Л. Салтыкова - С. Михалков. Самый главный великан
В нарушение существующего Закона (№ 3898 от 14/Х-1948 г. «Об охране памятников») многие пользователи довели памятники до аварийного состояния и не желают вкладывать в ремонт ни одной копейки, разрушая таким образом ценнейший материальный фонд
(РГАНИ. Ф. 5. On. 55. Д. 49. Лл. 61–63)
Для Хрущева, главного архитектора «оттепели», и других ее прорабов закон от 1948 года «Об охране памятников» не аргумент «за», а совсем наоборот – отягчающее вину обстоятельство. Закон времен апогея «культа личности» не должен упоминаться. Какие памятники и музеи он призывал охранять? Монументы генералиссимусу? Домик в Курейке на месте ссылки Сталина? В Гори, где он родился? На закон от 14 октября 1948 г. и многие другие Хрущев и его соратники отвечали своим законотворчеством. Например, постановлением Совета министров СССР № 1159 от 16 октября 1958 г. «О монастырях в СССР»:
«[…] 3. Установить, что имеющимися на территории монастырей национализированными и муниципализированными строениями (за исключением церквей) монастыри пользуются на основании арендных договоров, заключаемых с исполкомами районных и городских Советов депутатов трудящихся. 4. Поручить Советам министров союзных республик, Совету по делам РПЦ при СМ СССР (т. Карпову) и Совету по делам религиозных культов при СМ СССР (т. Пузину) в шестимесячный срок изучить вопрос о сокращении количества монастырей и скитов и внести в Совет министров СССР согласованные предложения по этому вопросу. Утратили силу пункты 1, 2, и 6 постановления СМ СССР от 29 мая 1946 г. № 1130-463». Подписи Козлова и Демичева (в то время Управделами Совета министров, будущий первый секретарь Московского комитета партии, секретарь ЦК по идеологии, а с 1974 по 1986 министр культуры СССР). (ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 1.Д. 682. Л. 143).
Задушим церковь налогами, а потом приступим к «сокращению количества монастырей и скитов». Это и стало закодированным разрешением и карт-бланшем на уничтожение еще не ликвидированных святынь Русской Православной Церкви, о которых и идет речь в аналитической записке СКЗМ.
Вернемся к ее тексту: «…в г. Москве театр им. А.С.Пушкина (быв. Камерный) за 30 лет эксплуатации под склад декораций ценнейшего памятника XVI–XVII века – церкви Иоанна Богослова на Бронной, не вложил в ремонт ни одной копейки. Памятник гибнет», (лл. 63–64).
Связали ли изгнанные в 1950 г. из ликвидированного Камерного театра режиссер Александр Таиров и несравненная Алиса Коонен свою трагическую судьбу с трагедией гибели уникальной церкви, которую они двадцать лет нещадно использовали под склад декораций своих гениальных постановок?
Такая же картина с древним памятником Москвы – Рождественским собором XVI века на ул. Жданова, дом 20 (ныне ул. Рождественка).
Этот список можно продолжать и продолжать.
Что могли противопоставить этому мартирологу Хрущев и его верный оруженосец Леонид Ильичев? Что они могли ответить?
Понятно, что героическая инициатива С.В.Михалкова была обречена на провал. Но он пошел на штурм цитадели. Один. Ему удалось озвучить перед лицом всей высшей номенклатуры факты о катастрофическом положении с церковными памятниками и церковным искусством. И стена страха пала.
А что же Хрущев? Он понимает, что сценарий Пленума уходит из-под его контроля и происходит это по вине Михалкова и его организованной группы (!) «виднейших деятелей культуры». Пленум победителей приобретает недопустимые для организаторов форму и направление, а главное, создается прецедент с подачей в президиум коллективных петиций, на которые по ленинско-сталинским традициям пришлось бы давать ответ.
Традиция была такова: переданные письма заносились в кондуит, с бухгалтерско-реестровыми графами дебета-кредита и это требовало обязательного ответа: что принято и кому что поручено. А время на дворе было неспокойное. Интеллигенция не забыла недавнего посещения Манежа, посиделок на даче «Заветы Ильича» и задушевной встречи в Октябрьском зале Московского Кремля. Но там громили «западников», «молодых», стиляг и советских битников. Здесь же, в сердцевине режима, поднялся призрак самого страшного для советской власти порядка – призрак русского национализма, русского самосознания, русского национального и православного возрождения. Это не сравнить с «проплаченным Пентагоном и ЦРУ» джазом на волнах «Голоса Америки», с хула-хупом, глянцевой обложкой журнала «Америка» и парой стиляг в капроновых белых рубашках на московском Бродвее – улице Горького. Если речь пошла об уничтоженных церквях XII века, то это – доморощенное, кондовое, вековое, тысячелетнее, это дотатарская прапамять. Хрущев и Агитпроп справедливо расценили, что за требованием сохранить наследие Рублева и русскую архитектуру стояло невысказанное, но очевидное требование возродить Русскую Православную Церковь и ее святыни, а для начала оставить Церковь, ее служителей и паству в покое.
Не случайно, что Леонид Ильичев в своем главном докладе, (предупредив: «не для печати») привел тревожную статистику: «В Чувашской АССР в прошлом году окрестили 59 процентов новорожденных, в Рязанской области – 60 процентов, Ивановской – 58, причем чаще всего происходит двойное крещение – в церкви и загсе» (Д. 643. л. 87–88)
Хрущев на этих словах проснулся: «Так крепче! (Смех, оживление). По формуле: «И бога моли, и черта не гневи». Ильичев перевел этот восторг на прозу партийного языка: «Атеистическая работа ведется у нас без размаха, не живо, не напористо, и ведется она часто среди людей, уже освободившихся от влияния религии».
От этого открытия до вывода о том, что за русские святыни борются крипто-православные[71], был один шаг. А тем из них, кто имеет партийные билеты да занимает официальные посты, неплохо бы предложить задать горьковский вопрос: «С кем вы, мастера культуры?», иначе последуют оргвыводы по оргвопросам. Хрущев был мастером подобного перекидывания мостиков.
ПЕРВЫЙ ОТВЕТ ХРУЩЕВА
Получив из рук Михалкова письмо, Хрущев окончательно, на полуслове, прерывает оратора и отвечает ему… программной речью. Лучшую иллюстрацию волюнтаризма и субъективизма, нигилизма и прочих недопустимых для политика и руководителя страны качеств, чем эта программная речь, придумать трудно. В традициях партийных собраний двадцатых-тридцатых годов Хрущев выступает с содокладом. Предоставим слово Хрущеву, который по записи стенографисток Тереховой, Смирновой и Сухановой, сказал всей партийной элите и лично товарищу Михалкову следующее:
«ХРУЩЕВ: Я хочу, так сказать, обезопасить собственную персону перед Пленумом. В этих вопросах у нас с вами, с вашей группой, может не наметиться абсолютно единого понимания, – очень возможно. Я много пожил в Москве и много поработал. Вы, видимо, помните Иверские ворота. Вы знаете, как трудно было их ломать. Они имели историческую ценность. И можно найти в архиве письма очень уважаемых людей, в том числе и коммунистов, которые подписали категорические возражения. А можно ли было терпеть эти ворота? Нет, и их сломали.
