Валентин Аккуратов - Лед и пепел
— А сказку о колобке помнишь: я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…
— И от тебя, Иван Дмитриевич, уйду! — перебил меня Кекушев. И мы дружно засмеялись.
В Куйбышеве улицы были хорошо расчищены, автотранспорт двигался по правилам, тротуары желтели, посыпанные песком, заборы пестрели афишами театров, лозунгами, призывами и антигитлеровскими карикатурами Кукрыниксов и Бориса Ефимова. Чувствовалось, что город зажил полнокровной жизнью большого административного центра.
Георгий Орлов нас встретил на аэродроме. Было похоже, что гауптвахта пошла ему на пользу Он посвежел, щеки округлились, порозовели и глаза лучились безудержной энергией.
— Ого, командир, ты как с курорта! — радостно тиская Орлова, говорил Кекушев.
— Врагу не пожелал бы такого курорта. Чего только я не передумал, ожидая вас! — отмахивался Орлов. — То мне казалось, вас сбили истребители, то думал, что обледенели или врезались в торосы! Как же хорошо, что вы вернулись! Теперь поработаем!
— Что, уже есть задание? — спросил я.
— Пока пилить между Куйбышевом и Москвой. А что сказал Папанин?
— Сказал, что вызовет, как только пойдут первые караваны. Вот, знакомьтесь, исполняющий твои обязанности — пилот первого класса Николай Мятлицкий. Замечательный летчик. Согласен быть в нашем экипаже вторым пилотом. — Я подтолкнул к Орлову застенчиво улыбающегося Мятлицкого, и они пожали друг другу руки.
— Вторым! Да его уже тут ждут не дождутся. Я вас поздравляю, капитан Мятлицкий! — перешел Орлов на официальный тон. — Вы назначены командиром личного самолета командующего Войска Польского, вновь формирующегося сейчас. Идите на КП, там все узнаете, и большое спасибо за отлично выполненную ледовую разведку.
Мятлицкий разочарованно протянул:
— Как назначен? А мне так понравилась ваша работа!. Море, корабли, вдумчивая, совсем не шоферская работа? Берете — если мне удастся отбояриться от «шефской» должности?
— Ну, конечно же! — вырвалось у меня.
— Буду очень рад иметь такого второго пилота, — добавил Орлов, — чувствую, вы уже сработались с экипажем. Поблагодарив за согласие, Мятлицкий побрел на КП. Ветры войны надолго оторвали от нас Николая Мятлицкого. Только в конце 1945 года он пришел в Полярную авиацию и стал одним из лучших летчиков дальней ледовой разведки. Он по–настоящему полюбил профессию полярника: океанские льды, неистовые пурги, мрак многомесячных полярных ночей и белое, холодное пламя незаходящего солнца навсегда сделались спутниками его летной жизни.
— Какого мастера потеряли, — глядя на уходящего Мятлицкого, проговорил Кекушев, сокрушенно качая головой.
— Может, еще отпустят? — неуверенно сказал я.
— Отпустят? Да он лучший пилот авиаотряда? Разве таких отпускают! Даже дело о вынужденной посадке прекратили. Так что будем добивать ресурсы моторов без второго, — улыбнулся мне Кекушев.
…Шли грозные месяцы войны. Мы выполняли самые различные задания. Летали к окруженным частям, снабжая медикаментами, продовольствием, оружием. Вывозили раненых, сбрасывали листовки и доставляли всевозможные миссии союзников в Мурманск, Куйбышев, Москву, Архангельск. Нарядная окраска с нашего самолета слезла, машина была похожа на обшарпанную угольную баржу, хозяин которой экономил на ремонте. Но задания мы выполняли четко и своевременно, так что вскоре все «заказчики» знали нас и всегда охотно «приглашали» на работу. И чем сложнее было задание, тем с большей охотой мы брались за него. Полеты полностью захватили нас. Дни, ночи, города — все смешалось. Мы уже забыли, кто же наш истинный хозяин. Управление Полярной авиалинии было далеко, за Уралом, а его представитель редко тревожил нас, и мы все больше и больше втягивались в работу по обеспечению фронта
Однажды нас вызвали в Штаб обороны Москвы и дали задание — выбросить небольшой десант разведчиков к западу от Волоколамска.
Перелетев с Центрального аэродрома на одну из подмосковных баз, где встретились с группой и уточнили задание, темной апрельской ночью мы стартовали на запад. Наши «пассажиры», четверо крепких, широкоплечих парней и одна тоненькая, совсем юная девушка, в комбинезонах с камуфляжем, с ладно закрепленным оружием — автоматами, пистолетами, гранатами и ножами у пояса — скромно расположились в пассажирской кабине на своих парашютах и стали рассматривать карту, перекидываясь между собой короткими фразами.
По положению мы не имели права вступать с ними в разговоры, кроме необходимых команд, связанных с процедурой выброса парашютистов. Однако в открытых симпатичных лицах ребят было столько доброжелательности, что Сергей Наместников не выдержал и сказал:
— Орлы, зачем пацанку–то тянете с собой? Ребят, что ли, не хватает?
Взрыв заразительного смеха, казалось, заглушил рев моторов:
— Это она–то «пацанка»? Твое счастье, что ты родился не фрицем! Давай, лезь в свой курятник, к своей трещотке! Да охраняй как следует нашу «пацанку»…
Говоривший, старший группы, уважительно посмотрел на девушку. А она, кокетливо взглянув на Наместникова, весело и хорошо рассмеялась. Сергей, вытянувшись во весь свой богатырский рост перед ней, как перед командиром, достал из кармана замусоленных кожаных брюк красное, словно муляж, яблоко, обтер его о рукав и, лукаво улыбаясь, протянул девушке. Вспыхнув, она взяла яблоко и сказала:
— Это что, дар прекрасного Париса? Но здесь одна женщина, а не три, как в мифологии.
— И яблоко у меня только одно. А с Парисом, извините, незнаком. Яблоко дипломаты дали, говорили из Африки захватили — выкаблучивался Сергей.
Яркая вспышка сигнала вызова не позволила мне дослушать этот диалог.
— Когда линия фронта? — спросил Орлов.
— По расчету, через двадцать семь минут.
— Садись на правое кресло. Смотри, погода портится При такой видимости можем не заметить ромба из четырех костров…
— До точки выброса десанта еще час девять минут хода. Ведь мы подойдем к ней не с востока, а с запада. Это должно запутать немецкие посты наблюдения. Возможно, нам будет хорошая погода.
Орлов молча кивнул, согласился, но я видел, как внимательно и беспокойно он всматривался в проносящиеся ниже нас клочья облаков. Погода явно портилась и совсем не соответствовала прогнозу. Да и можно ли было винить в неточном прогнозе синоптиков? Для анализа состояния погоды необходимы были сведения метеостанций, расположенных западнее Москвы Прогнозировать приходилось по «обрезанной» карте погоды. За пятнадцать минут до линии фронта мы начали набирать высоту и уже на отметке пятьсот метров вошли в сплошную облачность. Сразу началось обледенение. В машине запахло спиртом, и по фюзеляжу застучали куски льда.
