Георгий Агабеков - Секретный террор
— Мои глаза были на месте, и я, покупая, знал, что товар гнилой, товарищ Коротких, — спокойным голосом ответил синдикатчик.
— Знали, а зачем же тогда покупали? — уже удивленно спросил Коротких.
— Потому что мне приказали купить наши полпредство и торгпредство. Они мотивировали свой приказ какими-то политическими соображениями. Вот, пожалуйста, их письменное распоряжение, — сказал он, кладя на стол бумаги.
— Ну, вы эти бумажки приберегите для оправдания в вашем синдикате, а здесь они ни к чему. Рабочий, который покупал в кооперативе присланное вами гнилье, ругает советскую власть на чем свет стоит. Там перед ними вы со своими бумажками не оправдаетесь. Они определенно будут считать ваш поступок контрреволюционным. Идите, — сердито закончил Коротких.
Синдикатчик, ошарашенный и недоумевающий, встал и покинул комнату.
— Строгий выговор с предупреждением, — приказал Коротких секретарю.
— Позвольте, товарищ Коротких, ведь парень-то ни при чем. Ему приказало высшее начальство купить из-за каких-то соображений, он и купил. А если бы он не исполнил приказа, то опять виноватым был бы он. По-моему, уж если привлекать к партийному суду, то, во всяком случае, не его, а тех, кто приказывал покупать, — вмешался я.
— А ты помалкивай, товарищ Агабеков! Ты еще молод! От выговора он не умрет, а, наоборот, подтянется и будет работать осторожнее. Что касается приказа свыше, то на то он и коммунист, чтобы не исполнять вслепую приказы, а подумать над ними, и если они ему кажутся преступными, то донести куда следует, — оборвал меня Коротких. — Давай, зови следующего, — обратился он уже к секретарю.
Вошли опять работники в Персии, уполторгпред Туманов и заведующий банком в Тавризе Ганелин. Эти ответственные работники, которые по своему положению должны были защищать экономические интересы СССР, как видно было из доклада следователя, сами же закупали продававшиеся за бесценок червонцы за границей и всяческими путями отправляли их для реализации в СССР.
— С какого года вы член партии и какую партийную работу несли за последнее время? — спросил Коротких заведующего банком.
— Я член партии с тысяча девятьсот семнадцатого года. В Тавризе последние месяцы был секретарем партийной ячейки, — ответил Ганелин.
— Так, так. Значит, вы как секретарь ячейки агитировали на партийных собраниях за поднятие курса червонца. Призывали к жертвам для стабилизации стоимости рубля, уговаривали подписаться на внутренние займы, а сами в это время втихомолку скупали на базаре по дешевке червонцы и контрабандным путем отсылали их в СССР. Так, что ли? — обратился председатель к Ганелину, который сидел опустив голову. — Ну, ладно, вы свободны, можете уходить.
Ганелин вышел.
— А вы, товарищ, с какого года в партии? — спросил председатель у уполторгпреда.
— С тысяча девятьсот седьмого года, — ответил равнодушным голосом Туманов.
— Что же вы, товарищ, двадцать два года в партии работаете! Наконец, вы сами уполторгпред, который должен наблюдать за интересами нашего хозяйства, нашей валюты, а вот сами же нарушаете постановление советской власти.
— Я не нарушал никаких постановлений, ибо когда я посылал червонцы, еще не было постановления Совнаркома о запрещении ввоза их в СССР, — ответил уполторгпред.
— Значит, вам, старому большевику, нужны были постановления, циркуляры… Вы уже не можете жить без циркуляров. Так ведь у нас еще нет циркуляра, запрещающего красть, и, может быть, вы в ожидании такового и крадете? — уже кричал Коротких. — Можете идти, нам больше не о чем говорить.
Заведующего банком исключили из партии, уполторгпред, как старый большевик, отделался строгим выговором.
Следующим вошел молодой латыш (фамилию забыл), приехавший из Берлина, где он работал в каком-то хозяйственном учреждении. О нем резидент в Берлине прислал сведения как о человеке, который, будучи за границей, беспробудно пьянствовал и проводил время с женщинами.
— Что же вы думаете, товарищ, партия послала вас работать или же развратничать? Каким примером стойкого борца и коммуниста могли вы быть в глазах западного пролетариата? — набросился на него Коротких.
— А кто вам сказал, что я пьянствовал и развратничал? — спокойно в свою очередь спросил латыш. — Я, правда, немного пью, но не больше, чем другие наши партийцы, и не могу считать себя пьяницей. А насчет женщин, извините, я женат и ни с какими другими женщинами не знался. Откуда у вас такие сведения обо мне?
Коротких молчал. Сведения были получены в секретном порядке, и он не мог, не имел права выдать источник информации.
— Так, так. Значит, вы не пьянствовали. А что же вы там, в Берлине, делали? — растерянно спросил Коротких.
— Работал, как и все другие сотрудники. Если вас интересует моя работа, можете навести справки у моего начальства.
— Ну, мы без вас знаем, где наводить справки. Можете уходить! — уже рассердившись, сказал Коротких.
— Зубастый парень, черт его подери, — сказал Коротких, когда латыш вышел.
— А вы там, в ОГПУ, уж если даете материал, так давайте и факты. А то что это такое? Вызвали человека из Берлина, а его и спросить не о чем. Зря деньги бросаем на разъезды, — обратился он в мою сторону.
Заседание ЦКК продолжалось в том же духе до пяти часов дня. Суд и расправа тут короткая, как убедился читатель. Несколько вопросов выжившего из ума старика председателя — и человек мог потерять партийный билет. А потеря партийного билета в СССР значит потерять все: работу, квартиру, продовольственную карточку и благонадежность. Кодексом законов в ЦКК служат последние директивы партийного аппарата. ЦК постановил на съезде сократить членов партии непролетарского происхождения или выходцев из других политических партий, и ЦКК, придираясь к каждому пустяку, выбрасывает из партии таковых. Только личные связи могут спасти от исключения. Имея за собой сильную руку, как, например, Мерц имел Бухарина, можно безнаказанно делать все что угодно.
ЦКК — это прекрасно выдрессированный аппарат Сталина, посредством которого он морально уничтожает своих врагов и нивелирует партийный состав в нужном ему направлении.
Физически же человека добивает сталинское ОГПУ.
ВОЖДИ ЧИСТЯТ ОГПУ
Уже больше месяца, как московская «Правда» начала вести подготовительную кампанию к предстоящей проверке и чистке Всесоюзной Коммунистической партии. Ежедневно усердные хранители чистоты партии помещали в газетах статьи с рецептами, как чистить партию, чтобы вычистить всех, кто ей не угоден. На всех собраниях и заседаниях также дискутировался вопрос о методах чистки. Почти все ОГПУ было занято подбором и подготовкой материалов, компрометирующих того или иного члена партии. Сотрудники, встречаясь, говорили только о предстоящей чистке. Каждый только и думал о ней.
