Игорь Кон - 80 лет одиночества
Так же думало и большинство психиатров. А. М. Свядощ дал на мою рукопись «Введение в сексологию» однозначно положительный отзыв, но, когда в Кишиневе перевели популярную книгу Зигфрида Шнабля, категорически потребовал от издательства снять главу о гомосексуальности, что и было сделано. А когда я дал ему почитать книгу Мастерса и Джонсон «Гомосексуальность в перспективе» (1979), Абрам Моисеевич с ужасом говорил: «Это же немыслимо! Они помогают получать удовольствие гомосексуальным парам!»
Во «Введении в сексологию» материал о гомосексуальности первоначально был распределен по разным главам. Хотя вопрос о том, считать ли ее болезнью или вариантом нормы, подавался как открытый (так оно в то время и было), тема была взрывоопасной. Одна из первых рецензентов книги З. В. Рожановская смущенно сказала:
– Вы знаете, Игорь Семенович, после прочтения рукописи мне показалось, что гомосексуальность занимает в ней слишком много места. Я пересчитала страницы, оказалось – 10 процентов, нормально. Может быть, эти страницы ярче написаны?
Я засмеялся и ответил:
– Не смущайтесь, Зинаида Васильевна! У меня тоже было такое впечатление, и я тоже пересчитал страницы. Думаю, дело не в стиле изложения, а в том, что этот сюжет – самый шокирующий и запретный, и к тому же излагается в конце каждой главы, создавая впечатление, что это – самое важное в книге.
Чтобы ослабить такое впечатление, в окончательном варианте книги я собрал этот материал в отдельную главу, но она все равно поражала советского читателя. Один мой старый друг, первоклассный психиатр и чуточку гомофоб, сказал: «Самое поразительное в твоей книге – ты говоришь о страшных, немыслимых вещах так, будто они – часть повседневной жизни и вроде бы это не так уж страшно. Это даже на меня подействовало». И не на него одного. Московские и ленинградские психологи, которые размножали мою рукопись и давали читать ее своим частным клиентам, обнаружили, что это чтение само по себе имеет терапевтическую ценность: когда человек видит, что он не один такой, ему становится легче.
Первыми посетителями, пришедшими ко мне в институт после выхода «Введения в сексологию», были двое молодых парней, журналисты из какого-то казахстанского райцентра. Первый, очень маленького роста, хотел спросить, может ли он все-таки найти женщину, которая его полюбит. А второй, высокий, красивый, кровь с молоком, сказал: «Я гомосексуалист. До появления вашей книги, я не знал, кто я такой и почему. Вы мне это объяснили. Не можете ли вы мне сказать теперь, как с этим жить и что я должен делать?»
Я ответил молодому человеку, что у него есть три возможности. Первая – поехать в Горький к доктору Я. Г. Голанду, который уверяет, что может излечить гомосексуальность; по причине теоретической необоснованности таких притязаний, я бы этого не советовал. Вторая возможность – эмиграция. Рано или поздно уголовную статью отменят, но гомофобия от этого не исчезнет, в любой западной стране геям живется лучше; но кому вы там нужны с вашим журналистским образованием? Третий вариант – принять себя и самореализоваться; в казахском райцентре это сложно, а в больших городах люди как-то устраиваются.
Как поступил этот молодой человек – не знаю, но его визит я воспринял как своего рода социальный заказ. С 1987 г., когда об этом впервые стало можно говорить публично, я активно выступал за отмену статьи 121 и за признание гражданских и человеческих прав сексуальных меньшинств. Это не было чем-то спонтанным и интеллектуально локальным. Cоциально-психологический анализ гомофобии был непосредственным продолжением и развитием моей «новомирской» статьи «Психология предрассудка» (1966). Нелюбимые «другие» бывают разными, а социально-психологические механизмы ненависти – одни и те же. И так же, как в этнопсихологии, выяснение механизмов формирования и содержательной ложности негативных стереотипов не снимает вопроса: чем, насколько и почему «эти люди» отличаются от остальных? Диалектика «Я» и «другого» – стержневой вопрос философии личности и социальной психологии. Так что я не отходил от своей главной темы, а лишь раскручивал ее новую спираль.
Эта работа требовала не только смелости и знаний, но и собственной психологической перестройки. Как большинство людей (только они в этом не признаются), я знал, что такое гомоэротические чувства, но от этого до признания гражданских прав сексменьшинств – дистанция огромного размера. Отношение к однополым бракам – единственный в моей жизни случай, когда я сменил точку зрения на противоположную, буквально не отходя от телевизора.
Дело было в Париже в 1989 г. Случайно включив телевизор, я увидел дискуссию на эту тему. До того момента мое отношение к ней было иронически-скептическим: с точки зрения прав человека, «они», конечно, правы, но зачем это нужно, если обычные бездетные пары часто обходятся без государственной регистрации? И вдруг, к своему удивлению и даже стыду, я обнаружил, что против легализации однополых союзов нет ни одного разумного аргумента, а «за» – очень много. С тех пор я не раз шокировал российских журналистов своей «странной» позицией, а в 1994 г. даже провел в рамках большой международной конференции «Семья в третьем тысячелетии» круглый стол на эту тему. Его участники по-разному оценивали однополые отношения, но ни один не возражал против их легализации. Сегодня этот процесс во всем мире набирает обороты.
Очень полезным было личное знакомство с американскими и европейскими геями, особенно Дэвидом Мак-Виртером и Эндрю Матиссоном. Оба они – сексологи, авторы первой в мировой литературе книги о мужских парах, много лет, до самой смерти, жили вместе. На их примере я увидел, что долгосрочные однополые пары реально существуют, у них те же проблемы, что и у разнополых пар, а в некоторых случаях они предвосхищают тенденции, которые позже появляются у гетеросексуальных пар.
Когда, после начала геевского движения в России, ко мне стали обращаться молодые геи и лесбиянки, я воочию увидел, что они такие же разные, как все прочие люди, и испытывают острый дефицит информации о себе и себе подобных. И так же, как когда-то живое общение с подростками побудило меня написать о них и для них «Психологию юношеского возраста», мне захотелось написать книгу об однополой любви (я назвал ее «Лунный свет на заре»), под которую получил полуторагодичный грант Фонда Джона и Кэтрин Макартуров (1996–1997).
По первоначальному замыслу, это должна была быть небольшая популярная книга, даже без научного аппарата, имеющая целью «представить» геев и лесбиянок самим себе и недружественному к ним гетеросексуальному большинству. Однако, освоив огромную специальную литературу (два месяца работы в Германии и десять месяцев в США, не считая многих предыдущих лет), я понял, что публиковать такую книгу без сносок нелепо. Тем более что она, как и все мои работы, отнюдь не была реферативной. На один из главных волновавших меня вопросов: чем однополая любовь отличается от разнополой? – я не нашел в специальной научной литературе не только ответа, но и самого вопроса. Первую подсказку я обнаружил в сочинениях Юкио Мисимы, а затем находил подтверждения своей догадки чуть ли не в каждой геевской биографии.
