Леонид Токарский - Мой ледокол, или наука выживать
Я решил ехать один. В Ашхабаде выяснилось, что Довлет, человек из администрации Президента, уже не может со мной встретиться Даже не хотел говорить по телефону.
В Туркменистане создалась уже совсем неприятная ситуация. Влияние Ирана стало доминирующим. Граница с Ираном, находящаяся в нескольких километрах от Ашхабада, была практически открыта. Гостиница для иностранцев, на которую я получил разрешение, и в которой мы обычно находились, по субботам заполнялась иранскими туристами. Все годы работы в Туркменистане мне всегда помогал языковый барьер, существовавший между иранцами и местными жителями, которые говорили по-русски. Однажды я неожиданно для себя обнаружил, что иранцы прибывают в Туркменистан со своим русскоязычным переводчиком. Это означало, что любая девушка, сидящая при входе в администрацию гостиницы могла проговориться о том, что здесь есть израильтянин. Девушки эти, в основном, были русскими и не говорили ни по-туркменски, ни по-арабски.
Я был уверен, что иранцы готовы с радостью выкрасть меня из гостиницы, если бы знали о моём существовании. Это не сложно. Вообще, Запад присутствовал в то время в Туркменистане очень ограничено. Американское посольство было единственным функционирующим, да и то — только наполовину. Семьи и дети работников уже давно эвакуированы домой. Вход — забаррикадирован бетонными глыбами. Несколько американских морских пехотинцев из посольства являлись единственными гостями в гостинице, в которой я находился. А посольство Ирана в Ашхабаде — огромно. Иранцам также принадлежало много магазинов в столице. Даже сдачу в магазинах иногда давали иранскими деньгами. «Люфтганза» была единственной западной авиакомпанией, которая летала в Ашхабад через Баку. Самолёт в Ашхабаде, после промежуточной стоянки в Баку, садился уже пустой. В гостиничном ресторане, когда я завтракал в последний раз, находилось несколько иранских и пакистанских генералов и старших офицеров.
Учитывая это, пришлось перестать ходить на завтрак в гостиничный ресторан, ограничить выходы на улицу, кроме тех случаев, когда за мной в номер заходил водитель, и мы ехали на переговоры. На второй день моего пребывания в Ашхабаде, натолкнулся на какого-то иранского министра. Он был человеком маленького роста, жгучий брюнет. Я вошёл в ресторан позавтракать, он выходил из зала. Его сопровождали примерно 12 человек. Увидев меня, он заговорил со мной по-русски.
Я ответил чем-то не обязывающим. Меня обычно принимали за русского профессора из Питера. Правду знали только девушки из администрации, которые видели мой паспорт. У меня появились очень плохие предчувствия, и я решил для себя, что больше ни на какие переговоры сегодня не пойду. Уже сформировалось решение в эту же ночь улететь на «Люфтганзе» и больше в Ашхабаде не появляться.
Я заперся у себя в комнате. Около часу дня раздался стук в дверь. Передо мной стояла молодая девушка лет восемнадцати. Как только открыл дверь, она бросилась ко мне и стала отчаянно упрашивать переспать с ней прямо сейчас. Ей срочно нужны были деньги. В принципе, это обычное явление для Туркменистана, где одна из немногих возможностей для женщины заработать, была проституция. По ночам в гостинице постоянно бродили женщины или их сутенёры, звонили в номера по телефону и стучали в дверь. Но эта девушка вела себя необычно — она искренне умоляла и плакала. Оказалось, что живёт в соседнем городе и прорвалась через кордон при въезде в Ашхабад. Как выяснилось, на выезд и въезд в Ашхабад ввели пропуска. Пропуска требовались и иностранцам, в добавление к двум имеющимся визам. Одна виза — для въезда в страну, вторая —для гостиницы. У девушки болен отец и нужны деньги на операцию. Сумма, по нашим меркам, ей требовалась небольшая. (Зарплата туркменского министра — около ста долларов в месяц). Я спросил девушку, почему она пришла именно ко мне, а не к американским морским пехотинцам. Выяснилось, что в этот момент, я — единственный европеец в гостинице. Это ещё больше настораживало. Подарив девушке пятьдесят долларов, я пожелал ей удачи и попросил исчезнуть. Запершись на крючок, решил никому больше не открывать. С крючком тоже произошла неразбериха. Въехав в гостиницу, обнаружил, что в номере нет дверного внутреннего запора, и попросил поменять мне комнату.
Администратор категорически отказалась это сделать, несмотря на то, что гостиница почти пуста. Более того, отреагировала с каким-то странным испугом. Закончилось тем, что она, на свои деньги, купила мне крючок и поставила на дверь.
Единственным логичным объяснением было то, что приборы подслушивания, видимо, уже установлены, налажены и их операторы не хотели менять дислокацию. Я с нетерпением стал ждать одиннадцати часов вечера, чтобы уехать в аэропорт.
Примерно в шестнадцать часов раздался телефонный звонок. Незнакомый голос сообщил, что говорят из Министерства Иностранных Дел Туркменистана. Мне предлагалось через двадцать минут быть готовым, за мной придёт машина. На мои проверочные вопросы голос перечислил моих партнёров по переговорам, доказав, что он в курсе всех дел и предложил безоговорочно следовать указаниям. Мне не приходилось работать с Министерством Иностранных Дел. Я не имел к нему никакого отношения, работая только с Министерством Гражданской Авиации. Всё это выглядело нелогичным и пугающим. Было понятно, что сделать ничего нельзя. Я, практически, в их руках. Мне пришлось сделать единственную вещь, которую всегда избегал. Позвонил жене и сказал: «Рахель, я не понимаю, что здесь происходит. Меня куда-то вызывают. Если я тебе не перезвоню в течение двух часов, позвони моему начальнику и начинай бить тревогу». Не хотелось беспокоить ее, но другого выхода я в тот момент не видел. Рахель немного испугалась, но прореагировала нормально. Она прошла хорошую армейскую школу в израильской армии и реагировала адекватно ситуации. Я стал припоминать аналогичные случаи, но ничего подобного со мной в прошлом не случалось.
Как-то, возвращаясь из Эфиопии мы с адвокатом приземлились в Джеде (Саудовская Аравия). Адвокат, американец по происхождению, сидевший в противоположном ряду, помахал мне своим американским паспортом. Потом, сорвал свою кипу и, спрятав её в карман, жестикулировал губами на иврите: «Пикуах нефеш» — действие, необходимое для спасения жизни. Мне ответить было нечем, у меня на руках только израильский паспорт. Приземлиться в Саудовской Аравии израильтянину — всё равно, что попроситься добровольно в качестве барана на шашлыки. В конечном итоге тогда всё закончилось благополучно.
Здесь же всё складывалось по-другому. В дверь постучали. Я, в сопровождении водителя, спустился к машине. Мы поехали и потом долго крутились по городу, пока не попали на аэродром.
