Валерий Шубинский - Азеф
Познакомившись с материалами, Азеф попросил созвать заседание ЦК.
Как обычно в таких случаях, он «выключил» себя каменного и «включил» — глубоко чувствующего. «Ровным голосом страдающего, но старающегося себя сдерживать человека, с вибрирующими нотами» Азеф попросил у товарищей совета. С одной стороны, человеку в его положении трудно руководить боевым делом, ведь при любой неудаче на него падет обвинение в «провокации». С другой — боевики советуют пренебречь слухами, хотят дальше работать под его началом. И вот — он просит санкции ЦК: уходить ему или оставаться.
Цекисты единогласно просили Азефа продолжать работу на благо революции.
Он особо спросил мнения Веры Николаевны. Фигнер подтвердила: да, остаться. По окончании заседания Азеф поцеловал ее в лоб. Он любил трогательно-театральные жесты.
Было принято решение — создать новую комиссию, уже не из рядовых членов партии, а из ветеранов революции, обладавших незыблемым авторитетом: Петр Алексеевич Кропоткин, Герман Александрович Лопатин и Вера Николаевна Фигнер.
Для Бурцева это был неплохой выбор. С Лопатиным, летом 1908 года появившимся в Париже, он как раз дружески сошелся. Лично с Азефом Герман Александрович знаком не был, на Лондонской конференции увидел его впервые. Азеф показался ему «папуасом» с «глазами убийцы». (Звучит парадоксально: а какие, спрашивается, должны быть глаза у главы БО? Но у революционеров и сочувствующих им интеллигентов были свои представления не только об этике, но и о смысле слов.) Анархист Кропоткин был тоже далек от Азефа.
Только Вера Фигнер являлась личной знакомой Азефа; она, единственная из трех судей, с 1907 года состояла в ПСР, и Иван Николаевич (как мы только что видели) делал всё, чтобы поддерживать ее доброе к себе отношение. Кроме поцелуя в лоб на заседании ЦК у Фигнер были и другие трогательные воспоминания, связанные с Азефом. В начале года на отдыхе она пыталась говорить с рыбацкими женами на ломаном итальянском. Азеф подарил ей разговорник: «Вере Николаевне, чтобы она могла разговаривать с рыбаками». А во время Лондонской конференции она наблюдала вот что:
«Позже других из России на съезд прибыл человек, судя по виду, крестьянин. По-видимому, он был напуган, как обстановкой, так и многолюдным собранием, а он не знал, куда ступить. Никто не пришел к нему на помощь. Азеф встал, занял для него место и взял под свое покровительство, во время перерывов водил его, всеми покинутого, в буфет»[260]
Может быть, Азеф заподозрил в «крестьянине» «провокатора»-конкурента? Или — рисовался? Впрочем, он вел такую жизнь так долго, что отделить рисовку от естественных реакций, наверное, и сам не смог бы. А может быть, «крестьянин» был из людей Азефа? По воспоминаниям Аргунова, глава БО пригласил на конференцию «двух боевиков», даже не назвав организаторам их настоящих имен. Но для Веры Фигнер этот эпизод лишний раз доказывал доброту, благородство, демократизм Ивана Николаевича.
Против суда над Бурцевым выступил находившийся в Париже и не участвовавший в Лондонской конференции Савинков. Он считал, что суд сам по себе «возбудит много неосновательных разговоров» и даже обвинительный приговор Бурцеву не положит им конец.
Савинкову удалось отчасти убедить Натансона; Чернов остался при своем мнении («судят не Азефа, а Бурцева»). Но — к удивлению Савинкова — решительным сторонником суда выступил сам Азеф.
Савинков говорил, что теперь, когда честь БО под ударом, он готов ехать в Россию, чтобы вместе смыть подозрения и таким образом развеять клевету.
«…Азеф сказал:
— Мы поедем и будем все арестованы. Что тогда? Я ответил; что я предвижу такой конец, но что именно процесс и несколько казней реабилитируют честь боевой организации.
— А если меня случайно не арестуют? — спросил Азеф.
— Тогда мы заявим на суде, что вполне тебе верим.
Азеф задумался.
— Нет, — сказал он, — этого мало. Скажут: Фигнер верила же Дегаеву… Нужен суд надо мной. Только на таком суде вскроется нелепость всех этих подозрений.
Я сказал:
— Я ничего не хочу в этом деле предпринимать без твоего согласия. Если ты не принимаешь моего предложения, то позволь, по крайней мере, мне попытаться убедить Бурцева отказаться от суда. Он не знает тебя и твоей биографии. Когда я ему ее расскажу, я убежден, — он откажется от своих подозрений.
Азеф сказал:
— Против этого я ничего не имею…»[261]
Но, конечно, из этого ничего не вышло.
Почему Азеф требовал суда?
По той же причине, по которой Мазепа требовал суда над Кочубеем и Искрой? Но гетман добивался казни своих обвинителей — они бы замолчали навсегда. Бурцеву казнь не угрожала. Суд мог признать его клеветником, но это только побудило бы его искать новые доказательства.
И все-таки Азеф шел на обострение игры. Это было в его характере. К тому же он знал, что в ближайшее время ситуация должна резко измениться.
Азеф надеялся, что — в его пользу.
«РЮРИК», ИЛИ ТО, ЧЕГО НЕ БЫЛО
О варяге Рюрике, призванном в 862 году, известно мало. Некоторые отождествляют его с Рёриком Ютландским, известным в Западной Европе в середине IX века воином-грабителем. Вполне возможно, даты позволяют. Так называемые антинорманнисты до сих пор утверждают, что Рюрик был призван не из Скандинавии, а с южных берегов Балтийского моря, населенных балтами и полабами. И это обсуждаемо — по крайней мере, когда-то было всерьез обсуждаемо.
Так получилось, что Рюрик считается основателем Российского государства. Что, конечно, условность. Символ, а не факт.
А могло имя «Рюрик» приобрести в истории другое, тоже символическое значение.
В Британии летом 1908 года Азеф был занят не только заседаниями на конференции. Еще в июне он выехал за границу. У Герасимова он попросил отпуск (оплачиваемый).
Госпожа Азеф с детьми отдыхала в Байоне, на Средиземном море. Азеф встретился с ждавшей его в Германии Хедди. Вместе они поехали в Париж, а затем в Англию. Азеф уделял ей много времени — гораздо больше, чем в предыдущие совместные поездки за границу. По свидетельству Николаевского (со слов самой Хедди), «все эти дни их лондонского пребывания были сплошным пикником. Увеселительные поездки следовали одна за другой». Но, видимо, она особенно не попадалась на глаза товарищам-революционерам. Хотя Аргунов вспоминает, что видел в это время главу БО на бульварах «с высокой полной дамой. Парочка весело болтала, и Азеф, одетый в серый костюм, имел вид бульварного кавалера». Но в даме Аргунов «узнал одну из известных в революционной среде женщин» — едва ли это была певица из «Аквариума». А может, Аргунов обознался, принял фрейлейн Клёпфер за кого-то другого.
