Михаил Кривич - Товарищ убийца. Ростовское дело: Андрей Чикатило и его жертвы
Это был несколько странный, по мнению многих, суд, хотя есть и другая точка зрения: процесс прошел нормально. Ход его широко освещался в печати. Нам остается напомнить лишь главные события.
14 апреля, первый день суда. Около десяти утра. Секретарь суда Елена Георгиевна Храмова, которую чаще называют просто Леной, у входа в зал номер 5 отмечает повестки, вполголоса отвечает на вопросы потерпевших и журналистов. Никто не знает, как все будет выглядеть; тревожное ожидание, как будто перед экзаменом.
Десять. Всех приглашают в зал. И тут же тишину раскалывает лязг засова, а потом топот шагов по лестнице. Впервые перед людьми появляется из преисподней Андрей Романович Чикатило.
Впервые его увидели потерпевшие — матери, отцы, братья. Одна из женщин шагнула к клетке и тут же упала. Первый обморок. Первый стакан воды.
Впервые звучит звонкий голос Лены Храмовой: «Прошу всех встать. Суд идет!»
Впервые в зал входит суд. Леонид Акубжанов, судья с четырнадцатилетним стажем, заседатели — Александр Лево, водитель автобуса, и Владимир Александров, инженер, работает слесарем. Они словно нарочно подобраны по росту, по крепости фигур, даже по масти: темный шатен Акубжанов, очень светлый блондин Александров, жгучий брюнет, с усами и бакенбардами Лево.
К процессу все это отношения не имеет. Так, первые впечатления…
Судья открывает заседание. Процесс пошел.
Первые два дня — чтение обвинительного заключения. Акустика в зале жуткая, дикция у судьи неважная. В третьем ряду слов почти не разобрать.
апреля. Подсудимый заявляет, что не знаком с делом, ему, дескать, давали по пять минут на один том, грозит объявить голодовку: «Все объявляют, и я хочу».
Кто знает его аппетит, в это не верит.
Тем временем обвинительное заключение дочитано. «Я провожу судебное разбирательство открытым, никаких тайн не будет, — посулил журналистам до начала процесса судья Акубжанов. — Пусть этот суд нас хоть чему-нибудь научит…
Чтобы такое больше не повторилось никогда и нигде. В газетах имя того, кому предъявлено обвинение, до сих пор не названо. Я считаю, все надо называть своими именами…»
И газеты назвали все своими именами: открыли имя обвиняемого, назвали его убийцей. Задолго до того, как убийцей его признал суд.
16 апреля. Судья предоставляет подсудимому право «излить душу в форме свободного рассказа». Воспользовавшись этой возможностью, Чикатило два часа говорит монотонным, занудным, как верно отмечали его сослуживцы, голосом. Вот несколько отрывков из его излияний:
«Падал в обморок, меня отвозили в больницу. И в психбольницах я лечился. Носил всегда на груди фанеру, чтобы защищаться от милиции…
Был на приемах у Горбачева и Рыжкова, в редакциях центральных газет…
Тихий, женский характер у меня…
Сражался на баррикадах с красным знаменем, когда мне армяне замуровали хату. Жил в палаточном городке у гостиницы «Россия». В психбольнице лечился, думал, что меня отравят, как языка, и отведут в партизанский отряд. Я говорил врачам, что в полуобморочном состоянии бросался на жертв. А потом чувствовал себя победителем, как партизан. У меня головные боли на погоду, все случаи связаны с переменой погоды, у меня тогда все болело…
Куда меня партия посылала, я всегда был впереди…
В армии приставали ко мне, как к женщине. Солдаты говорили, что у меня талия женская и бедра, и груди есть, советовали операцию сделать… Когда у меня кровь брали, я падал в обморок…
И от психа, и от секса лечился. Меня плохо лечили. Мания такая у меня была — языка увести в лес. Я вот роман теперь пишу, выборочно тяжелую свою жизнь описываю… После того как разоблачили коммунистов, у меня никакого дела в жизни не осталось. Меня воспитывали, как Павлика Морозова, я девушек лапал везде и при всех…»
Признаться, мы вздрогнули, когда услышали про роман, который он пишет. Не хватало еще одного конкурента! Но потом успокоились, ибо признание в литературных занятиях было сделано походя, в ряду такой откровенной чуши, что нельзя было принять его всерьез. А он нудил и нудил — про Павлика Морозова и свои четыре университета марксизма-ленинизма, про свою женственность и затравленность, про одинокого волка и про жалобы, которые рассылал по инстанциям. И все чаще, все явственнее слышался откровенный рефрен: травмы головы, метеоневрозы, головные боли, лечение в психбольницах, сомнения в собственной половой принадлежности. «Я ошибка природы!»
Возникало ощущение, что этот человек, по всем признакам житейски неглупый, даже хитроватый, рассказав на следствии все о своих преступлениях, подготовил тактику для суда: не просто изображать из себя жертву общества, коммунистической идеи, всеобщей травли и несправедливости, а также фильмов, несущих в массы секс и насилие, — всего этого для спасения шкуры не хватит, нет, он решил в придачу прикинуться ненормальным и отрепетировал линию поведения.
Мы не специалисты, и наше мнение может оказаться ошибочным, но нас не покидало ощущение явной симуляции. Чем дольше шел процесс, тем сильнее оно становилось. Чикатило все чаще нес откровенную чушь, не давал говорить судье, жаловался на радиацию в камере, прилюдно снимал штаны, пел «Интернационал». И не надо, наверное, быть психиатром, чтобы заподозрить неладное, когда человек, вернувшись после таких эскапад в родную камеру, усаживается за партию в шахматы с сокамерником, причем играет не просто прилично, а хорошо, ведет разговоры о том о сем — о литературе, политике, газетных новостях, — потом ест с отменным аппетитом и спит непробудным сном до утра. Эти сведения неофициальные, но получены из надежных источников. Из них же реплика партнера Чикатило по шахматам и трапезам в камере: «Знал бы, кто он такой, задушил бы собственными руками!»
После того как Чикатило излил душу «в форме свободного рассказа», ему задали вопросы, он на них ответил.
Зачем носили с собой вазелин? Использовал как крем для бритья.
Почему предпочитали мальчиков? Было все равно, делал предложения и женщинам, с которыми работал.
Как поступали с вырезанными органами жертв? Разбрасывал по дороге, затаптывал, смешивал с грязью — ничего не соображал.
Куда девали деньги, часы, украшения? С возмущением: конечно, выбрасывал, втаптывал в землю, а вообще не помню.
Неужто никогда не задумывались, что жертвам больно, неужто, убивая мальчиков, ни разу не подумали о своем сыне? Не приходило в голову.
20 апреля. Судья приступает к допросу подсудимого, и Чикатило замолкает. Акубжанов читает его показания на следствии, он не раз еще будет вынужден прибегать к такому варианту судоговорения. Подсудимый недоволен судьей, сердится: «Я пришел сюда на собственные похороны. Все ненавидят меня… А вы успешно сами себе вопросы задаете и сами на них отвечаете. И оставьте меня в покое…»
