Святослав Рыбас - Красавица и генералы
В ее мыслях промелькнул какой-то острый блеск и всплыло слово "топор", вспомнилась пьеса о Катерине. Может быть, Павла хотела стать хозяйкой гибнущего хутора? Пусть становится! Какое Нине дело?
И вправду это ее не задевало, она готовилась перебираться в поселок. Только Виктор поддался родне, а без помощника ей было трудно. Неужели его заботило наследство?
Нина пробовала объяснить ему, куда надо идти, чтобы не погибнуть в бессмысленной борьбе. Но он будто одурел и ничего не слушал. Тонул бывший первопоходник. Брал молоток, гвозди, ножовку и что-то чинил на базу или сидел после полудня с Макарием, и они разговаривали о войне. Он совсем отделился от Нины за несколько дней, и она не сдерживала ревности, когда слышала, как он разговаривает с Петрусиком, передавая ему забубенные сказки Хведоровны.
- А там тебя русалка утащит, - дразня мальчишку, говорил Виктор. - Не ходи в балку.
- Русалки - это чарующие девчата, - продолжал он, глядя уже на нее. Волосы у них черные, русые, а то и зеленые, спадают по спине до колен. А брови густые. Вся сила у них в мокрых волосах. Это как у твоей мамани - сила в руднике.
- Что ты мелешь! - одернула его Нина.
- Шуткую, госпожа, - усмехнулся он. - Ты, Петрусик, берегись русалок. Они не только в воде живут, и в поле могут, и в лесу. Ты в балку один не ходи...
- Я не боюсь! - воскликнул мальчик. - Я казуня! Понял?
- Брешет он все, - сказала Нина. - Скоро поедем, сыночек. И дядя с нами поедет, а то он головкой ослабел, распустил тут бриле.
- А то примут, проклятые, образ знакомого и мельтешат перед глазами, пока человек не упадет без памяти, - добавил Виктор. - Дюже опасные для простого казуньки.
Казалось, столько натерпелись вдвоем, породнились в злой беде, а здесь в тишине и покое стали отходить друг от друга.
На третий день вечером она сказала, что завтра едет. Уже улеглись спать старики и Анна Дионисовна, уложили мальчика, ушла к себе, доделав последние дела, Павла. На скамейке в саду разговаривали братья, и в открытое окно до Нины долетали их голоса.
Макарий рассказывал о солдатской жизни, потом предостерег братца от слепоты, имея в виду что-то понятное обоим, а вскоре и прямо сказав, что она - курва, хорошенькая буржуазная курва, окрутила простодушного Григорова, отправила куда-то собственных отца и мать, чтобы не мозолили глаза, а когда надо - обманет или перешагнет через любого.
Нина ждала, что ответит Виктор, и думала, что слепец окончательно загнивает.
В зеленоватом окне на темном фоне сада светились мелкие белые звезды. Неподалеку зашуршала листьями какая-то птица, и через несколько секунд громко защелкал соловей.
- Братка! - сказал Виктор и еще что-то добавил.
- Выкинь из сердца! - отчетливо произнес Макарий.
- Ладно, сам перемогаться буду, ты не лезь! - сказал Виктор.
"Хороший, - подумала Нина и отвернулась от окна, прижавшись щекой к тугой накрахмаленной наволочке, пахнущей серым мылом. - Поедет со мной".
Щелкал соловей, братья все разговаривали, а Нина ждала, когда слепой пойдет спать.
"Будешь со мной, - думала она о младшем. - Как же я раньше не видела, что преданней тебя у меня нет". Нина потянулась и легла на живот. "Бедный слепец, - мелькнуло у нее. - Ему кажется, что и все кругом незрячие и всего надо бояться".
Наконец Макарий ушел, постучала на крыльце его легкая палочка. Нина вскочила на подоконник и вперилась в темноту. Соловей улетел. Совсем близко кто-то прикрыл калитку со стороны балки. Она подождала немного и шепотом позвала:
- Витя!
Он не ответил. Не услышал или презирал? Она отошла от окна, надела кофту и юбку. Пусть перемогает кого хочет, только не ее. Нина снова высунулась в окно. Темная тень стояла внизу возле ветки с блестящими листьями.
- Это ты? - просила она. - Макарий ушел?
- Ушел, - сказал Виктор. - Чего тебе?
- Все бубнили, весь сон согнали, - упрекнула Нина. - Все не привыкну к покою. Так и чудится, что начнут палить и надо выступать.
- Мы тут побалакали трешки, - вымолвил Виктор.
- Про меня?
- Про всякое такое. Твоего мужа-покойника спомянули, мало с тобой пожил... - Виктор, похоже, даже разговаривать стал на хуторской манер.
- То не ваша печаль, - сказала Нина. - Тебе соловушку слушать надо, а не моего покойного мужа вспоминать... Завтра я еду. Может, больше не свидимся.
- Ну как Бог даст, - ответил Виктор и вздохнул.
"Вот печенег! - подумала она. - Не хочет понимать". Слабый блеск вишневых листьев вызвал в ней воспоминание о григоровском саде, и она решила, что не отпустит Виктора.
- Я на тебя надеялась, Витя, - грустно вымолвила Нина. - Мы с тобой столько натерпелись... И ты меня оставляешь.
- Не могу я бросить их, - вымолвил он. - Как представлю, что их обирают, а заступиться некому, так совесть меня начинает грызть. И грызет, будто я последний искариот, спасал свою шкуру.
- Я знаю, ты смелый, верный человек, - сказала Нина. - Я люблю тебя как брата... Никого ты здесь не защитишь, а сам погибнешь.
- Они перед нашим приходом забукарили яровое, - продолжал он, не слушая ее. - Даже братке пришлось за чепиги взяться. А я бы им помог. Я один у них. Ты без меня перебьешься, а они пропадут.
- Почему ты говоришь "забукарили"? - спросила она. - Все равно ты не мужик и не простой казак. Не выйдет у тебя стать хлеборобом... Хлеборобы терпеливые, а ты вспыхнешь, тебя тот же немец или казак легко застрелит, чтоб под ногами не путался.
- Как Бог даст, пусть застрелит.
- Жалко тебя. Видно, расходятся наши дорожки. - Она легла грудью на подоконник и погладила Виктора по щеке.
Он прижался головой к ее руке и потерся, как телок.
- Рука затекает, - сказала Нина. - Я сейчас вылезу... Держи.
Она села на подоконник, свесила ноги.
- Услышат, - сказал Виктор, но подошел к стене и поднял руки.
Нина спрыгнула.
Несколько мгновений они стояли, почти касаясь друг друга, и ожидали, что будет.
Всходила луна, на плечах Виктора лежали яркие полосы и тени. Лицо было в темноте, только чуть светились внешние углы глаз.
Нина не знала, что делать. Дальше оставалось только завлекать его.
- Пошли погуляем, что ли, - со скукой произнесла она. - Мы с тобой еще не гуляли, соловьев не слушали.
Они вышли через сад к Терноватой балке. К ней вела светлеющая среди темной травы тропинка. Внизу из бесформенной пустоты впадины снова защелкал соловей, ему ответили сразу два. Было что-то чарующее в залитой лунным светом степи, страшной тени, резко делящей землю, и бесхитростном птичьем пении. Неподвижные облака высокими столбами громоздились на горизонте.
Виктор посмотрел на небо и остановился.
- Был летчиком, - сказал он. - Летал как птица... А теперь что... Никто не ведает, что его ждет.
