, она когда-то изучала стенографию и кое-где писала крючками. Это уж никак нельзя было разобрать.
– Но это как ежедневник, – продолжает Сергей, – потом, когда она приобрела свою первую пишущую машинку, это было такое зрелище: посвистывая, в очках, не хватало только клубов дыма для полного вида писателя. У неё был тогда рабочий стол. Он всегда был совершенно завален бумагами, записями, и пр. Я теперь понимаю, от кого я унаследовал этот «борделический» характер. Мой стол имеет точно такой же вид, независимо от величины.
У неё были не только записи, но и огромная переписка, потому что она ведь отвечала на все письма, несмотря на время и все строгости. Я не знаю, как она отправляла эти письма. Через кого-то или с оказией…
– Когда же вы в последний раз её видели?
– Перед отъездом.
– А на западе вы её уже не видели?
– Нет. Когда в первый раз речь зашла о том, чтобы поехать за границу, в 1986 году, я уже работал. Олег меня пригласил, я прошёл все круги ада, у меня уже была семья, двое детей, но мне сказали в ОВИРе, что они считают мою поездку нецелесообразной. Всё, точка. Адьё. Меня впервые выпустили в 1989 году, уже на похороны. Тошнит вспоминать всех этих кадровиков, бухгалтеров, которые там сидели. И каждый: «А почему ваш дядя там живёт? И какие картины он пишет?» Ёлки-палки. Думаешь: какое ваше дело. Дали мне разрешение, но тут французы заартачились. Французское посольство мне отказало: «Вы – слишком дальний родственник, вам необязательно ехать на похороны.» Гнусно. И тогда мы связались с нашим юристом, Андре, благо он уже крепко стоял на ногах, и он не задумываясь написал письмо министру иностранных дел. Это сыграло свою роль, потому что через несколько дней, в восемь пятнадцать утра, раздался телефонный звонок, – я ничего со сна не понимал: «С Вами говорят из французского Посольства. Пожалуйста, приходите в любое удобное для вас время». Я даже не понял, что к чему. «На проходной всё оставлено для Вас». Я пришёл когда мне было удобно, у проходной меня встретили и просто пронесли на руках к послу, которая сама со мной говорила, извинялась и дала визу на месяц, – закончил рассказ Сергей Святославович.
* * *Власти никогда бы не «поняли» желания Лины Ивановны покинуть СССР.
Лишь однажды её выпустили в ГДР на исполнение «Огненного ангела», она побывала и в других странах «социалистического лагеря», из которых, как и из СССР, нельзя было выехать.
Желание попросту уехать в Европу из СССР, где она перенесла столько горя, могло бы стать только ещё одним аргументом в пользу «преступных намерений» бывшей заключённой. Таких желаний не должно было быть.
Как это часто бывает на свете, причина, более или менее приемлемая для объяснений в КГБ, появилась из-за изменений в семейной жизни Олега Сергеевича.
В шестидесятые годы, – об этом уже говорилось – Олег Сергеевич оставил Софью Леонидовну Фейнберг-Прокофьеву и в 1969 году женился на англичанке Камилле Грей. Начался новый период его жизни.
