Галина Артемьева - Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины
Из дневников К. Чуковского (1936 год): «Вчера на съезде сидел в 6-м или 7 ряду. Оглянулся: Борис Пастернак. Я подошел к нему, взял его в передние ряды (рядом со мной было свободное место). Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН (так у Чуковского — ОН — заглавными буквами) стоял немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его — просто видеть — для всех нас было счастьем. К нему все время обращалась с какими-то разговорами Демченко. И мы все ревновали, завидовали, — счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой — все мы так и зашептали: „Часы, часы, он показал часы“ — и потом, расходясь, уже возле вешалок вновь вспоминали об этих часах.
Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: „Ах, эта Демченко, заслоняет его!“ (на минуту).
Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью…»
У кого-то позже открылись глаза, кто-то стряхнул с себя магическую пелену.
Генерал Артемьев до конца дней оставался верен своему вождю и своим идеалам. Он был прирожденный солдат. Его сердце не знало измены. Он был такой. И оставался собой до конца. Не ввязываясь в споры, диспуты. И не отступая.
В июне 1941 года Павел Артемьевич Артемьев был назначен командующим войсками Московского Военного округа. К войне с Германией страна оказалась трагически не подготовленной.
В мае 1941 года, традиционно выступая перед выпускниками военных академий, Сталин признал, что военные учебные заведения недостаточно оснащены современной техникой, указал на консерватизм преподавателей и плохую работу снабжающих органов. Главным в выступлении Сталина был вывод о необходимости превращения РККА в «самую нападающую армию в мире» и о перестройке в связи с этим всей воспитательной и боевой подготовки войск.
Германия деятельно стягивала войска у западных границ Советского Союза. Не заметить эту милитаристскую активность было невозможно, западная печать реагировала на поступавшие сведения о близкой войне Германии и СССР. Однако 14 июня 1941 года ТАСС обнародовал сообщение о беспочвенности слухов, касающихся подготовки Германии к войне против СССР, в котором заявлялось, что муссирование в иностранной печати подобных слухов является «неуклюже состряпанной пропагандой». Германия, как и СССР, «также неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении», — утверждалось в сообщении ТАСС.
Лишь в самый канун войны, а именно — 21 июня 1941 года на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), проходившем при участии начальника Генштаба, наркомов обороны, Военно-морского флота и Госконтроля, обсуждался вопрос о возможном нападении Германии. В пограничные округа в 00 часов 20 минут от имени Наркомата обороны и Генерального штаба была направлена Директива № 1, предписывающая в ночь на 22 июня скрытно занять огневые точки укрепрайонов, рассредоточить и замаскировать на полевых аэродромах всю авиацию, все части привести в боевую готовность, но в то же время не поддаваться на провокации.
Слишком поздно. Директива эта выполнена не была за недостатком времени.
В своей книге воспоминаний об отце Мария Жукова, дочь прославленного полководца, приводит множество примеров, доказывающих внутреннюю религиозность маршала.
Павел Артемьевич Артемьев о вере, Боге, церкви не говорил никогда. И лишь вспоминая о защите Москвы, вдруг произнес: «Чудо. То, что немцы не взяли Москву в октябре 1941, — настоящее чудо».
Он рассказывал, как поехал инспектировать строительство укрепсооружений вблизи столицы. Большинство наших военачальников ездили в то время на немецких автомобилях: после подписания Пакта о ненападении между СССР и Германией шла активная торговля — мы им сырье, они нам машины, станки и проч. Как и немецкие генералы, наши носили черные кожаные пальто. Отъехав совсем недалеко от города и не встретив ни одного поста по дороге, генерал был обрадован, увидев наконец, что вдалеке суетятся солдаты, разворачивая орудия. Подъехали ближе. Вот уже и солдаты их заметили, вытянулись, отдавая честь (сообразили по внушительной машине и роскошной черной кожанке, что приближается большой начальник). И тут только Павел Артемьевич определил: их приветствуют немцы! Приняли за своих и торжественно построились!
— Разворачивайся и гони! — приказал генерал шоферу.
Тот мгновенно исполнил приказ. Ошарашенные немцы, через несколько мгновений сообразив, что от них удаляется противник, открыли по машине огонь, но, к счастью, эта инспекционная поездка закончилась благополучно.
И много лет спустя Павел Артемьевич повторял, что немецкая мотопехота в тот критический момент могла без проблем в считаные 25–30 минут добраться до стен Кремля. Они не сунулись, поскольку не могли и предположить такое. Именно тогда и прозвучали слова генерала о чуде. «Бог помог!»— так неожиданно закончил он тот рассказ.
Генерал Артемьев на заседании Ставки Верховного Главнокомандования доложил о положении дел и предложил Сталину ввести в Москве осадное положение.
Из Постановления Государственного комитета обороны о введении в Москве осадного положения от 19 октября 1941 г.:
Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100–120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову, а на начальника гарнизона г. Москвы генерал-лейтенанта т. Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах.
В сложной обстановке генерал Артемьев умело руководил укреплением тыла Московской зоны обороны, подготовкой резервов для Западного фронта, строительством оборонительных рубежей и заграждений на ближних подступах к Москве и в городе.
Вошедший в историю парад на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 года предложил провести Сталин. Артемьев выразил сомнение, считая это мероприятие опасным. Он опасался бомбежки и больших человеческих потерь. Однако Сталин отдал приказ о проведении парада, считая, что он необходим для поднятия духа советского народа в день Октябрьской революции.
Единственное отступление от традиции — парад начался не в 10 часов утра, как обычно, а в восемь. Средствам массовой информации было дано указание освещать парад как можно шире.
