Елена Морозова - Казанова
Король, увидев явившегося ко двору венецианца, протянул ему руку для поцелуя и осведомился, что у Казановы с рукой (хотя знал прекрасно всю историю лечения). Казанова сослался на ревматизм, и монарх посоветовал ему впредь беречься. Разговаривал он с Авантюристом дружелюбно, но холодно.
Второй после выздоровления визит Казанова нанес Браницкому. Он знал, что, несмотря на тяжелую рану, противник его пошел на поправку. Во время пребывания Авантюриста в монастыре к нему почти каждый день являлся лакей графа, чтобы справиться о его здоровье. Посему, покинув монастырь, Казанова почел своим долгом навестить бывшего врага. Знатный поляк принял его в постели (он еще не вставал), говорил с ним любезно и всячески показывал, что зла на него не держит. Он даже пошутил, что, к счастью для себя, решил не обедать перед дуэлью, поэтому пуля миновала его пустой желудок, ведь, будь он полон, она бы непременно пробила его.
— А я, ваше сиятельство, плотно пообедал, — признался Казанова, — из страха, что обед этот станет последним в моей жизни.
Еще Браницкий признался, что перед поединком сходил в костел исповедаться и причаститься. Слушая его, Казанова вспомнил те несколько слов, с которыми он обратился к Господу, когда узнал, что дуэль состоится: «Господи, если противник меня убьет, я попаду в ад. Так не дай же ему убить меня».
Так незаметно пролетело несколько часов. Казанова еще раз попросил Браницкого простить его за нанесенную ему тяжкую рану, а также поблагодарил за честь, которую Браницкий оказал ему, приняв его вызов. Расстались они вполне в приятельских отношениях. Свой рассказ о дуэли, как и рассказ о побеге из Пьомби, Казанова опубликовал отдельной брошюрой, имевшей, по свидетельству современников, большой успех, не меньший, чем устный рассказ, исполнявшийся автором чрезвычайно охотно. Ведь для плебея Казановы дуэль с потомком старинного рыцарского рода была чем-то вроде пожалования дворянства. Две недели разъезжал он по званым обедам и ужинам, рассказывая всем любопытствующим о своей дуэли. Иногда на этих приемах бывал сам король, однако он делал вид, что не слушает Авантюриста. Но однажды, отозвав его в сторону, Станислав Август спросил:
— А ежели бы на родине вас обидел венецианский дворянин, вы вызвали бы его на поединок?
— Нет, ваше величество, он не стал бы со мной драться, — откровенно сказал Казанова.
— А что бы вы тогда сделали?
— Постарался бы обуздать себя. Но коли он обидел бы меня на чужбине, то непременно бы вызвал и заставил вызов принять, — убедительно произнес венецианец.
Король дуэли не любил и задир не жаловал, и хотя Казанове было даровано помилование, отношение к нему монарха теперь оставляло желать много лучшего. И Авантюрист решил на время покинуть Варшаву, дабы улеглись все слухи, споры и сплетни. Объехав большую часть земель тогдашнего царства Польского, он наконец вспомнил и об удовольствиях, о которых за время истории с дуэлью он как-то подзабыл. В замке на берегах Вислы ему приглянулась миловидная крестьяночка и он купил ее — так же, как в Екатерингофе Заиру, с той лишь разницей, что с полькой он провел всего неделю и обошлась она ему не в пример дешевле. Поняв, что гость готов платить за приглянувшихся ему девиц, управляющий замком стал предлагать ему их во множестве; только хорошеньких среди них было мало. Казанова сказал ему об этом.
— Так ведь не с лица воду пить, — ответил управляющий.
Вернувшись в Варшаву, Казанова обнаружил, что положение его нисколько не улучшилось, а, можно сказать, вовсе стало невыносимым. Ко двору его более не приглашали, знакомые отказывались здороваться, в домах, где прежде принимали, теперь на порог не пускали, а там, где привечали, впускали, но обходились скверно — не разговаривали и внимания почти не обращали. Наказание молчанием было для Авантюриста хуже смерти. Лишенный слова, он напоминал выброшенную из воды рыбу, что, тяжело дыша, отчаянно шлепает губами, глядя на мир обиженным стекленеющим взором. Окончательно удручило его анонимное письмо, извещавшее, что король более не желает видеть его, ибо до него дошли сведения о неблаговидных поступках венецианца во Франции, где он прикарманил изрядную сумму из лотерейной казны, и Италии, где он зарабатывал на жизнь низким ремеслом бродячего комедианта. Понимая, что опровергнуть клевету ему не удастся, Казанова в сердцах повелел собирать чемодан, но вскоре отменил приказание. У него совершенно не было денег: ни на дорогу, ни для того, чтобы рассчитаться с долгами.
После получения подметного письма Казанова затворился у себя в комнатах, виделся только с Кампиони, выполнявшим время от времени кое-какие его поручения, и писал письма, пытаясь раздобыть хоть сколько-нибудь денег. Неожиданно к нему прибыл один из офицеров, который был свидетелем его дуэли с Браницким, и передал ему от имени короля приказание в неделю покинуть город и его пределы.
— Я не склонен подчиняться подобному приказу, — низко кланяясь, ответил Авантюрист. — Иначе я вынужден буду сообщить всем, что делаю это не по своей воле.
— Поступайте, как сочтете нужным, — ответствовал ему офицер. — Я доложу государю, что исполнил поручение.
Казанова был в ярости. Он давно уже собирался покинуть Варшаву, но по доброй воле (а если бы нашел способ скрыться от кредиторов, то наверняка бы уже уехал). Теперь же, когда ему приказывали это сделать, его вольнолюбивая натура преисполнилась возмущения. Недолго думая, он сел и написал длинное гневное письмо королю, где многословно доказывал, что честь его не позволяет ему в одночасье сняться с места и отправиться на все четыре стороны. Подписавшись, Казанова задумался: с кем передать его величеству подобное послание? Его самого король более не принимает, он в опале, так кто же рискнет взять на себя сей труд?
Пока он размышлял, явился новый посетитель, граф Мошинский, приближенный ко двору. Так как целью его визита было единственно выражение сочувствия впавшему в немилость путешественнику, тот решил прочесть ему письмо и спросить совета, как доставить его королю. Выслушав дерзкое послание, Мошинский тяжело вздохнул и пообещал лично вручить его Станиславу Августу. Однако есть основания полагать, что он не отдал послания, дабы еще более не настроить монарха против непокорного венецианца, а изложил суть дела на словах. Но как бы там ни было, утром Мошинский вновь явился к Казанове и передал ему от имени Его Величества тысячу дукатов.
— Королю, — сказал он, — было неведомо ваше стесненное положение. Отсылает же он вас только потому, что желает вам добра. Сейчас многие готовы вызвать вас на дуэль, но драться вам нельзя. А посему люди эти, когда вы не примете их вызов, попросту попытаются вас убить.
