Сергей Кабанов - На дальних подступах
Я собирался уйти не на торпедном катере, а на турбоэлектроходе «И. Сталин». На него была погружена почти половина всех защитников полуострова, оставшихся к концу обороны. Для меня на этом корабле была приготовлена каюта. В эту каюту я приказал отвезти все мои вещи. Утром последнего дня военком Расскин и начальник штаба Максимов заявили, что они просят меня быть с ними, уходить вместе на торпедных катерах. Я согласился.
В 21 час мы с Расскиным на катере снова подошли к пирсу на Ханко. Там лежал убитый при отходе осколком красноармеец 2-го батальона 335-го стрелкового полка Карасев из группы прикрытия майора Путилова. Больше никого.
Город горел. Все-таки подожгли. Правда, опасность миновала. Надолго запомнит враг нашу стойкость и упорство. 164 дня обороны Ханко закончились.
В 21 час 30 минут все три торпедных катера вышли с Густав-Сверна. Я приказал подойти к борту эсминца «Стойкий» и спросил у вице-адмирала Дрозда разрешения идти на Гогланд самостоятельно. Получив «добро», вышли в море.
Идущий за нашим катером второй Д-3 с начальником и офицерами штаба и политотдела вырвался вперед, встал в голову нашей маленькой кильватерной колонны. Я приказал запросить начальника штаба, в чем дело. Получил ответ: «Впереди плавающие мины, идите за мной». Ну что ж. Видно, сперва комиссар и начальник штаба оберегали командира базы, а теперь штаб и политотдельцы прикрывают дивизионного комиссара и меня.
Вслед за нами около 22 часов с рейда вышел последний эшелон — отряд кораблей под командованием вице-адмирала В. П. Дрозда. В его составе были: турбоэлектроход «И. Сталин», эсминцы «Стойкий» и «Славный», шесть базовых тральщиков № 205, 207, 211, 215, 217 и 218, семь катеров МО и четыре торпедных катера. Эти корабли везли 8935 гангутцев.
Торпедные катера набрали скорость и умчались вперед. Я долго стоял на палубе и смотрел на покинутый полуостров. Город горел. Зарево — большое, оно окрашивало воду в красный цвет.
Я спустился в каюту.
Народу много, было очень тесно. Кроме меня и Расскина на катере были генерал-майор Дмитриев, генерал-майор Симоняк, его комиссар Романов, прокурор базы Коршунов, председатель трибунала Морозов, начальник особого отдела Михайлов и другие командиры. Спать не пришлось, хотя и очень хотелось.
Все последние дни, особенно с 30 ноября, когда пришел за нами вице-адмирал В. П. Дрозд, спать было некогда. Проделана громадная работа, преодолено и перенесено колоссальное нервное напряжение. Особенно было тяжело еще потому, что последние пять-шесть дней мы не знали, что делается под Москвой, остановлен ли там враг. Не знали и полной истины о положении Ленинграда. Знали, конечно, что Ленинград — в блокаде, плохо со снабжением. Мы видели, с какой жадностью экипажи прибывающих кораблей получают у нас продовольствие. Мы старались дать им как можно больше. На флоте в мирное время были отличные пайки — и по количеству, и по качеству. Но только придя в Ленинград, я узнал все и ужаснулся. Даже самое страшное наше представление о блокаде оказалось пустяком по сравнению с тем, что мы увидели. Но об этом — позже.
На рассвете впереди открылся Гогланд. Я был на палубе. Самая тяжелая, самая опасная часть пути позади.
Гогланд встретил нас артиллерийским огнем. Я думал, что это бьет батарея с северной оконечности острова по нашим катерам. Стреляет, к счастью для нас, с большим недолетом. Но это стрелял эсминец «Свирепый», принявший наши катера за вражеские.
Мы вошли в гавань Суркюля в восточной части острова.
На Гогланде я узнал, что подорвался на минах турбоэлектроход «И. Сталин». Сонливость, усталость — все как рукой сняло. Я сидел как на иголках, ожидая дальнейших сообщений.
Наконец на рейде появился «Стойкий».
На катере я немедленно подошел к эсминцу, поднялся на борт и прошел в каюту к Валентину Петровичу. Вице-адмирал Дрозд сказал, что делается все возможное для спасения людей. Я предложил пойти вместе с ним на «Стойком» к месту катастрофы, отбуксировать турбоэлектроход к Гогланду. Валентин Петрович ответил, что там у турбоэлектрохода находится «Славный»; если позволит обстановка (он имел в виду минную обстановку), «Славный» возьмет турбоэлектроход на буксир.
Только позднее, уже в Ленинграде, я узнал от Валентина Петровича Дрозда все подробности случившегося.
Примерно в 1 час 16 минут 3 декабря у борта турбоэлектрохода взорвалась мина. Взрыв вывел из строя рулевое управление. Корабль покатился вправо, став поперек курса. За первым взрывом последовал второй — в кормовой части. Судно осталось без хода и управления.
Около гибнущего турбоэлектрохода находились эсминец «Славный», два базовых тральщика № 217, 205, четыре катера МО и ханковский катер ЯМБ. Эсминец «Славный» и базовый тральщик № 217, выполняя приказ командующего эскадрой, пытались взять турбоэлектроход на буксиры.
В 1 час 26 минут под корпусом турбоэлектрохода раздался третий взрыв. Эсминец «Славный», на борту которого находились 602 защитника Ханко, боясь подрыва, отошел от гибнущего судна.
В 3.30 «Славный» вновь пытался завести буксиры, но в этот момент под носом у турбоэлектрохода произошел четвертый взрыв. Заведенные буксиры были перебиты. Последний взрыв вызвал детонацию боезапаса, погруженного на турбоэлектроход. Судно резко погрузилось в воду, палуба, настройки оказались разрушенными.
Три раза батарея Миккилуото открывала и вела огонь по гибнущему турбоэлектроходу и кораблям, спасающим людей.
Корабли-спасатели были перегружены свыше всякой меры и больше не могли принять ни одного человека.
Все корабли, участвовавшие в спасении турбоэлектрохода и его пассажиров, 4 декабря вернулись на рейд Гогланда.
Турбоэлектроход «И. Сталин», как оказалось впоследствии, не погиб. Обладая еще значительной плавучестью, он дрейфовал и находился у южного берега Финского залива в районе между мысом Сурули и Пакри. Там он сел на мель и был захвачен фашистами.
3 декабря с наступлением сумерек эсминец «Стойкий» в сопровождении базовых тральщиков № 205, 207, 218, транспорта 538, двух катеров МО и двух наших торпедных катеров Д-3 вышел в Кронштадт. Командующий эскадрой пригласил меня на ходовой мостик эсминца. У острова Сескар вошли в лед. На рассвете 4 декабря подошли к входу в Невскую губу. Лед уже был сплошным, и нас ожидал для проводки ледокол «Ермак».
Колонна кораблей начала втягиваться в проход, пробитый ледоколом. Впереди идущий ледокол остановился, чтобы взять разбег и продавить лед. Из района маяка Стирсудден батарея финнов открыла по головному эсминцу огонь. Стреляли орудия калибра не более 100 миллиметров. Снаряды ложились близко. Стотридцатки эсминца «Стойкий» открыли огонь по финской батарее. Открыл огонь из своих 305-миллиметровых орудий и форт Краснофлотский. Я перешел с мостика на правый борт эсминца, чтобы лучше рассмотреть стрельбу форта. Пять лет я прослужил в Ижорском укрепленном районе, два года командовал этим фортом. И, несмотря на то, что я досконально знал все береговые ориентиры и приметы на самом форту и берегу, место стрелявшей башенной батареи я мог определить только по вспышкам. Весь форт при наблюдении с моря очень хорошо вписывался в фон берега и отлично маскировался. Вскоре батарею противника заставили замолчать.
