Николай Попель - Танки повернули на запад
Потерявший боеспособность, вконец деморализованный 7-й венгерский корпус откатывался на Станислав и дальше в Карпаты.
И все же во мне поднималась какая-то смутная тревога, когда я вспоминал беседу с полковником Эндре Мольнаром. Что-то было неправильное, несправедливое в нашем отношении к бойцам и командирам, не по своей воле и не по своей вине попавшим в плен к гитлеровцам. Да и в пропаганде, обращенной к противнику, не все делалось правильно...
Между тем обстановка усложнялась. Вместо 7-го венгерского корпуса подходили новые немецкие части.
А самое серьезное - на левом фланге. Там назревали опасные события, грозившие нам окружением. Гитлеровцы выходили на тылы нашей армии.
Глава седьмая
1
В Черновицах ли, в Коломые, в Надворной - куда ни приедешь - спрашивают о Станиславе. Рассказываешь о положении на других участках фронта и слышишь опять вопрос: "А Станислав?". Станислав - важнейший центр на пути нашего наступления. В нем перекрещиваются шоссейные дороги, через него пролегла железнодорожная магистраль. Севернее города сливаются два рукава Быстрицы, впадающей в Днестр.
Но об оперативно-стратегическом значении населенных пунктов думают больше всего в штабах. Многих же наших ветеранов привлекало другое. Они сами встретили войну в этом городе. Здесь тогда стояла танковая дивизия. Здесь у некоторых остались семьи.
Война стерла в памяти очертания городов, знакомых лишь по коротким наездам. В Станиславе я бывал редко. Помню широкую зеленую улицу, называлась она, кажется, Советской, высокие европейские здания в центре, гостиницу, где ночевал однажды, туманно громоздящиеся горы, открывшиеся неожиданно поутру за окном, ну и, конечно, казармы - однообразные красного кирпича коробки, сложенные при Рыдз-Смигле...
В приказе на наступление, который получил корпус Дремова, указывалось, в частности: "Овладеть областным центром и узлом дорог г. Станислав". Но как раз на подступах к Станиславу бои перешли в стадию, которую у нас в штабе непочтительно называли "кошачьими играми" - там мы чуть продвинемся, здесь противник, силы сторон иссякают. А тут еще заваруха на левом фланге, попытки каменец-подольской группировки противника вырваться из не столь уж плотного кольца.
Поэтому-то и нервничали так ветераны - неужели Станислав останется пока что у врага? Волнение это передавалось другим. Вопрос "А Станислав?" буквально преследовал Катукова и меня, когда мы появлялись в частях.
Как почти и всюду за Днестром, под Станиславом не было сплошного фронта. Танковому взводу Подгорбунского предстояло миновать Хрыплин, выйти южнее железнодорожного моста к Быстрице Надворнянской, перебраться через речушку и "прощупать" Станислав.
Я догнал взвод уже на марше, вернее, на непредвиденной остановке.
Тянущаяся вдоль шоссе деревня горела, броня играла красными бликами. Укрывшаяся где-то неподалеку немецкая батарея с методичным упрямством слала снаряды. Иногда они попадали в горевшие дома, и разрывы подбрасывали вверх клочья пламени, охваченные огнем куски бревен и досок, иногда с глухим грохотом рвались на обочинах дороги.
У замыкающей "тридцатьчетверки" сорвало каток. Около танка - то озаряемые пожаром, то исчезающие во мраке - мелькали фигуры в полушубках, бушлатах, телогрейках. Я подошел никем не замеченный и услышал срывающийся голос Подгорбунского:
- Если дрейфишь, вались... знаешь куда!
- Не горячись, Вовка.
Воинскими званиями разведчики пользовались лишь в исключительных случаях или при начальстве. Обычно они довольствовались именами.
- Таких шкур, как ты, - не унимался Подгорбунский, - я бы расстреливал без суда и следствия...
- Я - шкура?!
Оба одновременно схватились за кобуры.
Я придержал сзади Подгорбунского за руку:
- Отставить.
Он круто повернулся. Совсем рядом я увидел бледное от бешенства, с побелевшими глазами лицо. Выцветшие пушистые брови запорошила копоть.
- А, товарищ генерал!..
- Если бы не боевая задача, отстранил бы вас обоих от командования.
- Если бы Подгорбунский не выполнял боевую задачу да каждый день не подставлял башку под пули, может быть, вы с ним и вовсе разговаривать бы не стали.
Эта развязность была мне настолько неприятна, что я вот-вот готов был вспылить. Подгорбунский издавна позволял себе больше, чем другие. И все с этим мирились, всем казалось, будто Подгорбунскому тесно в обычных рамках дисциплины. А теперь, после получения Звезды Героя Советского Союза, ему и самому стало казаться это.
- Из-за чего сцепились с командиром экипажа? - спросил я.
- Так, разошлись во взглядах на жизнь...
- Довольно дурака валять.
- Этот вояка, да и не он один... считает, что дальше на танках идти не надо. Может быть пробита их нежная броня, а заодно и экипажи поцарапаны...
Напротив нас рухнул догорающий дом. Взметнулись искры, отразившиеся в багрово трепетавших лужах. В темный осевший сугроб с шипением врезался раскаленный лист кровельного железа.
- Прав командир экипажа,- негромко сказал я. - Дальше двигаться пешими. Выполняйте.
Когда разведчики скрылись, у меня мелькнуло в голове: "А не выпил ли Подгорбунский?" За ним последнее время водился такой грешок. Несколько дней назад выяснилось, что разведчики в трофейной машине возят самогонный аппарат... Но я отогнал от себя эту мысль - отправляясь на задание, Подгорбунский не разрешал хмельного ни себе, ни подчиненным. Он обязательно обходил строй, останавливаясь возле каждого, и строго требовал: "Дыхни на меня".
Видимо, просто давали себя знать переутомление, перенапряжение, бесконечные разведки, поиски. Сказывались и слишком щедрые похвалы, к которым привык Володя.
Рассвет застал меня на командном пункте Горелова - в каменном доме лесничего, где на стенах висели оленьи рога и щерились клыками кабаньи морды. Горелов сидел в меховом жилете, накинутой на плечи шинели и неизменной танкистской фуражке.
- Мазут хлебаю, чтобы мозги не затуманились. Угостить?
Командир бригады грел ладони о пивную фаянсовую кружку с густо заваренным чаем. Ординарец поставил такую же и передо мной.
- Голову снимать будете? - устало посмотрел на меня Владимир Михайлович. Но иначе не мог. Да и не считаю, что поступил неправильно.
- Нельзя ли без загадок? - попросил я.
- Можно... конечно, можно, - Горелов поправил сползающую с широких плеч шинель, нехотя усмехнулся и рассказал, как все было.
Часа два назад сюда возвратился из разведки возбужденный, шумный Подгорбунский. Надо не мешкая брать Станислав. Там паника, смятение; После того как венгры отступили, немецкий штаб, сидевший в Станиславе, тоже выехал. Войск в городе - всего ничего. 183-я военно-полевая комендатура нарыла траншей, поставила проволочные заграждения, капониры. А людей - раз-два и обчелся. Разведчики прихватили с собой пленного ефрейтора - шофера из 68-й пехотной дивизии. Тот подтвердил: дивизия небоеспособна, выведена на переформирование; в ее разбитых полках царит страх перед советскими танками... Полевая жандармерия устраивает облавы. Мужчин от тринадцати лет (тоже муж-чины!) до шестидесяти отправляют пешком и поездами на запад. Остававшиеся в Станиславе и в окрестностях семьи советских офицеров согнаны в бараки и взяты под охрану. - Чего вашей бригаде, товарищ полковник, у Надворной загорать? Тут и так тишь, гладь да божья благодать, - возбужденно советовал Подгорбунский.Надо: "В ружье!" и "Даешь Станислав!"
