Жан Кормье - Че Гевара
1 марта.
(…) Мне сообщили, что Поло съел банку сгущенки и Эйсебио — банку сгущенки и банку сардин. В виде наказания они не будут есть эти продукты, когда те будут в меню. Плохой знак.
4-е.
(…) Охотники убили двух маленьких обезьянок, попугая и голубя, мы их съели (…) Моральный дух низок, и физическое состояние ухудшается со дня на день; у меня начинаются отеки на ногах.
16-е.
Решили съесть лошадь (…)
17-е.
(…) Плот (…) поплыл по Ньянкауасу, пока не попал в водоворот (…) В итоге потеря нескольких рюкзаков, почти всех патронов, шести ружей и одного человека (…)
19-е.
(…) Над районом летал маленький самолет, и это не предвещает ничего хорошего. На базе теперь находятся Француз, Чино, его товарищи, Пеладо, Таня и (Моис) Гевара, с первой частью своей группы (…)
21-е.
День провел в спорах с Чино, уточняя некоторые детали с Французом, Пеладо и Таней. Он прибыл с намерением остаться у нас, но я попросил его, чтобы он вернулся и организовал помощь во Франции, а по дороге заехал на Кубу, что вполне совпадает с его планами, так как он хочет жениться и иметь ребенка от своей супруги. Я должен написать письма Сартру и Б. Расселу, чтобы они организовали всемирную кампанию помощи освободительному движению Боливии (…)
23-е.
(…) День боевых действий (…) Прибыл Коко, сообщил, что армейский взвод попал в засаду. На данный момент результат: три 60-миллиметровых миномета, шесть маузеров, три «узи», один 30-миллиметровый пулемет, две рации, ботинки и т. д., семь человек убиты, четырнадцать взяты в плен целыми и невредимыми и четверо ранены, но нам не удалось взять продовольствие (…)
25-е.
(…) В 18 часов 30 минут в присутствии почти всего состава я сделал анализ нашего похода. Рассказал об ошибках Маркоса, снял его с должности и назначил на место командира авангарда Мигеля. (…) Сделал Французу пространный устный отчет о положении. В ходе собрания назвали нашу группу Национально-освободительной армией Боливии. (…)
26-е.
(…) С наблюдательного пункта Арганарас видели тридцать-сорок солдат и приземлившийся вертолет.
27-е.
Сегодня новость взорвала и полностью заполнила эфир и спровоцировала многочисленные коммюнике и даже пресс-конференцию Барриентоса (президент) (…) Ясно, что дезертиры и пленный заговорили, не ясно только окончательно, что они сказали в точности и как они это сказали. Судя по всему, Таня раскрыта, потерянны два года хорошей и кропотливой работы. Отъезд наших гостей будет теперь затруднителен. У меня впечатление, что это совсем не понравилось Дантону (Режи Дебрэй), когда я ему об этом сказал. Поживем — увидим. Составили коммюнике № 1, который постараемся передать журналистам Камири.
28-е.
Эфир продолжает быть перенасыщен сообщениями о герильях. Мы окружены двумя тысячами человек на участке в сто двадцать километров, и окружение сжимается, дополняемое бомбардировками с напалмом. Мы потеряли от девяти до пятнадцати человек. (…) Француз с чрезмерной настойчивостью высказался, насколько он был бы полезен вне отряда.
29-е.
(…) Гаванское радио сделало сообщение и объявило, что правительство поддержит акцию в Венесуэле[55]. (…) Как только пещера будет готова, можно будет переселиться из лагеря, который становится неудобным и уже известным (…)
Итоги месяца:
(…) Этап консолидации и очищения для герильи, пополнение за счет прибывших с Кубы элементов, которые выглядят неплохо, и за счет людей Гевары, которые обнаруживают общий низкий уровень (…) Этап начала борьбы, характеризующийся точно нанесенным нами ударом, вызвавшим сенсацию, но сопровождавшийся и до и после грубыми ошибками (отставка Маркоса, действие Браулио); этап начала контрнаступления противника, которое до сих пор характеризуется:
а) тенденцией установления контрольных пунктов, которые нас изолируют;
б) шумихой на национальном и интернациональном уровнях;
в) полной неэффективностью до сих пор мобилизации крестьян (…) их отправили воевать. Они согласны с тем, что им говорят, и настоятельно просят нас, чтобы мы расстреляли майора Плата, который ведет себя с ними как деспот».
24-го в гараже Камири солдаты находят «джип» Тани и в комнате отеля записи речи Фиделя, а также две кассеты кубинской музыки. Это служит вещественными доказательствами против нее. Проведя в центральный лагерь Бустоса и Дебрэя, она думала быстро вернуться в Ла-Пас, где ее ждали новые поручения.
Атмосфера разрядки, даже беззаботности, которая царила в лагере в отсутствие Че в феврале и марте, заставила охладить бдительность. Циркулировали документы, газеты и фотографии.
Как утверждает Режи Дебрэй: «Позднейшая локализация лагеря и военная мобилизация в конце марта не заставили Че изменяться. Если у команданте Гевары не было концепции хода войны, непонятно было, почему он так сильно обвинял Маркоса и Антонио, вернувшись, в решении, которое они приняли в связи с военным наступлением уйти из центрального лагеря. Ни почему он отдал срочный контрприказ снова его занять и защищать во что бы то ни стало. Из-за принципа, чтобы победить деморализацию и придать порыв герилье?»
Непонятно было и то, почему после захвата лагеря армией, которая использовала в качестве проводников дезертиров, Че продолжит ходить вокруг по окрестностям и даже вернется почти сразу после ухода врага.
Как бы то ни было, внезапное нападение армии, несомненно, перевернуло этот вид тренировки и подготовки в театр действий. Тыловая база вдруг оказалась превращенной в некое подобие передовой линии герильи. Этот переход произошел по инициативе армии и без ведома руководства герильи, удивленной новостью после возвращения разведки.
Как только началась атака, Че не делает ничего, чтобы прервать контакт, даже наоборот, но он поставлен, не желая этого, в позицию обороны.
Длительная голодовка, которую представляла тяжелая разведывательная операция, физически и морально истощила многих лучших бойцов, почти вывела из строя именно в момент, когда надо было начинать сражаться. Командиры, такие как Хоаким и Алехандро, прибыли в лагерь очень исхудавшими, с отечными конечностями из-за голода, не могли надеть сапоги, а пальцы рук были такими распухшими, что едва могли нажать указательным пальцем на гашетку ружья. Но особенно задержка разведки на несколько недель помешала Че самому находиться на месте в момент, когда должно было произойти решающее.
Никто не знал достаточно района, куда он углубился, чтобы одному отправиться на встречу, не потерявшись, и нужно было ждать прибытия Роландо, исключительной личности, чтобы установить связь.
