Жан-Франсуа Солнон - Венценосные супруги. Между любовью и властью. Тайны великих союзов
Таким образом, Евгения снова ведала управлением текущими делами и имела право «выносить постановления по обычным административным делам». Зато «во всем, что не имеет официального или большого значения, — уточнялось в тексте, — нам направляет для нашего рассмотрения хранитель печати» (т. е. министр Эмиль Оливье). Передача власти императрице была тщательно расписана. Она не имела никакой возможности принимать решения, что служило ограничителем ее регентских полномочий. Трагические обстоятельства войны вынудили пересмотреть предпринятые императором предосторожности и положительно сказались на авторитете Евгении.
Когда Наполеон приехал в Лотарингию, в глаза ему бросилась нерадивость армии. Он тут же написал жене: «Ничего не готово. У нас нет достаточного количества войска. Я заранее считаю нас проигравшими». И он оказался прав: последствия не заставили себя ждать. С первых же столкновений войска стали терпеть одно поражение за другим. Висамбург — 4 августа, Верт и Форбак — 6 августа развернули их перед прусской армией, несмотря на героические действия кавалерии. Эльзас был утерян, маршал Базен заперся в Меце, Мак-Магон отступил до самых Нанси и Шалона. От выступающего главнокомандующим армии императора осталась только тень: ему приходилось красить лицо румянами, иначе его бледность пугала окружающих, и увеличивать дозы опиума, чтобы заглушить нестерпимую боль, которая мучила его помногу раз в день.
Не стоило ли ему возвратиться в Париж и закрыть столицу тем, что осталось от армии? Принц Наполеон и еще несколько генералов пытались добиться этого, забрасывая Евгению телеграммами. Но регентша не желала ничего слышать. «И не думайте возвращаться, — написала она мужу, — если не хотите вызвать ужасную революцию. Здесь скажут, что вы покинули армию, потому что сбежали от опасности». Несговорчивая Евгения? Главная защитница чести династии? На самом деле не она одна отказывалась видеть вернувшегося императора. На Совете многие из министров возражали против его приезда, надеясь, что победа не за горами: оставшись на месте, монарх получал возможность укрепить свою славу.
Императрица перестала быть в положении «одна против всех», когда 9 августа министр Оливье, которого считали виновным в катастрофе, был низложен Законодательным корпусом. Эжен Руэн, Жером Давид и Клеман Дювернуа, злейшие враги хранителя печати, обвинявшие его в том, что он некачественно подготовил армию к войне («Пруссия была готова, а мы нет») выступили инициаторами этого свержения. Регентша одержала реванш над теми, кто олицетворял либеральную империю. Императрица доверила руководство правительством генералу Кузен-Монтабану, графу де Паликао (74 лет). Он ассоциировался у нее с авторитарной империей, о которой она с ностальгией вспоминала. Действуя таким образом, Евгения узурпировала власть, которую грамоты короля ей не давали, и незаконно присваивала прерогативы, принадлежавшие исключительно императору. А тот сказал горькие слова: «Правда в том, что меня гонят. Я не нужен в армии, я не нужен в Париже». И когда регентша помешала маршалу Лебёфу уступить Безану функцию начальника штаба рейнской армии, Наполеон III разочарованно произнес: «Нас двоих разжаловали». 9 августа 1870 г. императора действительно лишили всех гражданских и военных полномочий. Он теперь стал просто «праздным королем»[234]. Из двух супругов отныне всем распоряжалась Евгения.
17 августа снова заговорили о возвращении императора в Париж. Евгения опять запротестовала. Как всегда, она считала, что так император оставит впечатление, будто бросил свои проигравшие войска, а его приезд рассердил бы абсолютно всех. «Представьте, — писала она, — императора в этом дворце. Это же западня, куда ловят правителей! Где он окажется? Вообразите, как на него нападают, объединившись, все, кто ненавидит его. Одно из двух: либо армия встанет на его сторону и тогда начнется гражданская война между нею и вооруженными парижанами, либо она уйдет, и тогда будет революция, резня. В обоих случаях кто выигрывает? Пруссаки».
В это трагическое время Евгения оставалась твердой и убежденной, что все еще возможно полностью изменить военную ситуацию. Граф де Паликао спрашивал: «Разве нельзя совершить мощный отвлекающий маневр в отношении прусских войск, уже изнуренных многочисленными сражениями? Императрица разделяет мое мнение». Отправить Мак-Магона из Шалона на помощь к Базену и снять блокаду с Меца — было отважным планом, но нереалистичным, поскольку армия была ослаблена. Куда выгоднее прикрыть Париж. Но Паликао и Евгения не хотели ничего слышать. Несмотря на их желания, прусские войска заставили армию Мак-Магона отступить на запад и остановиться в Седане, а там враг взял ее в кольцо 31 августа.
В течение трех дней регентша не получала известий о военных операциях. В Париже ее отвага восхищала близких. Мериме писал: «Я дважды видел императрицу перед лицом наших несчастий. Она тверда как скала. Она говорила мне, что не чувствует усталости. Если бы все обладали ее храбростью, наша страна была бы спасена»[235]. Несмотря на всеобщие восторги, авторитет императрицы не остановил ни прусские армии, ни недовольство парижан имперским режимом. Вечером 3 сентября пришло грозное известие: два дня назад в Седане император и его армия капитулировали и теперь находились в плену. Наполеон III, тщетно искавший смерть на поле битвы, пожелал остановить мясорубку и развернул над крепостью белый флаг. Но он не стал начинать с пруссаками мирные переговоры, переложив эту задачу на регентшу и правительство, а также отказался отречься от престола, согласившись только приостановить свою императорскую деятельность[236]. Из замка Бельвю, что неподалеку от бельгийской границы, куда Наполеона препроводили под надежной охраной, он написал Евгении: «Я не могу сказать тебе, что я вытерпел и что терплю… Я бы предпочел скорее умереть, нежели быть свидетелем столь катастрофической капитуляции… Я думаю о тебе, о нашем сыне, о нашей несчастной стране… Что случится в Париже?»[237] Разбитый и физически, и морально, побежденный и униженный Наполеон догадывался, что империи осталось жить всего несколько часов.
В Париже, вечером 3 числа, после получения печальной депеши из Седана потрясенная Евгения председательствовала на совете министров в Тюильри. Поначалу она отказывалась верить в случившееся и была на грани нервного срыва: «Нет, император не капитулировал. Наполеон не капитулирует. Он погиб! … От меня хотят это скрыть… Почему он не лишился жизни?… Он еще не понял, как он опозорен?»[238] Потом императрица взяла себя в руки и приняла министров. Что ей оставалось, кроме как взывать к патриотизму каждого из собравшихся, при том, что на улицах столицы закипало возмущение?
