Конец российской монархии - Бубнов Александр Дмитриевич
Горемыкин был предупрежден о враждебном отношении к нему Государственной думы и предполагал противопоставить этому настроению краткосрочность намечавшейся к созыву сессии, долженствовавшей ограничиться одним лишь утверждением бюджета. Однако из переговоров с лидерами думских фракций для него с очевидностью должно было выясниться, что подобный прием невозможен и что он не устранит неприятных для власти запросов о внутреннем положении страны и безответственных влияниях.
Чтобы найти из положения выход, государь и решил расстаться с тем, кого считал столь преданным себе и своим взглядам. Об уходе дряхлого Горемыкина жалеть, конечно, не приходилось, но заместителем его был назначен член Государственного совета Б. В. Штюрмер — государственный деятель, еще менее приемлемый для общественных кругов, чем его предшественник.
В самом деле, и Горемыкин, и Штюрмер по политическим воззрениям принадлежали к одной и той же категории людей крайне правого направления, которые вследствие этого являлись органическими противниками всяких прогрессивных течений.
Но если старика Горемыкина можно было обвинять в попустительстве росту влияния на дела молодой императрицы и ее кружка, то столь же устарелый Штюрмер являлся уже прямою креатурою Распутина и его присных. Этим назначением, таким образом, как бы окончательно закреплялось роковое влияние на власть всесильного «старца».
По рассказам людей, близко знавших Штюрмера, это был человек малоспособный, несамостоятельный и беспринципный. Но государь составил себе о Штюрмере мнение превратное по прежней службе последнего в Ярославле в должности губернатора, на каковом посту он рекламировал себя немало.
Подойдя вновь к власти, к которой он давно не переставал тянуться, не гнушаясь в целях достижения ее никакими путями, Штюрмер окружил себя людьми, способствовавшими новому его возвышению. Люди эти, имевшие за собою весьма дурную репутацию, всецело овладели им и превратили его в послушное орудие своих целей.
Даже Распутин как-то однажды, разгневавшись на Штюрмера, в сердцах сказал о нем: «Старикашка на веревочке!..»
Штюрмер был настолько непопулярен, что многие из наиболее независимых министров не пожелали связывать свою деятельность с его именем и стали постепенно уходить из состава Совета министров. Заместителями их являлись в большинстве случаев ничтожные, мелкие честолюбцы или угодники, ставившие свои карьерные цели превыше всего.
Устанавливался, таким образом, режим личного сервилизма. Интересы России отходили на задний план…
Новое открытие сессии Государственной думы было назначено на 9 февраля.
Чтобы сгладить впечатление, произведенное ускоренным роспуском законодательных учреждений в минувшем году, и примирить членов Думы с назначением Штюрмера, император Николай решил лично посетить Думу в день ее открытия. С этим посещением связывалось немало надежд у тех, кто еще верил или хотел верить в возможность сближения власти с общественностью. Но радость надежд отравлялась другим слухом, будто царское посещение Думы было подсказано Распутиным, чтобы зажать рот думским ораторам в выражении наполнявшего их негодования.
Государь император был встречен членами Государственной думы с большим энтузиазмом. Как я сказал уже, от царя ожидали обнадеживающего слова, которое могло бы послужить залогом будущего вступления России на путь народовластия. Быть может, это слово, произнесенное в торжественной обстановке, и создало бы почву, необходимую для примирения и дальнейшей совместной работы. Кто знает?..
С большим волнением поэтому все присутствовавшие следили за каждым движением приехавшего императора. Обойдя залы Таврического дворца и выслушав молебен, император Николай действительно обратился к членам Думы с краткою речью, но столь желанное новое слово произнесено им не было.
Напротив, в последовавшей затем речи председателя Совета министров, прочитанной им с думской трибуны, было подчеркнуто вновь и значение «исторических устоев», и неизменность принципов самодержавия.
Цветы надежд, не успев распуститься, завяли… Двери доверия плотно закрылись…
Общественное мнение после посещения императором Николаем II Государственной думы круто отвернулось от власти.
Уже весною того же 1916 г. в обеих столицах состоялся ряд съездов, которые имели определенно оппозиционный характер и на коих ярко подчеркивалась глубина недовольства внутренним политическим положением страны.
На всех этих съездах произносились горячие речи, отмечавшие, что Родина в опасности. Общество призывалось к сплочению сил для окончательной борьбы с властью в интересах создания правительства, ответственного перед страной и законодательными учреждениями.
Печать, насколько дозволяла цензура, охотно вторила этим мыслям…
В марте того же года Штюрмер принял на себя сверх обязанностей председателя Совета министров еще обязанности министра внутренних дел, которые и нес в течение нескольких месяцев. В период совмещения обеих должностей ярко вырисовалось столь же недружелюбное и недоверчивое отношение названного лица к Государственной думе, как и его предшественника Горемыкина. Изыскивая способы прибрать Думу к рукам, Штюрмер, по его собственному признанию, имел в виду действовать на нее угрозами роспуска, при котором члены законодательных палат должны были лишиться содержания, а не достигшие известного возраста отправиться для службы на фронт. Чтобы эта угроза могла быть действительной в любой момент, Штюрмер, следуя примеру своих предшественников, не постеснялся запастись подписанными наперед государем бланками о роспуске или перерыве занятий Государственной думы, смотря по обстановке, и испросил себе право проставления в этих бланках даты по его собственному усмотрению. Таким образом, право роспуска законодательных учреждений, принадлежавшее одному императору, передавалось в руки председателя Совета министров, и этот последний становился в данном отношении полным хозяином положения.
Находивший себе могучую поддержку в распутинском кружке, Штюрмер настолько вообще укрепил к себе доверие царя и особенно царицы, которую часто посещал с докладами о государственных делах, что одно время ему имелось в виду вверить особые права по согласованию работ различных совещаний и министерств в вопросах, имеющих отношение к войне. Таким образом, Штюрмер должен был явиться как бы в роли диктатора. И дабы облегчить его новые обязанности, он даже в конце июня был освобожден от должности министра внутренних дел.
С уходом же С. Д. Сазонова Штюрмер занял пост министра иностранных дел, каковая должность, по его мнению, должна была при исполнении новых обязанностей, о коих я упомянул выше, менее обременить его, чем портфель министра внутренних дел.
Немецкая фамилия в связи с общею непопулярностью много вредила Штюрмеру в глазах общества и сразу, с момента появления у власти, навела на него подозрения, вылившиеся впоследствии в слухи о предательстве и даже измене. Эти обвинения особенно сгустились, когда Штюрмер принял на себя руководство нашей внешней политикой. С этого времени в обществе стали определенно говорить о том, что власть настойчиво ведет Россию к сепаратному миру с ее противниками. К кругу подозревавшихся в этом смысле лиц стали упорно причислять всех распутинцев вообще, а равно императрицу Александру Федоровну, иностранное происхождение которой никто не хотел забыть.
Равным образом и за границей Штюрмера сразу причислили к разряду ярых германофилов. Это звание упрочилось за ним с особою силою после того, как выяснилось, что значительная часть германской печати отнеслась с некоторыми надеждами к совершившейся перемене у Певческого моста. Напротив того, в Париже, отчасти в Риме и особенно в Лондоне водворение Штюрмера в кабинет министров иностранных дел произвело удручающее впечатление. Его политике не верили, и тесные узы, связывавшие дипломатов стран держав Согласия, подверглись сильнейшим испытаниям. Особенно жаловался на перемену к себе наш посол в Лондоне граф Бенкендорф.
