Ральф Дутли - Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография
Психическое заболевание не отпускает Мандельштама: ему слышатся грубые мужские голоса, которые запугивают его и упрекают в содеянном. Ему кажется, что Ахматову расстреляли и он должен найти ее тело в овраге. В череде безумных видений ему мерещится и его собственный расстрел, который должен состояться «в шесть часов вечера». Желая обмануть своего мужа, Надежда Мандельштам вновь и вновь переводит стрелки стенных часов. В конце концов, он приходит к мысли, что ему остается лишь единственный выход: самоубийство. Он еще раз пытается покончить с собой: в ночь с 3 на 4 июня 1934 года бросается из окна второго этажа местной больницы и падает на вскопанную грядку, вывихнув себе правое плечо и сломав плечевую кость. Но этот безумный прыжок в никуда приводит его в чувство. Миг возвращения к ясности описан в седьмом стихотворении воронежских «Стансов» (май июнь 1935 года):
В семивершковой я метался кутерьме!
Клевещущих козлов не досмотрел я драки
Как петушок в прозрачной летней тьме
Харчи да харк, да что-нибудь, да враки
Стук дятла сбросил с плеч. Прыжок. И я в уме (III, 336).
Опасаясь, что Мандельштама поместят в пермскую психиатрическую клинику и тем самым окончательно погубят, Надежда Яковлевна, не медля, начинает хлопотать. Она обращается к Пастернаку и Ахматовой, просит их вмешаться; остаток денег уходит на телеграммы: Бухарину и даже в ЦК Коммунистической партии. Бухарин пишет Сталину знаменитое письмо с примечательной фразой: «Поэты всегда правы; история за них». И добавляет: «И Пастернак тоже волнуется»[324].
Советские правители вовсе не желали — за несколько недель до открытия писательского съезда — запятнать себя самоубийством еще одного поэта. Еще стояли, если воспользоваться выражением Анны Ахматовой, «вегетарианские времена»: неукротимая слепая воля Сталина к уничтожению людей начнет проявляться лишь с 1936 года — с началом эпохи «чисток». 12 июня по указанию «сверху» приговор был пересмотрен. 13 июня состоялся известный телефонный разговор Сталина с Пастернаком, чье мнение о Мандельштаме вождю хотелось услышать. «Он ведь мастер, не правда ли?» — спросил Сталин. Пастернак уклонился от ответа, сказав, что желает поговорить со Сталиным «о жизни и смерти». Сталин повесил трубку[325]. В милосердии, проявленном Сталиным к Мандельштаму после первого его ареста в 1934 году, есть оттенок коварства, который свидетельствует: Сталин ясно понимал, что будущая его слава в значительной степени зависит от поэтов. Возможно, он рассчитывал и на то, что сумеет заставить гениального поэта Мандельштама написать оду, восхваляющую его как вождя? В то же время телефонный звонок Сталина к Пастернаку доказывает, что великий вождь не знал разоблачительной мандельштамовской эпиграммы. Вероятно, клевреты убедили его в другом: дескать, строптивый Мандельштам арестован из-за пощечины, которую он дал Алексею Толстому. Пощечину, нанесенную ему лично, диктатор не простил бы ни одному человеку.
14 июня в Чердынь приходит официальная телеграмма, подтверждающая пересмотр приговора. Мандельштам получает право выбора места своей ссылки по формуле «минус двенадцать», воспрещающей проживание в Москве, Ленинграде и еще десяти крупнейших городах Советского Союза.
Явившись 15 июня в чердынское ОГПУ к коменданту, Мандельштам сообщил, что выбрал Воронеж (город в среднерусской черноземной полосе, в шестистах километрах к югу от Москвы). Один из его знакомых, ботаник Николай Леонов, отец которого служил в Воронеже тюремным врачом, однажды в разговоре похвалил ему этот город. Там можно было найти сносное медицинское обслуживание, а кроме того — в отличие от чердынской глухомани — какую-то, пусть и провинциальную, культурную жизнь. Своей жене Мандельштам сказал: «Кто знает, может, еще понадобится тюремный врач»[326].
16 июня 1934 года Мандельштамы возвращаются — через Пермь и Казань — обратно в Москву; им снова приходится пережить «день о пяти головах», в этот раз — с надеждой на то, что их положение улучшится. Еще в феврале 1937 года Мандельштам вспомнит об этом возвращении в жизнь, а также — о гигантских портретах Сталина на каждом углу. Двусмысленный образ «благодетеля», которому Мандельштам был обязан отсрочкой губительного приговора, появляется в одном из его стихотворений:
Шла пермяцкого говора сила,
Пассажирская шла борьба,
И ласкала меня и сверлила
Со стены этих глаз журьба (III, 117).
В Москве Надежда Яковлевна снова пытается попасть на прием к Бухарину, однако тот отказывается ее принять. Ягода, начальник ОГПУ, успел за это время ознакомить его с антисталинским стихотворением, так что Бухарин испугался и отказался поддерживать Мандельштама[327]. Из политических соображений он не мог позволить себе продолжать общение с этим поэтом. После короткого, двух-трехдневного пребывания в столице Мандельштамы вновь садятся в поезд, однако теперь они едут в самом желанном для Мандельштама направлении — на юг. Около 25 июня 1934 года они прибывают в Воронеж. Их ожидало то, что спустя десятилетия Надежда Яковлевна в своих воспоминаниях еще раз назовет «чудом».
21
Воронежское чудо
(Воронеж 1934–1936)
Старый пограничный город Воронеж. Попытка свыкнуться с положением ссыльного. Скромные возможности заработка. Дом в яме: «улица Мандельштама». Апрель 1935 года: первые стихи «Воронежских тетрадей». Музыка и чернозем — источники жизненной энергии. «Я должен жить, хотя я дважды умер». Черный свет свечи: чувство вины перед любимой женщиной и страх за нее. Девиз: «Жить, дыша и большевея». Февраль 1935 года: идеологический допрос в присутствии писателей. Акмеизм как «тоска по мировой культуре». Радиоочерк «Молодость Гете». Реквием по Ольхе Ваксель. Июнь 1935 года: слухи вокруг убийства Кирова. Состояние «полного отрезвления» и политические стихи. Неудавшийся репортаж о совхозах. Случайные заработки в театре. Середина декабря: припадок на улице. Конец года в тамбовском санатории. «Заявление Минскому пленуму»: временное перемирие. Февраль 1936 года: визит Анны Ахматовой. Сердечные приступы и «страшная безвыходность». «Последнее лето» в Задонске. Август 1936 года: первый показательный процесс в Москве. Начало сталинских «чисток».
Воронеж расположен на берегу одноименной реки — перед ее впадением в Дон. Со дня своего официального основания (1585) этот город был призван защищать южные рубежи России от набегов кочевников. Петр I заложил здесь корабельные верфи и начал продвижение по Дону к Азовскому морю. В восемнадцатом столетии, когда границы Российской империи расширились до Черного моря, Воронеж потерял свое стратегическое значение и превратился в обычный русский губернский город; здесь торговали зерном, шерстью и кожей. Он был знаменит на всю Россию, пожалуй, лишь Митрофаньевским монастырем — в его кельях после 1917 года чекисты устроили тюремные и пыточные камеры. Частично разрушенный в годы Второй мировой войны, этот монастырь был в конце концов снесен. Старый Воронеж вообще сильно пострадал в годы войны. С июля 1942 по январь 1943 года линия фронта проходила прямо через город; здесь вермахт и Красная армия вели друг с другом артиллерийскую дуэль.
