Александр Мясников - Пульс России. Переломные моменты истории страны глазами кремлевского врача
Наутро мы отбыли в Мексику.
Четвертая поездка в США была осенью 1964 года вдвоем с Е. И. Чазовым, моим молодым сотрудником и заместителем по директорству в Институте терапии. Опять трансатлантический перелет, далее — Вашингтон, Бетесда.
Чазов сделал хороший доклад по фибринолизину. Был еще доклад большого специалиста в этой области Аструпа (переехавшего из Копенгагена, где «для научной работы нет таких условий»). Слушали мы еще доклад о пресловутом фрэминтемском опыте: десять лет наблюдали за сердечными больными — при поголовном исследовании всех жителей. Ну и выяснили, что следует воздерживаться от злоупотребления табаком, жирной пищей, надо работать физически и т. п. — все, что и без того всем хорошо известно. Зато «статистически достоверно». Еще один интересный доклад о «пре-бета-липопротеинах» сделал Фридрихсон; он обещал нам прислать описание метода, но задержал еще больше чем на полгода (до тех пор, пока метод не был опубликован).
Были мы и в Бостоне. На этот раз Пол Уайт и его супруга поселили нас у себя в доме. Мы вечером съездили к Самойлову — сыну известного казанского физиолога, который впервые в России занимался электрокардиографией; Уайт считает его работы выдающимися (для него имеют значение от старых русских медиков только три-четыре фамилии: И. П. Павлов, Н. С. Коротков — аускультативный способ измерения кровяного давления — и Самойлов, немного Аничков).
Мы снова в уютной комнате в чистейших кроватях в старом английском стиле — с высокими углами. Утром, после кофе с джемом, тостами и яичницей с беконом, мы покатили в соседний штат Нью-Джерси; машину вела миссис Уайт. «Куда мы?» — спросил я Пола Уайта. «Я хочу вам показать места, где жили индейцы». Удивительно красивые места: бесконечные леса, опять «индейское лето», огненная листва, это еще красивее Миссисипи, какие-то красные растения на почве, ягодные кусты; попадаются деревья с фиолетово-синей листвой — фантастика! Дороги, дороги (кстати сказать, всюду отличные, но — пустынные, кто, собственно, и когда их чинит?). Вот наконец плато, где стоял последний вигвам. Теперь здесь музей и красивая скульптура индейца. Горы, уходящие в Канаду.
Наконец приезжаем — это усадьба Кларка. Обширный дом, пруд, цветник, гараж. 400 гектаров земли. Большая библиотека. Господин Кларк обуреваем вопросами мира в нашем мире. Он написал объемистый трактат, перевел его на многие языки (напечатал на собственные средства); по-русски дан лишь обширный реферат в виде брошюры. Он послал свое сочинение Хрущеву, Громыко. «Там даны конкретные предложения, которые обеспечат полное согласие стран». Кларк был и в Москве, его принимали члены правительства. Он опять готов туда отправиться (и действительно, зимой он опять был в СССР, и я заходил к нему в гостиницу «Националь», и Кларк сказал как-то понуро: «Пока из моих планов ничего не получается».) Склеротик? Возможно. Но симпатичный мечтатель.
Обед и прочее. Приехал еще один Кларк, его брат, оказывается, и он сенатор. Он демократ (от штата Пенсильвания, недавно был мэром Филадельфии), юрист по образованию. Крайне не одобряет Голдуотера[263] и предсказывает провал этого крикуна.
Мы направляемся к какому-то сельскому аэропорту и вскоре на четырехмоторном самолете с Полом Уайтом летим в Нью-Йорк (а Маргарет Уайт должна гнать машину домой).
В Нью-Йорке мы заняли резервированный за нами номер в «Президент-отеле» — это удобное место, недалеко от Центрального вокзала, между Пятой авеню и Мэдисон-авеню, и отправились в гости к мистеру Бэеру, тому самому миллионеру, который занимается ножиками и кардиологией. У него многоэтажный дом, живут разные родственники, сам он занимает просторную квартиру с дочкой и ее мужем-врачом.
На этот раз в Нью-Йорке я повторно побывал в музеях — особенно новой живописи. В Museum of Modern Art — на Пятьдесят третьей стрит, недалеко от Пятой авеню — мне понравилась абстрактная живопись Делоне — с французским изяществом, создавшим расцвеченные композиции переплетающихся овалов, наивные простодушные кубики Мондриана, чертежи Малевича, а особенно фигуры Любови Поповой, полные изысканной красоты, радующей глаз, как хорошая музыка — уши. Приятно, что русская живопись все же представлена — хотя бы группой «левых». Как жаль, что они у нас предаются анафеме и мы открещиваемся от своих талантов только потому, что руководители, незнакомые сами с этой областью искусства, послушно следуют советам консерваторов из Академии художеств и т. п.!
В этом же музее мы смотрели выставку Пьера Бонара. Чудесный художник, и я горд, что имею одну его вещь. Был я также, конечно, в музее Гуггенхайма (он также на Пятой авеню); здание в своеобразном стиле; вы подымаетесь на лифте на верхний этаж — оттуда по плоской широкой лестнице спирально спускаетесь вниз, рассматривая развешанные по стенам картины; свет дан сверху, в обширное цилиндрическое пространство, окаймленное винтообразной лестницей. В собрании Гуггенхайма также есть несколько русских — Малевич, Кандинский и еще мне ранее известный Павел Телицев, показавшийся немного страшным, как все сюрреалисты.
Хочу еще добавить, что в Музее современного искусства я видел еще одного Сальвадора Дали — картину «Христофор Колумб», также сделанную мастерски, хорошо отражающую жестокий дух католических завоевателей, но по свету и колориту менее интересную по сравнению с «Тайной вечерей» Вашингтонской галереи.
Очень мне понравилась в Нью-Йорке частная коллекция сенатора Ласкера. Круг картин от Ренуара до Матисса (таково и название монографии-альбома с воспроизведениями картин — в отличном исполнении; эту книгу сенатор мне прислал в Москву в подарок, а купить ее стоило бы 25 долларов).
Наконец, был я еще в одной картинной галерее, в которой устроена была выставка вещей немецкого импрессиониста Коринта. Коринт — в таком, по крайней мере, количестве или подборе — мне не понравился; слишком много противного жирного женского тела в разных проекциях, да и пейзажи страдают избытком масла. Кстати, ходил туда вдвоем с Соней Шейх-Али, моей бывшей сотрудницей и приятельницей, в свое время очень интересной девушкой, вот уже два года проживающей в Нью-Йорке (ее муж работает в нашем представительстве в ООН). Она еще не дошла до персонажей Коринта, но идет в этом направлении, если не изменит круто своего режима. Одета Соня элегантно, и было приятно погулять с ней по вечерним улицам Нью-Йорка и поговорить о жизни — прошлой, настоящей и будущей.
В Нью-Йорке мы посетили Ирвинга Райта, крупнейшего специалиста по инфарктам миокарда, лечению антикоагулянтами и т. д. Он был в Москве на 14-м съезде терапевтов и, как и другие иностранные гости, сделался почетным членом нашего общества — диплом о чем красуется на стене его офиса в рамке. Человек необычайно любезный, он устроил в нашу честь торжественный обед, одарил нас своими книгами и т. д. и т. п. Е. И. Чазов потом несколько раз посещал его клинику и лаборатории.
