Иван Черный - Данные достоверны
Внимательно изучив обстановку и данные разведки, я наметил направление прорыва: на деревню Кшиваверба, восточнее Парчева. Переходить шоссе решили как можно ближе к городу.
Основные силы направлялись для удара по гитлеровцам, находившимся у шоссе, в районе движения нашего обоза. После того как мы собьем вражеское охранение, группе Белова предстояло прикрыть движение обоза со стороны Парчева. Группе Крота поручалось прикрыть обоз со стороны Владавы. Группа Хаджи Бритаева после прорыва должна была продвигаться вперед и обеспечивать обоз с фронта. Группе Федора Степи было приказано охранять обоз с ранеными. Тыл прикрывали группы Моисеенко и Косенко.
Порядок следования подразделений установили такой. До прорыва: впереди группы Бритаева, Белова, Крота; брички с ранеными; обоз; группы Моисеенко и Косенко. После перехода шоссе: впереди конные группы Моисеенко и Косенко, затем раненые, обоз и обеспечивающие тыл группы Бритаева, Белова, Крота. Сигнал о начале прорыва — пулеметная очередь трассирующими пулями в сторону города Парчев. После перехода обозом шоссе — две красные ракеты в сторону обоза.
Сбор назначили в лесочке у деревни Кшиваверба.
Мы отлично понимали, что бой и бросок через шоссе
[310]
нужно осуществить в самые сжатые сроки, чтобы противник не успел собрать значительные силы.
Поэтому повозочным приказали ни при каких условиях не ввязываться в бой, а только гнать коней по намеченному маршруту.
Для сопровождения лазарета выделили тридцать крепких бойцов. В случае необходимости они должны были выносить раненых на руках...
Два дня разведчики сидели на деревьях, наблюдая в бинокли за движением фашистских войск между Владавой и Парчевом, два дня ползали возле шоссе, слушали и высматривали...
В светлое время гитлеровцы двигались сплошным потоком.
С востока нарастал гул артиллерии, и было похоже, что фашисты бросают в бой последние резервы.
С наступлением сумерек движение немцев резко снижалось. У шоссе оставались лишь группы охраны с пулеметами, сидевшие по два-три человека в окопах, да патрули. Окопы были вырыты в четырехстах — пятистах метрах один от другого.
И еще одно, но неприятное открытие сделали разведчики: шоссе окаймляли глубокие и крутые кюветы. Вряд ли можно было переехать их на бричках, не переломав дышла и не опрокинувшись.
Тотчас последовала команда — готовить фашины, вязать охапки сучьев, пакеты сена, веток.
Пришлось внести в первоначальный план незначительную поправку. За группой прорыва должны были двигаться две брички с фашинами.
На всякий случай на каждую бричку с ранеными тоже уложили фашины.
Обходя наблюдательные посты, заставы, группы заготовки фашин, я всюду видел знакомые лица.
С этими людьми я пробирался когда-то под Барановичи, выходил из облавы на Булевом болоте, с ними проделал путь почти до самой Варшавы.
Вот Митя Тюрников, начинавший с диверсий еще под Лепелем. Вот Адам Заложник, превратившийся из неуклюжего деревенского парня в отчаянного минера и разведчика. Вот Вася Задорожный, работавший на разведке Пинска и десятки раз ускользавший от полицаев и полевой жандармерии. Вот Гриша Шелег, на счету которого не-
[311]
сколько пленных немецких офицеров, один из лучших подрывников отряда.
Каждый человек — живая повесть о трудных годинах партизанской войны, о славных делах нашего соединения. Такие не могли подвести.
Именно в те минуты я понял, какое большое счастье выпало мне на долю: счастье командовать этими замечательными людьми.
* * *
Под грохот очередной бомбежки радисты приняли донесения от Бахметова и Магомеда. Ни тот ни другой не смогли прорваться через боевые порядки противника. Михаил Гора молчал: связь с ним мы так и не смогли установить.
Я запросил у Москвы разрешение, чтобы Бахметов и Магомед сами выходили на соединение со своими. Той же радиограммой доложил, что ночью попытаюсь прорвать блокаду парчевского леса.
Центр пожелал нам успеха.
Итак, оставалось продержаться до ночи.
Солнце, как нарочно, не хотело закатываться за горизонт. Багровое, затянутое дымкой, словно запыленное, оно как-то особенно долго висело над нашими головами.
В третьем часу дня под шум немецких автомашин, двигавшихся по шоссе, мы подтянули обоз и отряды к северной опушке леса, километра за четыре от Парчева.
Завывание танковых моторов, лязг гусениц, грохот грузовиков фашистов сослужили нам неплохую службу: за этим шумом не слышны были стук и скрип бричек.
В пятом часу мы лежали на опушке и смотрели, как идут вражеские войска.
Немцы и не догадывались, как близко находятся партизаны, за которыми они долго и безуспешно охотились.
— Слышишь? — шепнул вдруг Хаджи.
Я прислушался, приподнял голову. В небе появились девять «илов». Снизились над шоссе, полоснули из пушек и пулеметов. Задымили два грузовика. От взрывов заколыхалась земля.
Вскоре штурмовики вернулись. Летчики заметили нас и приняли, видимо, за укрывшихся гитлеровцев... Трудно описать, что пережили партизаны за те полчаса, что «илы» утюжили опушку...
[312]
К девяти вечера шоссе опустело.
Мы видели огоньки сигарет немецких патрулей, слышали в ночной тишине перекличку солдат.
Но мы не спешили. Знали, лучшее время для нападения — предрассветные часы.
Настала ночь. Зыбкая, темная, но короткая июльская ночь.
В третьем часу утра я отдал приказ:
— Вперед!
Поднялись с земли, бросились вперед бойцы группы прорыва. Тучный Хаджи бежал за первой цепью. Правее — Крот, левее — Белов. Я пошел за ними.
Бесшумно обрушились на немецкие окопы.
Вспыхнули, истерично застучали, но тотчас захлебнулись пулеметы, намеченные нами для уничтожения в первую очередь. Продолжали бить только пулеметы на флангах. Но скоро умолкли.
Я задержался возле шоссе, ожидая брички лазарета и обоза. Вот подлетели головные. Партизаны на ходу соскакивали с повозок, хватали фашины, забрасывали глубокий кювет.
В Парчеве взвились ракеты. Оттуда ударили пушки. Снаряды разорвались далеко.
Лошади храпели. Испуганные огнем и разрывами, они рвались на шоссе.
Одна бричка взобралась на дорогу, другая, третья...
Группы прикрытия уже залегли и перестреливались с немецким заслоном. Свистели пули. Над Парчевом бесновались ракеты. Было похоже, что город иллюминировали по случаю торжества. Снаряды стали ложиться ближе.
Какая-то лошадь, напуганная близким взрывом, рванула мимо фашин через кювет. Повозочный не смог удержать взбесившегося коня. Бричка хрястнула, передок соскочил со шкворня, лошадь унесла его вместе с отчаянно ругавшимся возницей. А бричка, набитая мешками овса, качнулась и перевернулась кверху колесами.
